Из дома доносятся крики. Это один из жильцов пытается вынести какую-то вещь из дома, чтобы продать ее за гроши и продолжить пьянку с заводскими друзьями, а супруга грозит выколоть ему глаза и засадить в каталажку на пять лет за «членовредительство» (он ей уже «подвесил фонари» под оба глаза). Ну, теперь в их дискуссии уже ничего не разберешь, так как живущий над пролетарием студент включил на полную мощность телевизор, чтобы не слышать воплей пролетария и его супруги.

Жильцы нашего дома образуют, несмотря ни на что, единую советскую семью. Вы бы поглядели, какое праздничное единодушие овладело всеми нами, когда наконец-то решили объявить войну тараканам в масштабах целого дома! После этой кампании все жильцы перешли на «ты» и три дня отмечали победу над тараканами шумными пьянками. Правда, через неделю тараканы появились снова: в соседнем доме добиться такого единодушия не удалось, и к нам пришли их тараканы. Но пережитые праздники у людей отобрать уже нельзя. Они навечно остаются их неотчуждаемым богатством.

Около дома стоит Правдоборец. На сей раз он собирает подписи жильцов под жалобой в областное управление КГБ по поводу упомянутых выше тараканов.

— Почему же в КГБ? — спросил я. — Тараканы же не диссиденты и не иностранные шпионы! Это же не дело КГБ!

— КГБ до всего дело, — спокойно сказал Правдоборец.

— Помяните мое слово, когда они узнают, что мы обратились в КГБ, тут ни одного таракана не останется.

— Кто «они»? — спросил я. — Тараканы?

Я медленно поднимаюсь на четвертый этаж. Лифта в доме нет. Как инвалид я имею право на жилье на первом этаже. Я подал заявление по этому поводу в жилищный отдел районного Совета. И вот уже скоро три года тянется волокита по поводу пустяковой проблемы, которую можно было бы решить в три минуты. Было письмо на эту тему от комбината. Писали в газету. Не помогло. В чем дело? Вот реальная проблема для мыслителей. Теоретик решает эту проблему просто: наше общество — общество уродов, и само как целое есть урод. И проблемы наши уродливые. И решения их тоже уродливые. Но мне это решение кажется слишком упрощенным.

Дома, на кухне, сидит Солдат и подъедает все, что попадается под руку. Он уже успел где-то выпить. Жалуется на заводской «бардак», на начальство, на помои, какими их кормят в заводской столовой. Одновременно работать и учиться очень тяжело. Хорошо сынкам всяких чинов — в армии не служат, институты по вкусу выбирают, живут на всем готовеньком. Где справедливость?! Сравните, например, его и Фюрера, его приятеля. В школе он учился не хуже его. Но у него папаша комиссионным магазином заведует. Денег полно. Ко вступительным экзаменам в институт его «натаскивал» факультетский преподаватель, входивший в экзаменационную комиссию, так что ему была гарантирована «пятерка» по основному предмету. Приятель прошел по конкурсу, а Солдат — нет. В результате — армия. Три года потерял. А вообще институт придется бросить: смысла нет учиться. Как инженер он будет получать меньше, чем сейчас.

Солдат ругает последними словами армию и тут же с гордостью говорит о жизненной школе, которая дала ему закалку на всю жизнь. Я, правда, не могу понять, в чем состоит эта закалка, так как Солдат с первого же дня «гражданки» начал пить, перестал заниматься спортом и по каждому пустяку закатывает истерику. О своем командире взвода рассказывал как о редкостной сволочи, а когда тот приезжает в отпуск (он — из нашей области), встречает его как родного брата.

Солдат для меня — психологическая загадка. Что предохраняет его личность от полного разрушения? Что делает его существом с сознанием «я» и с некоторой степенью надежности поведения? Иногда кажется, что он достиг предела деградации. А на другой день он является свежий как огурчик, с ясными глазами и чистой совестью, готовый в любую минуту пасть еще ниже и тут же подняться как ни в чем не бывало.

— Не ломай голову над моими делишками, — сказал он как — то, когда я выразил беспокойство за его будущее. — Не я первый, не я последний. Загнусь — не велика потеря. Выстою — не велика заслуга. Нашему брату иначе нельзя. Да и не получится иначе. Думаешь, я не пробовал? Пробовал. Я и пить бросал. А что толку? Тоска такая накатывается, что если не выпьешь, непременно удавишься. Если хочешь знать, лучшие представители нашего народа все в таком положении, как я.

Вроде бы хороший разговор. Но вдруг он изрекает какую-нибудь пошлость и искренне наслаждается ею.

