Мне нужна всего одна, но единственная и неповторимая, нужна навечно.

Я с моей тоской по единственной и неповторимой Женщине неоригинален. Бард говорил, что он на своем веку видел десятки, а может быть, сотни женщин всякого рода, — он не считал. Но его всю жизнь не оставляла тоска по Единственной и Неповторимой, которая была бы только для него и была бы навечно, ради которой он был бы готов на все. Ему часто казалось, что он близок к идеалу. Но всегда в их отношения вкрадывалась какая-нибудь капля пошлости и грязи, которая уничтожала очарование.

А я согласен на океан пошлости и грязи, лишь бы Невеста была со мной. Пусть хотя бы на одно мгновение возникла иллюзия, будто она со мной и будто я для нее есть тоже Единственный и Неповторимый.

В городе всю неделю было сильнейшее возбуждение: возник слух, будто в городскую больницу привезли мужчину из «Атома», у которого любая пища в желудке выделяет алкоголь. Заметили, что после каждой еды в столовой он становился пьяным. Заподозрили, что он приносит с собой спиртные напитки и где-то прячет их. Он клялся и божился, что спиртного вообще в рот не берет. За ним установили тщательное наблюдение. Два человека сопровождали его в столовую, третий приносил ему еду. И все-таки этот человек пьянел от обычной еды через десять-пятнадцать минут. Его показали местным врачам. Но те только развели руками: феномен, еще не известный в медицине! Можно сказать, живой самогонный аппарат. Мутант! В городской больнице произвели тщательное исследование процесса пищеварения этого мутанта и установили, что у него действительно после еды наступает опьянение. Но каков механизм этого странного явления, установить не удалось.

В учреждениях, на заводах, на улицах, во дворах жилых домов — везде люди собирались группами и говорили об этом мутанте. Красота-то какая будет! Не жизнь, а рай. Съешь каши или картошки, а чувствуешь себя так, как будто четвертинку водки выпил. И бесплатно!! Многие любители выпить стали проситься в «Атом», надеясь на то, что и им удастся стать такими счастливыми мутантами.

О мутанте сообщили в Москву. Оттуда поступил приказ срочно доставить его в Академию медицинских наук. Что с ним там стало, осталось неизвестным. Жителям города разъяснили, что никакой алкогольной мутации тут не было, А было редкое психическое заболевание, в результате которого у больного от еды наступало состояние, лишь похожее на алкогольное опьянение. Наши пьяницы, однако, не успокоились. Не имеет значения, какое это опьянение — алкогольное или психическое. Лишь бы это было опьянение. А психическое даже лучше: на работе и в милиции не унюхают, что ты пьян. И если один такой счастливчик появился, то будут и другие. Дойдет повышенная радиация и до города, и, Бог даст, все мы станем такими живыми самогонными аппаратами. Вот будет жизнь!

Прошел дождь. На тротуары повылазили дождевые черви в огромном количестве и почему-то целыми «табунами» устремились на ту сторону улицы. Их давили машины, топтали прохожие, а они ползли и ползли с шизофренической настойчивостью, будто от этого зависела судьба всего их червячества (я чуть не сказал — человечества). Причем червяки с нашей стороны улицы ползли на ту сторону, а с той стороны — столь же упорно на нашу. Они не останавливались, чтобы потолковать друг с другом, сообщить свои впечатления о червячей жизни на противоположной стороне, дать добрые советы. Они ползли, вообще не обращая внимания друг на друга и на встречных собратьев. Я сначала пытался идти осторожно, стараясь не наступить на них, щадя их бесценную неповторимую индивидуальную жизнь. Но выдержать эту осторожность долго было не в моих силах. Я раздавил одного, другого, третьего… «А ну вас, — сказал я им в конце концов, — из-за вас я опаздываю на работу!» И они десятками захрустели под подошвами моих основательно заношенных ботинок. Любопытно, воспринимали ли они мое катастрофическое для них шествие как историческую необходимость? А может быть, они вовсе не материалисты, а идеалисты, и они восприняли это как судьбу, предначертанную им богами? И многим ли наше шебуршение отличается от их судьбы? Куда мы сами ползем? Почему мы проползаем сквозь встречных собратьев, не повернем их с собою назад, не остановимся, чтобы ощутить родство душ и единство?..

