Как этот слабый пол может заклевать мозги и испортить жизнь, я знал из прошлого опыта. Пусть в это время женщины не такие раскованные, но и среди местного контингента попадаются упорные экземпляры. К примеру, Лёшку буквально задолбала майорша Лопатина. Специально приезжала с неожиданными визитами, чтобы застать Алексея и вывалить на него нерастраченную сексуальность.

— Нужно срочно жениться, — выдал Лёшка, прячась в очередной раз от любвеобильной вдовы.

— Давно пора, — поддержал я. — У Гундоровых младшей дочери шестнадцать.

— Они старшему Михаилу три деревеньки отписали, ещё три среднему сыну обещали. Боюсь, что за Софью хорошего приданого не дадут.

— Смотри сам, — не стал я настаивать. — Соседи ближайшие, отношения у нас хорошие. Тебе действительно нужно большое приданое за девицей?

— Прида-а-аное… — задумался Лёшка, явно подсчитывая в голове наши реальные доходы. — Вот если бы они Ореховку дали…

— Спроси, — предложил я. — Поедем к Куроедову в гости, там Гундоровы обязательно будут. Намекни на свой интерес. Что в той Ореховке?

— Гипс рядом должен быть, — проявил друг здоровую меркантильность.

Предположу, что после карьеры стриптизера он стал более цинично относиться к отношениям с дамским полом. Для удовлетворения мужских нужд имелись дворовые девки, а в любовь до гроба и прочую чушь Алексей не верил. Ему нравились мои отношения с Елизаветой, где изначально был голый расчёт, а после стали доверительные отношения.

Чем хороши браки в это время, что невесты, как правило, очень молодые. Мировоззрение не сформировано, воспитание такое, что возражать мужу не осмеливаются. Это Лопатина непонятно что о себе возомнила. Лёшке же лучше искать невесту помоложе.

Тут сразу встанет вопрос с домом и поместьем, но опыт строительства у нас богатый. Отстроим усадьбу. В любом случае Алексей будет часто меня навещать. Временно он может и в Скворцовке пожить, не думаю, что дед станет возражать. Дом Похвистневых давно пустует. Управляющий, конечно, его поддерживает, но пригляд за имением нужен личный.

На самом деле я готов был отписать Алексею любую деревню. Он об этом знал и прикидывал, как будет лучше. У него имелась одна — Грековка. Доходы от неё, можно сказать, никакие. Оформили мы на Лёшку деревню, только чтобы он не считался безземельным.

При условии, что за Софью дадут Ореховку, для поместья лучше выбрать Бобровку, она ближе всего к границам Гундаревых. Только Бобровка это не деревня даже, а отхожая пустошь. Когда-то там было поселение, но отошло в пустошь из-за бесплодных земель. Зато для какого-то производства (добычи того же гипса) место идеальное.

— Можно и Бобровку на меня оформить, — согласился на моё предложение друг. — Там приток Самарки. Удобно будет водным путём добираться и стройматериалы подвозить.

В общем, ничего толком не решили и сосредоточились на визите к Куроедову. Он перед убытием в Москву давал большой приём, собирал всех соседей и устраивал у себя в поместье выставку картин.

Три полотна были Лёшкины. Остальные принадлежали кисти Крендовского. Не скажу, что это были прямо-таки шикарные и большие работы. Большая часть напоминала этюды и была выполнена с натуры, на пленэре. На мой взгляд живенько и правдоподобно. Другой вопрос, что в это время так не изображают пейзажи. Собственно, этим Куроедов и собирался хвастаться перед соседями.

Кроме нашей компании, приехало ещё тридцать пять человек. И все со слугами, лошадьми и экипажами. Куроедов к такому числу гостей был привычен и, к моему большому удивлению, сумел разместить всех в доме. Только прислугу визитёров по флигелям и чуланам разогнал.

Обеденный зал поместья вообще под сотню человек мог вместить. Это роскошество Ксенофонту Даниловичу от покойного папеньки досталось. Родитель Куроедова любил жить с размахом. Удивительным образом не разорился на подобных излишествах и даже сыну приличное состояние оставил.

