Он уселся рядом со мной. Вместо чая было решено поужинать. Это было долгое застолье с вином и бесконечной сменой блюд. Мы ели и болтали, не в силах наговориться. Но Андрей снова стал клевать носом, и я увела его обратно в постель. Мы занимались любовью тихо и медленно. Громов был настолько нежен, что я с трудом сдерживала слезы.

Запрещая себе думать о плохом, я доверилась его рукам и своему телу.

Лиза

Карина была права. Визит в Штаты не сулил отношениям двух держав никаких перемен. Президент Джонсон почти отрыто выражал пренебрежение к Андрею. Даже на официальных встречах на его лице была ядовитая ухмылка и говорил он сквозь зубы. Меня Джонсон обсмотрел с ног до головы и едва слышно, не для прессы уточнил у Андрея:

— Думаешь, это тебе поможет, Громов?

Муж ничего ему не ответил, лишь приподнял бровь и ответил по-английски:

— Поможет мне только Бог, Гарри.

Напряжение звенело между ними вопреки крепким рукопожатия и улыбкам напоказ.

Джонсон не верил, что Андрей пойдет на второй срок. Андрей в свою очередь тоже не желал американцу задерживаться на посту президента.

Мне также не нравился этот тип. А еще больше его дочь. Джонсон был вдовцом и часто его в деловых встречах сопровождала дочь. Она обсматривала меня еще противнее, чем отец. Я волновалась и все врем оглядывалась на Карину во время официальных мероприятий. Она едва заметно кивала, поощряя мое поведение и поддерживая. В России на публике я чувствовала себя намного свободнее, спокойнее. Здесь как будто все были против меня. Хотя я не первый раз посещала Штаты. Мы часто гостили у друзей в Калифорнии. Но Вашингтон мне не нравился совсем.

После каждой встречи я подолгу принимала душ. Андрей ни разу ко мне не присоединился. Он все время что-то просматривал в телефоне или говорил с Кариной о предстоящей встрече.

Я очень волновалась, оставшись в отеле одна, пока муж обсуждал с Джонсоном дела в Европе без камер и свидетелей.

Он вернулся злой и впервые позволил себе проявить эмоции. Громов стащил галстук и швырнул его на пол, прошел к бару, плеснул себе в бокал виски или что-то такое… Я сидела на кровати тихо, как мышка. Даже дышать было страшно, не то что спрашивать, как дела. И так понятно, что паршиво.

Андрей одним глотком осушил стакан и бросил обратно на столик. Я поежилась от громкого звука.

— Ненавижу этого долбоеба, — прорычал Громов.

Я впервые услышала, что Андрей может говорит матом. Значит Джонсон достал его хорошенько.

— Думает, я сейчас возьму и сверну все программы по газу в восточной Европе. — Муж развернулся ко мне и развел руками. — И тут возникает вопрос: с хуя ли, Гарри?

Я прыснула. Даже в ярости Андрей оставался ужасно харизматичным, а матерился забавно. Нет, в нем не было злости. Того темного, липкого, от чего становилось не по себе. Мой президент просто возмущался, недоумевал. И нравился мне еще больше.

— При этом он даже на каплю не попытался быть дружелюбнее. Считает я должен до ухода откатить назад все, чего достиг. Охерительный план! Я же именно для этого выстраивал новые отношения в Европе. Чтобы на финише взять и раздолбать все к ебеням. Козел.

Я старалась не хихикать, но даже сквозь плотно сжатые губы вырывались смешки.

— Думаешь, это весело, Лиз? — заметил Андрей мои конвульсии.

— Нет, он правда гад, но ты очень забавный, когда бесишься.

Громов закатил глаза.

— Поэтому я не ругаюсь. Никто не воспримет всерьез, если материшься, — объяснил он. — Все сразу ржут.

Он потер лоб и налил себе еще виски. Я заметила странный румянец и забеспокоилась.

— Ты нормально себя чувствуешь? — спросила я, осмелившись подойти.

— Башка трещит. Джетлаг, наверно. Нам бы спасть сейчас.

— У тебя все перепуталось из-за меня.

— Нет, наоборот, я настроился на Штатовское время, а потом…

Андрей не договорил и сел на кровать, словно его силы кончились. Я потрогала его лоб и чуть не обожглась.

