— Не будьте наивным, молодой человек, — ответил Изобретатель, — мы лучше сгноим такое дело у себя, чем передадим другим. Конечно, это имеет какое-то военное значение. Но не в этом суть. Мне трудно вам объяснить… Я двадцать лет жизни целиком отдал этому изобретению. Иногда мне хочется от отчаяния покончить с собой…

Зашел Солдат. Сказал, что резервистов вызвали в военкомат, предупредили, чтобы никуда не уезжали. Кое-кого пошлют в «Афганщину» — так теперь называют Афганистан.

— Но ведь мы собираемся выводить войска из Афганистана, — удивился я.

— Одни выведут, другие введут. Числом будет меньше, а по мощи сильнее. Это же младенцам понятно.

— А ты не боишься, что тебя пошлют в Афганистан?

— Если пошлют, буду воевать как все.

— И будешь стрелять?

— Конечно. На то я и присягу давал.

— В кого?

— В кого прикажут.

Этот разговор заставил меня задуматься над мотивами поведения наших людей. Я много ночей подряд анализировал мое собственное поведение и поведение моих знакомых. И к своему величайшему удивлению, я не нашел в нем места ни для каких категорий морали. Наше общество вообще уже сложилось в формальный, машинообразный механизм. Поведение общества в целом, всех его частей и всех граждан определяется у нас системой формальных правил. Нас с детства приучают и принуждают соблюдать эти правила. Мы общими усилиями приучаем и принуждаем друг друга поступать в рамках этих правил. Все остальное, включая идеологию, пропаганду и карательные органы, есть лишь средство научить нас и заставить жить по правилам, которые уже выработались у нас и выработались навечно. Солдат абсолютно прав: мы будем делать то, что нам прикажут, ибо те, кто нам приказывает, и те, кому приказывают, действуют по одним и тем же правилам, каким они обучены, и ни по каким другим, о которых они могут знать, но следовать которым они не приучены. И все те бунтарские разговоры, которые мы ведем иногда, суть пустые звуки, нисколько не разрушающие систему правил, в рамках которых мы кривляемся и извиваемся. И мое личное сражение, кажущееся мне моральным явлением, на самом деле целиком и полностью укладывается в рамки поведенческих норм общества. Я подобен Дон Кихоту. Только в отличие от него я сражаюсь не с ветряными мельницами, а лишь с их призраками.

Все мои попытки попасть в лабораторию направляющих устройств кончились неудачей: повсюду я натыкался на стену секретности. Но вот просматривая американские научные журналы, я обнаружил большую статью на эту тему. Из нее я узнал, что все исследования в этой области ориентированы на военные цели, то есть на ориентацию таких объектов и в таких условиях, какие мало что общего имеют со слепыми и их перемещением в пространстве. В статье был особый параграф на эту тему. Выводы авторов статьи на этот счет были оптимистическими, но лишь в неопределенно — отдаленной перспективе. Я информировал Слепого о своих изысканиях.

— Обидно то, — сказал он без всяких эмоций в голосе, — что люди с различных сторон фактически вплотную подошли к преодолению слепоты. Если бы их усилия теперь объединить и направить именно на эту в высшей степени гуманную задачу, то уже через несколько лет проблема была бы с блеском решена. Сначала это были бы аппараты, умещающиеся в портфеле, потом — в кармане, наконец — в дужке очков. Это был бы триумф человеческого гения. А что получается на деле?! Боюсь, что я напрасно рыпаюсь. Так и умру, не воспользовавшись этим триумфом человеческого гения. Знаешь, что меня сейчас волнует? Каким будет представляться мир людям, которые будут пользоваться аппаратами, полностью компенсирующими отсутствие зрения? Понимаешь? Допустим, что каждому зрительному ощущению с помощью этих аппаратов в человеке будет создаваться соответствующее состояние, так что будет иметь место полный изоморфизм зрительных образов и образов, создаваемых этими аппаратами. Будет ли это означать, что человек видит мир? Понимаешь? Я вот в этой комнате ориентируюсь, может быть, лучше тебя, но я все-таки ничего не вижу. Любой самый идеальный заменитель зрения все-таки не есть зрение.

У Невесты день рождения. Я купил цветы и маленькое колечко. Не очень дорогое, конечно. Дорогое мне не по карману. Позвонил ей и попросил подождать меня в условленном месте после работы — ее завод находится недалеко от комбината. Она страшно удивилась, когда я вручил ей цветы и колечко.