Понаблюдайте за собою хотя бы один день. Опишите все ваши движения и перемещения, все ваши мысли и слова. А через некоторое время просмотрите по возможности беспристрастно результаты ваших наблюдений. Уверяю вас, вы будете потрясены убогостью содеянного вами, и вам станет стыдно за то, что вы есть. Проделайте эту операцию несколько раз, и вы поймете, что человеческое самомнение насчет «венца творения» не имеет на самом деле серьезных оснований. И не ссылайтесь на продукты цивилизации. Они суть продукты коллективной деятельности миллиардов людей в течение долгого времени. И как таковые они уступают тому, что сделано бактериями, растениями, червяками. А в сопоставлении с творчеством мертвой природы они вообще ничто. О человек, возомнивший о себе червяк! Останови на мгновение свою суету, посмотри на себя и поразись своему ничтожеству! Поразись, и ты возрастешь благодаря этому много более, чем благодаря своему ложному самомнению. Поразись, и ты увидишь, что увешанный наградами червяк — генералиссимус есть такой же червяк, как и червяк — солдат, что прославленный червяк — академик ничем не отличается от самого отстающего червяка — студента, что «пятерка» по чистописанию и арифметике нисколько не возвышает тебя над общим уровнем червяков — троечников.

Слепой пригласил меня на отчетно — перевыборное собрание в обществе слепых, после которого должен быть концерт художественной самодеятельности силами слепых. Когда я шел туда, я представлял себе сюрреалистическую картину: слепые гардеробщицы принимают пальто, слепые контролеры проверяют членские и пригласительные билеты, сотни слепых заполняют зал, слепой президиум рассаживается на сцене, слепой председатель делает отчетный доклад о работе правления… Короче говоря, мне чудилось кишение слепых существ с вытянутыми вперед руками, щупающими все встречающееся на пути. Но все оказалось куда проще. Подавляющее большинство были обычные зрячие люди. Они вели себя как хозяева общества. Слепые же чувствовали себя нежеланными гостями, робко приютившимися на краешках стульев. Пожилая, бесформенная, хмурая женщина с пристрастием допытывалась у Слепого, кто я такой и зачем сюда пожаловал. А вдруг я диссидент? Вдруг напишу клеветнический материальчик для заграницы? А докажи, что ты — не американский шпион! Им не велено пускать никого из посторонних. Мне это надоело. Я сказал Слепому, что лучше уж пойду домой. Тогда он использовал последний аргумент — мои протезы. Ощупав мои «ноги», женщина просветлела лицом, улыбнулась.

— На таких штуковинах далеко не убежишь, — сказала она с подленьким смешком. — Как это ты наловчился на них ходить — то? Ни за что не подумаешь, что ненастоящие! Ну ладно, проходи! И чтобы ничего такого! Понял? А ты (это Слепому) смотри за ним в оба (опять захихикала). И беги быстрее (опять смешок), а то сию минуту начинается!

Мы отыскали свободные места в зале, наполненном зрячими и слепыми из расчета три к одному. Ждали начала еще двадцать минут. Прислушивались к тому, что говорилось вокруг.

— Неужели Гречко опять изберут? — услышал я сзади.

— Само собой разумеется, — ответил другой голос.

— Но он же жулик! — возмутился первый голос.

— А кто теперь не жулик, — спокойно ответил другой. — Ты мне укажи конкретно, кто не жулик, и я ставлю бутылку!

— Но его же хотели судить за махинации в артели! — не унимался первый.

— Обком запретил, — ответил второй. — А ты мне укажи, где нет таких махинаций! Укажешь конкретно, я ставлю бутылку. Гречко неплохой мужик. Сам ворует, но и другим жить дает. Теперь без этого никак нельзя.