— Я хам, — говорит он, насмеявшись. — Но наше русское хамство проистекает от нашей доброты душевной. Мы, конечно, постоянно плюем друг другу в душу. Но ведь не куда-нибудь плюем, а в душу! Не в урну, как это делают равнодушные друг к другу западные люди. В этом самое глубокое различие нашего (коммунистического) и ихнего (капиталистического) человека.

Если бы Будда хотя бы пару раз побывал в компании с Солдатом и побеседовал с ним час — другой, он в корне изменил бы свое отношение к «я». Признав отсутствие в мире такой вещи, как «я», он придумал бы какой-нибудь способ ее изобретения и вселения в человека. Наши люди ухитряются обрести все пороки, которые Будда приписывал «я», даже при полном отсутствии или аморфности «я», развивая тем самым то самое «я», без которого нет здорового социалистического «мы».

Солдат дождался своего приятеля с завода. Приятеля звать Антоном, но знакомые его предпочитают прозвище Остряк. Он учится в заочном Юридическом институте: хочет со временем перейти на «чистую и выгодную» работу. В его суждениях порою чувствуется незаурядный ум. Но он скрывает его чрезмерным шутовством. Это тоже русская национальная черта — склонность к юродству, боязнь показаться слишком умным, образованным, воспитанным.

Недавно Остряк как ударник труда был по туристической путевке в ГДР. Там его больше всего поразило то, что в каком-то музее он видел гребень королевы для вычесывания вшей. Королева — и вши! Причем гребень двусторонний: одна сторона — взрослых вшей вычесывать, другая — маленьких. Ничего не скажешь — немцы суть немцы! А еще его поразило то, что в королевском дворце не было туалетов. Король, королева, принцы, принцессы, графы, бароны, фрейлины и прочие выбегали по нужде в парк и оправлялись за кустиками. Весь парк был загажен. Когда наследный принц привез из Англии ночной горшок, над ним потешались все родственники и придворные. А еще немцы!

Ко мне Остряк относится с большим уважением, чем Солдат, но держится на почтительной дистанции. Я поинтересовался, откуда у него такие джентльменские манеры. Он сказал, что если нашего брата — Ивана слишком близко подпускать, то он превращается в выдающегося пошляка и хама, а он, Остряк, хочет остаться человеком и потому держится подальше даже от самых близких людей.

Пришла с работы Соседка. Включила телевизор. Одновременно начала греметь на кухне. Телевизор теперь будет грохотать до полуночи.

Солдат и Остряк ушли по своим «мужским» делам достать выпить где-нибудь, поболтаться с девчонками. Остряк предложил Солдату заглянуть по дороге к Фюреру — школьному другу Солдата.

— Если забежит Наська, скажи ей, что я сегодня на комсомольском собрании, — не столько попросил, сколько приказал мне Солдат.

Фюрер — студент последнего курса. Зовут его Эдуард. Кличку получил за склонность к руководящей деятельности в комсомоле. Он считает наше время эрой торжества серых и слабых ничтожеств. Он был рожден для конкурентной борьбы с сильными, а не со слабыми. С сильными приятнее сражаться, чем со слабыми. Сильные хотя бы иногда признают твои победы и свои поражения. Слабые любую твою победу считают твоим поражением, а свое поражение — своей победой. Сильные хотя бы иногда бывают справедливыми и великодушными, слабые же — никогда. Быть побитым сильным не оскорбительно, но победа над слабым унизительна. Слабые побеждают своей ничтожностью и полным отсутствием всего. Среда слабых есть безвоздушное пространство для существа с сильными легкими. Вот в таком духе он иногда высказывается. Но он неглупый и добрый парень, помогает Солдату выполнять задания в заочном институте и часто выручает его деньгами. Иногда он заходит ко мне, чтобы «поговорить о серьезных проблемах», то есть высказаться без риска отрицательных последствий. Однажды мы заговорили с ним о Солдате. Он сказал, что знает Солдата с первого класса школы. Солдат был крепкий парень, а Фюрер — хиляк. Солдат взял его под свою защиту и защищал его не раз, причем — самоотверженно. Солдат из тех русских людей, которые способны пожертвовать жизнью ради товарищей, И вместе с тем он — типичный чеховский «хамелеон». Наше общество вообще есть общество социальных и психологических хамелеонов. Это — исторически данная нам форма самозащиты, приспособления и общения. В этом году Фюрер кончает институт. Мечтает вырваться из «партградской трясины». Как отличник и комсомольский активист он вроде бы имеет шанс получить место в целевой аспирантуре в Москве. Целевая аспирантура означает, что стипендию ему будут платить из нашего города, и по окончании ее он обязуется вернуться работать в Партград. Но Фюрер рассчитывает потом остаться в Москве. Главное — зацепиться за Москву хоть одним мизинцем.