— Это по какому случаю? — спросила она. — Уж не делаешь ли ты официальное предложение?

— Предложение остается само собой. Но это — по поводу твоего дня рождения. Поздравляю. Желаю тебе всего самого хорошего.

— Ой, а я и позабыла, что сегодня у меня день рождения. Спасибо, конечно, но к чему такие траты? И как это ты запомнил?

— Ты у меня одна. Я помню до мельчайших деталей все, что связано с тобой.

— Спасибо. Извини, я бегу. У меня дела.

Она втиснулась в подошедший автобус. А я поплелся к другому. Я был счастлив оттого, что принес ей минуту радости.

Из нашей жизни исключено все яркое, подлинное и значительное. Нашу жизнь заполнили трудностями и неприятностями такого рода, преодоление которых либо невозможно, либо бессмысленно, либо связано с потерей времени и сил, с тупым ожиданием и постоянным озлоблением. Тоску по остроте, яркости, опасности, рискованности я замечаю во многих людях, с которыми мне приходится сталкиваться. Солдат часто свои разговоры заканчивает восклицаниями вроде «Дать бы кому-нибудь по морде!». Слепой не раз говорил, что лучше взорваться, чем гнить в нашем болоте. Я сам порою вдруг говорю себе: кто мы такие, в конце концов? Стоят ли те помои, которые мы жрем, то тряпье, которое мы носим, те каморки, в которых мы ютимся, та макулатура, которую мы читаем, и прочие, с позволения сказать, блага того бесконечно постыдного унижения перед своими ближними и перед всякими крысами вроде Гробового, Фрола Нилыча, Крутова, Сусликова?

Но такие порывы возникают лишь на миг и тут же уступают место всеобъемлющей серости и унылости жизни. Бунт червяков недолговечен.

— Что тебе еще нужно? — говорю я себе. — Ты сыт и одет, у тебя есть отдельная кровать и даже отдельная комната, у тебя легкая и довольно интересная работа, тебя уважают в коллективе, скоро тебя повысят в должности, у тебя масса знакомых и друзей. Многие ли в мире имеют столько, сколько имеешь ты?! У тебя нет ног. А у многих ли людей есть все? Сколько в мире людей, которые захотели бы поменяться с тобою местами? Тебе не везет с женщиной. А многим ли везет?! И кто знает, что лучше — жить таким одиноким аскетом, как ты, или взвалить на себя груз семейной жизни, при виде примеров которой у тебя не раз бегали мурашки по телу?! Будь доволен тем, что тебе досталось волею судьбы!

В Советский Союз приехала группа иностранных ученых — специалистов по восстановлению утраченных функций различных органов тела. Задача этого комплексного раздела науки — изучение и лечение случаев, когда орган цел и с биологической точки зрения нормален, но не функционирует или функционирует плохо. Часть таких случаев объясняется дефектами нервной системы и других элементов организма, прямо или косвенно связанных с работой данного органа. Но большая часть их остается до сих пор таинственной, так как никаких дефектов такого рода не обнаруживается. Лечению такие случаи поддаются редко, причем причины излечиваемости остаются также неизвестными.

Нашего директора вызвали в Обком партии и сообщили, что делегация, возможно, приедет к нам в город и посетит комбинат. Что началось твориться в комбинате, невозможно описать. У нас отобрали часть помещений и перевели туда отдел ручного протезирования. А помещения последнего передали лаборатории восстановления, находящейся в том же здании. Для нее пробили в стене парадный вход и снабдили его модным в западной архитектуре лет сорок назад козырьком. Произвели молниеносный ремонт всех кабинетов, заменили мебель и аппаратуру, лестницы устелили ковровыми дорожками, стены украсили репродукциями картин западных художников, включая Пикассо. И все это в считанные дни. Со всей страны собрали наиболее приличных специалистов в этой области науки и смежных областях, которые мало — мальски прилично выглядели и могли изъясняться на иностранных языках. Они должны были изображать сотрудников лаборатории. А настоящим сотрудникам наказали даже носа не показывать на территории комбината во время пребывания делегации. Всех липовых сотрудников поселили с семьями в новом жилом районе, уже готовом к сдаче в эксплуатацию, но еще не принятом комиссией Обкома партии. Зал, в котором должен проходить научный симпозиум, снабдили новейшими средствами синхронного перевода. Привели в божеский вид магазины, кафе и рестораны вокруг комбината. Весь район наводнили агентами КГБ, которые не должны подпускать к комбинату лиц, не отобранных специально для этой цели.