писал много лет назад Сергей Есенин. Я его очень хорошо понимаю, хотя между нами лежит длинная и страшная эпоха. Эта эпоха ушла в прошлое. Уже давно кончилась война. Залечены ее раны. Новые поколения народились. Запад процветает. А мы?! Как мы живем?! В чем причина наших сегодняшних уродств и страданий? Нельзя же во всем винить трудные обстоятельства прошлой истории. Что-то является следствием самого строя нашей жизни. Есть причины, которые не уходят в прошлое, а навечно остаются с нами. Нет, прошлое не ушло. Оно осталось в нас навечно. Прошлое вообще сохраняется, спрессовывается в настоящем и протягивает щупальца в будущее. Мы никогда не избавимся от кошмаров прошлого. Мы к ним лишь добавим свои. Напрасно люди надеются на то, что пройдут мрачные времена и наступит период всеобщего счастья. Будущее по законам природы не может быть хорошим, если прошлое было плохим.

А что, если вся эволюция человечества, начавшаяся в нашем столетии, есть уклонение от какой-то эволюционной нормы и развитие в уродство?! Если есть уроды люди, почему бы не быть уродам цивилизациям и эпохам?! Если это так, то человечество в целом скоро окажется перед гамлетовской проблемой «Быть или не быть?». Не отдельные люди, а все человечество!

Под утро я на несколько минут задремал. Во сне мне явился Романтик.

— Приходи к нам, к мертвым, — сказал он. — Среди мертвых лучше, чем среди живых. Мертвые не делают добра, но и не делают зла. Мертвые никогда не встречаются, но и никогда не расстаются. Тут Невеста никогда не придет к тебе, но зато никогда не покинет тебя. Она будет вечно перед тобой, а ты будешь вечно протягивать к ней руки, не прикасаясь к ней. Что тебе еще нужно?! Твоя совершенная мораль есть мораль мертвых, а не живых. Приходи к нам! Мы тебя не ждем, но мы тебя навечно примем в наши ряды. Примем без радости, но и без огорчения. Приходи! Приходи! При…

Я очнулся. Вспомнил слова, которые Романтик сказал мне в последнюю встречу.

— Женитесь, заведите детей, сражайтесь вместе со всеми за улучшение бытовых условий и продвижение по службе, участвуйте в общественной жизни учреждения и всего города, ходите в гости, принимайте гостей, — говорил тогда Романтик. — Что вам еще нужно?! Все равно никакой другой жизни нет и не будет. Не мучайте себя. Живите! Просто живите, как все. А все остальное получится само собой, как следствие обычной жизни. Тем более жизнь промчится, не успеете глазом моргнуть. И в конце жизни вы поймете, что самые великие ценности мира суть именно эти самые простые житейские пустяки. Но будет уже поздно в них окунуться. Пока молоды, спешите жить, но без всяких претензий поймать жар — птицу. Таковой в природе вообще нет.

Позвонила Невеста.

— Ты на меня сердишься?

— Нет. Ты же знаешь, как я отношусь к тебе. Выходи за меня замуж, пока не поздно еще.

— Я не стою тебя. И не хочу тебе портить жизнь.

— Ее уже невозможно испортить.

— Ну так себе не хочу портить жизнь.

— Это другое дело. Снимаю свое предложение.

— Не торопись. Еще, может быть, все образуется.

— Я могу подождать. У меня в запасе вечность.

— Говорят, Солдат завел себе подружку на заводе. Он не приводил никого домой?

— Нет. Но на моем диване, кроме тебя, спать никто не будет. Это место священное.

— Если заметишь что, позвони.

— Я не доносчик.