— Ты горячий. Лихорадка?

— Нет. Не знаю, — отмахнулся Громов. — Не придумывай, Лиз. Мне некогда болеть. Нам еще к тетушке надо слетать, раз уж мы в Штатах. Она просила очень.

Пока он бубнил, стаскивая пиджак и рубашку, я нашла в ванной аптечку, сунула мужу градусник. Через минуту раздался тревожный писк.

— Сто один по Фаренгейту, — озвучила я.

Андрей прищурился. Я почти слышала, как скрипят его мозги, но он посчитал достаточно быстро.

— Около тридцать восемь и пять. Дерьмо. Может акклиматизация?

— А еще нервы, недосып и плохое питание. В любом случае тебе нужно поспать сейчас.

— Но тетушка…

— Все завтра, Андрюш. Ложись.

В этот раз он разделся сам, но я укрыла его одеялом и принесла воды с жаропонижающим. Всем сердцем я надеялась, что Андрей быстро поправится. Но умом понимала, что за пару часов такое не проходит. Его плотный график не подразумевал недомоганий и форс-мажоров. Единственное, что мы могли удалить — это визит к родственнице.

Андрей уснул, едва его голова коснулась подушки. У меня не осталось сил на мысли. Стоило, наверно, уйти спать к Карине, чтобы не заразиться, если Громов все же подцепил какой-то вирус. Но уйти от Андрея я не могла и не хотела. Спать еще не рано, но я все равно прилегла рядом, рассматривая его красивое лицо и слушая неспокойное даже во сне дыхание.

Нет, никуда мне нельзя уходить. Вдруг ему станет плохо.

Я прикрыла глаза и решила подремать. Джетлаг и правда давал о себе знать, плюс я тоже плохо спала накануне поездки, в Кремле, после полиции. Но едва сон начал забирать меня в приятную тьму, раздался звонок телефона.

Я вскочила и убежала в гостиную, чтобы там взять трубку.

— Хеллоу, — проговорила я.

— Уходи сейчас, — прохрипел кто-то на том конце провода.

— Что?

— Уходи сейчас, Элизабет. Потом будет сложнее. Оставь его. Он все равно тебя никогда не полюбит. Он всегда будет принадлежать мне.

У меня мурашки побежали по спине от ужаса.

— Кто это говорит?

— Марина.

— Что за глупые шутки? — попробовала рассмеяться я, но получилось какое-то карканье.

— Глупая шутка — это ты. Уходи. Оставь Андрея. Он мой.

Я бросила трубку и помчалась к Карине.

Ее номер прилегал к нашему, а этаж, разумеется, был под охраной. Я забарабанила в деверь.

— Карина, открой, это я.

Одновременно набирала ее номер на мобильном, но звонка не потребовалось. Верден открыла дверь. Он выглядела не многим лучше Андрея. Кажется, только мне легко дался перелет и бесконечные встречи. Физически, конечно. Морально меня, как масло, размазали американцы и почти добил ужасный звонок.

— С Андреем что-то? — тут же прочитала панику на моем лице Карина.

— Да, у него температура, не критично. Кажется. Он спит. Может перенапрягся. Но я… Со мной… Мне…

Верден затащила меня в номер, усадила на диван в гостиной.

— Что случилось, Лиза? Говори медленно и постарайся успокоиться.

— Мне позвонила марина. В номер. Только что, — выдавала я информацию, стараясь хоть что-то структурировать в голове.

— Марина? Какая? — не поняла Карина.

— Громова. Жена Андрея. Сказала, что я ошибка. Я должна оставить Андрея.

Верден склонила голову, присела рядом и взяла мои дрожащие пальцы в свои руки.

— Лиза, милая, Марина Громова умерла.

— Я знаю, знаю. Лавина, поиски. Никого не нашли из ее группы. Но эти знаки, Карин..

— Какие?

— Смс на мой мобильный и фото на нашей постели.

— Всему есть логическое объяснение. Ты же не знала Марину. Почему так уверена, что это она тебе звонила?

Я замерла. Карина поглаживала мои пальцы и ждала, пока я начну мыслить трезво.

Действительно, почему я поверила, что это покойная жена Андрея?

— Какой был голос? — продолжала направлять меня Верден.

— Хриплый, тихий, как будто с акцентом даже наверно, — стала припоминать я.