Открыть выставку решили в воскресенье. Батюшка обещал подойти к двум часам пополудни. Вернее, подъехать. Куроедов доложил, что охраны у отца Нестора не меньше, чем у императора. Слишком много народа хочет получить благословение или услышать СЛОВО.

— Ой-ёй, будут у нас проблемы с возвращением домой, — покачал головой Лёшка, узнав, как охраняют отца Нестора.

— Главное, чтобы старец Самарский в Москве не остался, — обеспокоился Куроедов.

— Не должен, — кратко ответил я, полностью уверенный в этом, умолчав о том, что у батюшки нет информации о событиях 1839 года.

Я же ему выдавал это в виде своих снов и не всё сразу, дозированно. Так что в сотрудничестве новоявленный пророк заинтересован больше нас. Вернётся, никуда не денется, если хочет и дальше почивать на лаврах славы и известности. Ну вот как в нём это всё сочетается? Гордыня — один из грехов христианских, но отец Нестор делал вид, что его грех не коснулся и помогает он бескорыстно.

— Не забудет, точно приедет? — тоже начал волноваться Крендовский с утра в воскресенье.

Выставка выглядела печально, неудивительно, что художник переживал. Безусловно, картины мы развесили, часть закрепили на стендах по центру зала. Всё было приготовлено, объявление дано в газетах заранее, ещё плакатик перед университетом извещал об этом событии. Но толку было ноль. Даже ректор университета не стал смотреть, что там мы выставили.

Из профессоров приехал один Павлов и только по той причине, что мы лично прислали уведомление. Михаил Григорьевич с удивлением оглядел чистенький без посетителей зал и вежливо прошествовал к картинам.

— Старец Самарский прибудет освятить, — без особой надежды в голосе сообщил наш художник Павлову.

— А вы что же без учеников? — спросил я профессора.

— Так лето же, — ответил Павлов, подразумевая, что всё ученики разъехались. — Это чьи такие лошадки? — переключился он непосредственно на живопись.

Отца Нестора мы ждали и надеялись, что он за собой приведёт публику. И каково же было наше удивление, когда вначале в зал вошли военные. Не обращая на нас внимания, бравые хлопцы под руководством командира рассредоточились по залу. Офицер подошёл лично к нам, уточнил имена, сверил у себя со списком и выдал:

— Государь император прибудет в течение часа. Господин Павлов, вас нет в записи, покиньте зал.

Профессор, ошеломлённый внезапным появлением военных, безропотно вышел за дверь.

— Эх… — издал Куроедов невнятный звук.

— Мы, как порядочные попаданцы, по закону жанра должны с императором познакомиться, — прошипел я Лёшке на ухо.

— А старец? — не забыл дед спросить у офицера.

— Старец Самарский отправится из Кремля.

Кто там и за кем — я не понял, главное, будут посетители высочайшего уровня.

Этот час до прибытия Николая I и отца Нестора был заполнен суетой и беготнёй. Народа прибывало всё больше и больше. Нас оттеснили к окнам и мы потерялись окончательно на фоне публики. Какие-то разнаряженные дамы и господа всё заходили и заходили в зал. Стало душно от запаха потных тел, духов и начищенных сапог военных.

Я даже начал переживать, что императору места не останется. Как оказалось, там был кто-то не менее бдительный, и публику стали тормозить в коридоре. Наконец-то раздались крики: «Император! Император!»

Мы до его прибытия время провели с пользой. Один из чиновников успел нас натаскать в правильном приветствии государя. Речевой этикет мы знали хорошо, а вот все эти оттенки поклонов ранее доводилось применять только в среде помещиков. Лично я паниковал вполне обоснованно. Вдруг не так согнусь, не под тем углом, не так поприветствую?

— Смотрим и повторяем за тем господином, — быстрее всех сориентировался Куроедов и показал на кого смотреть.

Как потом оказалось, мы могли вообще все эти «ку» не изображать. В зале столпилось столько людей, что нас, прижатых к окну, и не заметно было. Повезло, что и я, и Лёшка были выше основной публики, а то б и императора не увидели.

