— Нога, — прохрипел он склонившемуся над ним Солю, прижимая к обнажившейся на месте укуса кровоточащей мышце дрожащую ладонь.

— Ага, — сказал ему Соль и, потрепав по голове, направился к Волчице, упавшей в снег на колени рядом с трупом ее противника.

— Как ты? — спросил он, помогая ей подняться.

Она бледно улыбнулась.

— Косточка ранен, — сказал он ей, помогая дойти до раненого. Волчица была вся в крови, укус на правом плече кровоточил, она опустила голову, чтобы слизнуть кровь. Ей удалось уничтожить одного, еще одного загрыз Косточка, и тварь пока не подавала признаков восстановления. — Помоги ему, — сказал Соль, усаживая жрицу перед сыном Молчуна.

Она кивнула, зачерпнула горсть снега, обмывая в нем испачканные в темной крови ладони. Косточка, лежа на животе, с шумом вдохнул воздух сквозь стиснутые зубы, когда пальцы Волчицы коснулись краев глубокого укуса.

Их товарищи, волки, подавали из метели голос, оттуда же слышались взвизги несытых. Соль выпрямился и зашагал на звук, пытаясь разглядеть сквозь снег скопление черных душ. По дороге он упокоил загрызенную Косточкой тварь, и резанные раны на его руках затянулись. Он отворил кровь вновь и вышагнул из снежной пелены на выручку Лютой. Она сражалась в паре с братом Грозного Лая, Серым, их тандем работал четко и слаженно. Один несытый валялся неподалеку с разорванным горлом, у второго была перегрызена рука и он временно вышел из строя, отлеживаясь под деревом. Еще четверо кружили вокруг ощетинившихся волков, тоже изрядно покусанные. Соль подступил к одному сзади, перерезал горло, приложился к открывшейся ране кровоточащей рукой и сбросил обезвреженную жертву на снег. Еще двое обернулись к нему, попытались напасть, Лютая прыгнула на одного сзади, а второму Соль позволил повалить себя и вырвал кадык. Встал, скинув тело, забрал души у всех троих. Последняя тварь кинулась бежать, Серый погнался за ней.

— Иди к Акмэ, — велел Соль Лютой, добивая подраненных ею и Серым несытых. — Косточку укусили.

Волчиха кивнула, издала вой, и Серый ответил ей.

А Соль побежал дальше, наполненный, словно пьяный, темной безудержной удалью. На бегу он завыл, не так умело, как волки, но достаточно громко. Ему откликнулись все, кроме Когтя. А потом из снега, наперерез, метнулась Воля.

— За мной! — рыкнула она, и вдвоем они помчались по одиночному следу волчьих лап, пересыпанному, как река перекатами, глубокими отпечатками обутых в башмаки ног.

Воля была ранена, и Соль обогнал ее, вымевшись первым навстречу двум матерым несытым, которые волокли по снегу обвитого цепями Когтя. Он был жив, но без сознания: Соль видел слабое сияние вокруг его пропитавшейся кровью шерсти. Он набросился на первого несытого, норовя пырнуть того ножом, но тварь ловко ушла от удара. Второй остановился, и весьма вовремя — из снежного сумрака на него, рыча, набросилась Воля, опрокинула наземь. Соль и его противник закружились друг напротив друга.

Опьяненный или нет, Соль узнал его, это был один из вассалов Юны, девочки, жившей по соседству с семейством Молоха. Она стала второй жертвой матери Молоха, аккурат после того, как та укусила собственного мужа; она же вместе со своей матерью, старшим братом и его другом, одной из первых разыскала Молоха, обосновавшегося в пределах резервации. Разыскала, чтобы сказать — теперь, со смертью его матери, именно Молох стал ее патроном и она готова верой и правдой служить ему.

Ее вассалом, которого предстояло умертвить Солю, оказался друг ее старшего брата Тим, который, в бытность свою живым, был тайно влюблен в Юну. Он первым нашел ее труп и стал ее первой жертвой; уже потом она расправилась с матерью и братом, отец, увидев, что произошло, сбежал. Поначалу Тим был тихим, хорошо воспитанным, здравомыслящим парнем, он — чисто по-человечески — недолюбливал Молоха и все пытался выяснить, что же случилось. Но постепенно прижизненные привычки угасли в нем и, хотя пару раз он, Молох и его робот-слуга выбирались в старые города в поисках первопричины катастрофы, позже Тим утратил интерес к попыткам докопаться до истины. А потом Молох и сам прекратил вылазки.