— Извини! Я думала, это в твоих интересах…

В последнее время я стал задумываться над проблемой: если ты следуешь моральным принципам (не подводишь сослуживцев, не обманываешь, держишь слово, делаешь добро, избегаешь причинять людям зло и т. п.), достаточно ли это для того, чтобы выглядеть хорошим человеком в глазах окружающих? И вообще, возможно ли такое, что окружающие тебя люди воспринимают тебя таким, каким ты сам считаешь себя и стремишься сделать себя? Я давно начал подозревать, что люди вообще не способны к объективным суждениям о ближних. Что думают обо мне мои соседи, я слышу каждый день. А ведь я им не сделал никакого зла, и они это прекрасно понимают. Солдат считает меня скрягой только на том основании, что я иногда отказываюсь ссужать его деньгами и даже осмеливаюсь просить его вернуть долг. И это свое мнение обо мне он высказывает всем нашим общим друзьям. И те соглашаются с ним, несмотря на то что во все общие мероприятия я вношу денег больше, чем они. Это почему-то считается само собой разумеющимся. Но почему-то считается, что я должен вносить еще больше, но я — жмот и потому не делаю этого. Некоторые жильцы дома считают, что я завел у себя бардак, что занимаюсь сексуальными извращениями. Многие мои сослуживцы на работе считают меня карьеристом. А Гробовой повсюду распространяет сплетню, будто я — интриган, и многие охотно верят в нее. Я к такого рода мелочам привык и не обращал на них внимания. Но вот недавно мне случайно пришлось прослушать разговор вроде бы самых близких друзей обо мне — Слепого, Моралистки, Теоретика и Социолуха. Моралистка сказала, что я изображаю из себя морального человека, кокетничаю этим, а что на самом деле я — человек глубоко безнравственный. Слепой заметил, что мы все в той или иной мере безнравственны, все склонны прикидываться порядочными людьми, что у меня это качество выражено, может быть, немного сильнее, чем у других, что я туповат и не очень-то интеллигентен, но в общем и целом неплохой парень. А в наше время и это плюс. Теоретик же сказал, что знает меня чуть ли не с пеленок, что способностями я не блистал, но был старательным и образцово-показательным отличником, что я кормлюсь чужими идеями. Социолух добавил, что я — хороший собеседник, но лишь как пассивный партнер, что слухи насчет моих способностей изобретателя оказались преувеличенными… И вот в таком духе они довольно долго «перемывали мне косточки». Я был просто ошарашен услышанным. Все это показалось мне чудовищной несправедливостью и даже черным предательством. Несколько дней я чувствовал себя несчастным и растерянным. Потом успокоился. Я решил, что бессмысленно рассчитывать на справедливый суд со стороны окружающих — такого суда нет и быть не может в принципе. Высказывая суждения о тебе, люди вольно или невольно думают о самих себе. Их суждения о тебе характеризуют не столько тебя, сколько их самих. Смысл имеет лишь официальное мнение о тебе твоего коллектива, фиксируемое в официальных характеристиках, и то, что удерживает каких-то людей около тебя в качестве твоих друзей, если это слово «друзья» вообще тут уместно. Главное — ты сам знаешь, что ты такое есть. Ты сам есть высший и справедливый судья самого себя.

Я, конечно, сделал вид, будто не слышал того разговора. Наши отношения после этого нисколько не изменились. Но во мне после этого что-то треснуло, сломалось. Состояние тоски и отчаяния стало накатываться на меня чаще, стало мучительнее и продолжительнее. Где-то в глубине сознания (на заднем плане) стала шевелиться мысль о бессмысленности жизни и о самоубийстве.

Фюреру удалось получить место в целевой аспирантуре в Москве. Он намерен написать такую диссертацию, чтобы его оставили в Москве. А если не выйдет научная карьера, он женится на москвичке. У него там есть знакомая, которая согласна за приличные деньги вступить с ним в брак и устроить ему московскую прописку. Потом он с ней, конечно, разведется. Купит в кооперативе квартиру — за взятку это несложно. Отец обещал помочь. Гнить в нашем болоте он не хочет и не будет ни в коем случае. Люди со всех концов страны устремляются в Москву и устраиваются там. Так почему бы и нам, русским людям, не делать того же?! В конце концов, Москва — наш русский город. Почему мы его должны уступать украинцам, татарам, грузинам, евреям, азербайджанцам, казахам и прочим?! Я сказал, что это — неизбежная расплата за империализм. Он сказал, что он лично никакой ответственности за этот империализм не несет. И считает, что русские люди имеют моральное право конкурировать с другими за лучшее место на своей собственной территории.