Он зашёл в зал со свитой, что-то спросил. Из-за гула голосов ничего не было слышно. И тут же пошла волна шепотков: «Старец Самарский, старец Самарский...»

Батюшка появился в дверях со смиренной миной на лице в сопровождении четырёх священников. Отец Нестор был в той же потрёпанной одёжке серого цвета, с простым посохом, но причёсанный и точно чистый. Бородёнку он сто процентов расчесал непосредственно перед выходом в люди.

В зале стихло. Отец Нестор благословил присутствующих жестом. Императору отвесил поклон и заговорил. Тишина стала оглушительной, все внимали пророку.

— Мы русские люди, христиане… — начал батюшка проповедь.

Говорил он недолго. Десяти минут ему хватило, чтобы обвинить академических художников и задать направление в «правильном» развитии искусства.

— И пусть покарает господь поклонников многобожия! Тьфу на них! Англицкие лорды совсем стыд потеряли. Вижу дождь в Лондоне из тварей. Лягвы посыпятся на их головы! — батюшка выдержал паузу и сообщил: — Завтра. Завтра упадёт дождь на отступников веры Христа и поработителей. А в среду восстанет народ далёкой Ямайки и освободится от цепей англицких.

«Эк он завернул!» — невольно восхитился я виртуозности пророчества отца Нестора, сумевшего соединить в одной фразе имеющуюся у меня информацию на этот период времени.

Закончив пафосное выступление, батюшка предложил присутствующим ознакомиться с художеством обычных русских людей. Император ещё ничего не видел и проявил вежливость. Почти сразу он тормознулся возле картины с конём, задал вопрос сопровождению. О чём там шла речь, мне не было слышно. Николай I разглядывал изображение русской легкоупряжной. Гул голосов стих в очередной раз, все прислушивались к пояснениям батюшки.

— Бега… устроить… чтобы, значится… — не мог я внятно разобрать, что наш старец втирает императору. Предположил, что приглашает посмотреть скачки и бега.

Как потом оказалось, я недооценил прыть Куроедова и практичность батюшки. Эти двое ещё раньше сожалели, что нет официального тотализатора. Так вот отец Нестор умудрился не только озвучить эту идею императору, но и подать как богоугодное дело. При условии, что половина дохода от выигрыша будет пущена на эти самые дела, а именно на постройку нового парохода, который отец Нестор скромно заберёт себе для путешествий и проповедей.

Лёшка вечером ржал не сдерживаясь.

— Нет, ну какой шельмец! — ухохатывался друг. — Кто бы ни выиграл, половину денег отдадут нам.

— Не нам, а старцу Самарскому, — поправил я.

— Император хотел денег дать, а он отказался, — наябедничал Куроедов.

— И без этого в прибыли будем, — отмахнулся я. — Картины уже все выкупили. Да и краски со спичками разобрали.

О такой рекламе мы и мечтать не могли. Выставка будет продолжаться до конца месяца, но у всех картин уже имелись хозяева, о чем извещали таблички на каждом полотне. Одну картину с изображением тяжеловоза сам император купил за пять тысяч. Ладно бы картину. Он и живых лошадей захотел. И ведь не откажешь. В принципе, обратно мы думали идти налегке, без груза. Парой тяжеловозов можно было пожертвовать. Но жалко же! Пусть и получили по восемь тысяч за каждого коня, но вопрос не в деньгах, а в том, что у нас в перспективе конезавод и каждая лошадь на счету.

— Нормально, не жмотничай, — успокаивал меня Лёшка. — Радуйся, что император остался в Москве посмотреть на скачки. Есть вероятность, что судить будут честно и у нас есть шанс отличиться.

— Куда уж больше, — вздохнул я, прикидывая перспективы.

Когда граф Орлов выводил новую породу лошадей, то преследовал одну цель — удобство всадника. Пусть я немного времени проводил в седле, предпочитая верховой езде комфорт карет, но мог уверенно сказать, как меняются ощущения всадника в зависимости от коня.

В это время лошади — основной вид транспорта. А в России с её огромными расстояниями порой единственная альтернатива для путешественника. Именно орловские кони могли долгое время бежать рысью, без рывков и без перехода в галоп, когда конкретно отбивается задница о седло.