Ощущая, как вены затягиваются, Соль вновь провел ножом вдоль предплечья. Раскосые глаза его противника расширились.

— Хозяйская вещь! — прошипел Тим. — Ты!

Ни слова не говоря, Соль набросился на него. Тим стремительно отступил.

— Я свой! — выкрикнул он, поднимая руки. Соль полоснул его ножом по раскрытой ладони и несытый, вскрикнув, кинулся наутек. Соль помчался за ним, догнал, повалил в кусты. Тим отчаянно сопротивлялся, выкручиваясь из рук, он был достаточно силен и гибок, чтобы суметь выбить оружие из кулака Соля. Раны вновь затянулись, Соль, не придумав способа лучше, просто прокусил губу до крови и прижался ко рту противника своим, проталкивая в затхлую глотку собственную, перемешанную со слюной, кровь. Тим, вытаращив глаза, машинально глотнул, тут же со страха укусив Соля в язык, и как-то сразу обмяк в руках своего убийцы. Отстранившись от него, но удерживая за шею, Соль пошарил свободной рукой, разыскивая выпавший нож. Тим, вытянувшись, не моргая, следил за ним.

— Что Молох? — спросил Соль, сидя на жертве сверху. Подобранным ножом он аккуратно вспорол вену и занес набухающую живым рубиновым браслетом руку над лицом Тима. — Все царствует?

— Да, — отвечал тот, закрыв глаза на миг, когда первая темная капля упала на его бледное треугольное лицо. — Он узнает, и уничтожит тебя, предатель, вместе со всем твоим зверьем.

— Передай ему, что он не сможет, — Соль сжал пальцы, и темные капли с его запястья, как бисер, просыпались на плоское змеиное лицо. Тим, сморщив редкие брови, слизнул первую, словно бы пробуя на вкус.

— Юна, — сказал он. Змеиное, нечеловеческое лицо его расслабилось. — Я так мечтал поцеловать тебя живой.

Он мощно содрогнулся под Солем, заставив того схватиться за голые ветки кустарника, чтобы не потерять равновесия. Алые, выпуклые глаза его распахнулись. Рука протянулась, схватывая занесенную над лицом руку Соля.

— Еще, — шепнул он, глядя Солю в глаза. — Дай же мне умереть.

И Соль опустил руку, позволяя сухим жестким губам прижаться к кровоточащей ране.

Тим глотнул, дернулся снова, еще мощнее, чем прежде. Застонал, совсем по-человечески. Сидя на нем, стиснув бедра коленями, Соль перехватил мокрый от снега нож поудобнее, и вонзил его сквозь ткань в мягкий живот не-мертвого. Пальцы разжались, оставляя костяное оружие внутри, обхватили душу, и потянули, словно дерево, плотно вросшее корнями в землю. Тим, выхаркнув кровь, завопил, а Соль все тянул усеянный шипами черный стебель, тянул, ощущая, как в глазах начинают плясать разноцветные пятна. Душа сопротивлялась ему, рука окаменела от неимоверного напряжения: казалось, он пробует поднять с земли весь этот снег, твердый наст, с проросшими из него черными изогнутыми кустами и деревьями. Ткань пространства неподатливо измялась под его кулаком, и он тянул, испытывая рвущую боль в мышцах, тянул, теряя зрение от усилий, и в мозгу его со звоном лопались какие-то очень важные связи. На конце одной из них он ощутил дрожь узнавания, мгновенно полоснувшую ненавистью. А потом вдруг сопротивление исчезло, и он со всей силы въехал себе кулаком в лоб. Упал, тяжело дыша, на безжизненное, застывшее в трупном окоченении тело, дожидаясь, пока каскад красок чужих воспоминаний угомонится перед внутренним взором.

Пришел в себя от призывного воя, сел, упираясь мертвому в грудь. Змеиное лицо Тима, изломанное гримасой смерти, разгладилось и выглядело сухим, умиротворенным. С трудом Соль встал, чувствуя, как энергия, чужая и чуждая, распирает его, словно он был рюкзак, в который затолкали стальную дверь. Плохо соображая, он пошел на звук воя, постепенно, на ходу, осваиваясь с собственным телом заново. Он был очень тяжел, он утопал в снегу, но, расслышав, наконец, в одиноком вое горечь, постарался поспешить. Когда выбрел на поляну последней схватки, ощущал себя уже вполне сносно. Но при взгляде на загрызенного Волей несытого его затошнило.