Рассуждения о том, что раньше помещики побогаче были, я часто слышал. Нелегко пришлось тем, кто попал под французскую оккупацию. Император что-то там компенсировал, но многие дворяне просто погибли. Нашего региона эти события не коснулась. Во время войны крестьяне пахали, мелкие предприятия продолжали приносить доход помещикам, по рекам сплавляли лес на продажу, купцы вывозили мёд, пеньку и так далее.

Безусловно, кто вел хозяйство спустя рукава, разорялся, продавал земли вместе с крестьянами. Безземельных дворян в Петербурге хватало. Вместо того чтобы заняться чем-то приносящим доход, эти бездельники кичились своим происхождением, стрелялись на дуэлях и осуждали тех, кто занимался предпринимательством.

Куроедову на мнение аристократов было наплевать. Он никоим образом не сравнивал себя с купцами. А уж когда мы мы ему столько идей подкинули, то возомнил невесть что. Самое интересное, что общественное мнение среди соседей Куроедов сумел создать соответствующее. Им восхищались, ему завидовали, с ним искали встреч, просили рекомендаций и денег.

По последнему пункту не думаю, что имелись успехи. Накормить гостей и напоить вином Куроедов был рад, а в долг деньги не давал. В крайнем случае мог что-то купить или вложиться в долю. Что не мешало ему слыть самым хлебосольным хозяином среди соседей.

Неудивительно, что на приглашение откликнулись все, кого позвал Куроедов. Большинство ещё и детей с гувернёрами прихватили.

Майорша Лопатина, кроме шестнадцатилетнего сына, пятерых учителей привезла, помимо прислуги из крепостных. На Лёшку дамочка косилась, но откровенно приставать не рискнула, предпочла громко обсуждать с мамашами, как важно дать ребёнку хорошее образование и как её Коленька получает самое лучшее. В этом я ничуть не сомневался, разглядывая подростка, страдающего излишней полнотой. Чувствуется любовь маменьки.

Лёшке повезло, что по распоряжению Куроедова вдову с сыном посадили в конце стола, подальше от нас. Гундоровы тоже оказались не слишком близко, но мы с ними раскланялись еще раньше.

После того как гости откушали (часа три потратили на это дело), всех развели по гостиным. Кого чаи пить, кого курить. Ксенофонт Данилович последние три года табак не употреблял и собрал вокруг себя кружок желающих послушать о лечебных травах и правильной заварке чая. И уже после всех этих чаёв гостей наконец повели в оранжерею, где была устроена выставка пейзажей. Типа там освещение лучше.

Гости к этому моменту изнемогали от нетерпения. Очень уж много интриги было вокруг картин. По просьбе Куроедова я письмо от государя прихватил. Оно было продемонстрировано всем желающим.

— Да вы, батенька, бунтовщик, — посмеивался один из знакомых Куроедова.

— Новое направление в искусстве, моими красками писано, — задрал подбородок «спонсор» выставки.

На мой взгляд, ничего особенного в тех картинах не было. Изображалось разное время года, освещение, всё та же динамика, передача ветра или полного спокойствия. Но отчего-то это считалось неправильным, не классическим, не по канонам.

— Софья Борисовна, а вот эти пейзажи мною лично сотворены. Гладь реки словно ваши бездонные глаза, — охмурял Алексей юную Гундорову.

С родителем барышни я уже перекинулся парой слов. Намекнул на наши с Алексеем денежные проекты. Посетовал на то, как доходы растут, а женской руки вести хозяйство нет, и господин Данилов буквально извёлся.

Меня поняли правильно. Гундоров свое одобрение выразил и с довольным выражением лица потащил куда-то старших сынков, оставив дочь на попечение супруги. Та мешать парочке не собиралась, но некоторые меры приличия соблюдала. Мы с Елизаветой также следовали по пятам, чтобы отгонять от Софьи возможных конкурентов.

Их особо и не было. Только Коленька Лопатин сунулся приударить за молодой соседкой, но потерпел фиаско на первой же фразе корявого комплимента. То ли дело распушивший хвост Алексей! Он уже пообещал девушке прислать книгу.

— Как напечатаем в Москве, непременно вам первый же экземпляр, — с мурлыкающими нотками в голосе пообещал Лёшка. — Елизавета Африкановна только подпишет. Знаете, что сие автограф?