Он с облегчением вздохнул.

— Спасибо. Я кончаю работать в шесть. Буду ждать тебя около здания компании «Спидо» сегодня в шесть часов.

— Хорошо, — ответила она неохотно.

Он посмотрел на нее долгим тяжелым взглядом.

— Я буду ждать тебя, Жонкиль, — сказал он. — А пока — до свидания...

Он повернулся к Билли Оукли, улыбнулся ему, но столько горечи, столько страдания было в этой улыбке, что Билли почувствовал себя неловко.

— Как дела, Оукли? — произнес он и, помедлив, направился к девушке, которая его ждала.

Жонкиль, бледная, слегка дрожащая, молча откинулась на спинку стула. Билли снова сел напротив нее, все еще не в состоянии вымолвить ни слова. Даже сквозь гул толпы они могли расслышать слова Роланда, обращенные к его спутнице:

— Прости, что я так долго, Поппи. А вот и свободный столик. Идем...

Затем его голос замер.

Через мгновение Жонкиль встретила вопрошающий взгляд Билли. Она нервно рассмеялась.

— Все это так неудачно и неожиданно, — проговорила она.

— Мне очень жаль, что все так вышло, Килли, — сказал он.

— Ладно, какое это имеет значение? Разве что-нибудь имеет какое-нибудь значение? — повторила она настойчиво, пожав плечами.

— Не надо, — сказал он. — Я не могу выносить, когда ты так говоришь, Килли. Ты всегда была такой жизнерадостной, а теперь...

— О, мой дорогой, это было так давно, — прервала она его. — Я столько пережила с тех пор.

— Но почему ты согласилась встретиться с ним?

— Только для соблюдения спокойствия. Я знаю Роланда. Он очень упрям. Он не отошел бы от столика, пока я не согласилась бы на встречу.

— Ты сдержишь обещание? — спросил Билли угрюмо.

— Да, сдержу. Но это ничего не значит. Я выслушаю то, что он хочет мне сказать, и буду дальше жить и работать, как я живу и работаю с Нового года.

— Он может уговорить тебя, Килли...

— Нет, — прервала она его снова. — Что бы он ни сказал, он не уговорит меня простить его или жить с ним. Не бойся за это. Мои намерения такие же, какие они были в Риверс Корте. Я никогда не прощу того, что он сделал, и не позволю дважды одурачить себя.

Билли закурил сигарету. Он так и не дотронулся до пудинга. Встреча Жонкиль с мужем испортила ему весь обед.

— Я бы так хотел, чтобы ты была свободна, чтобы я мог присматривать за тобой, — сказал он после некоторой паузы. — О, Килли, если бы ты могла заставить Чартера дать тебе развод... и если бы ты хоть чуть-чуть любила меня.

— Это бесполезно, Билл, — сказала она мягко. — Я не хочу любить тебя или кого-нибудь другого. Не стоит тратить на чувства душевные силы.

— Боже мой! Я не могу поверить, что ты стала такой циничной. Я мог бы убить Чартера за то, что он сделал с тобой! — пробормотал Билли.

— Давай не будем больше говорить об этом. Как было все хорошо, пока он не появился.

— Ладно. Расскажи мне еще о твоей работе, — сказал он с усилием.

Она начала рассказывать о салоне Пегги Фейбьян и о том, как они ведут дела. Она говорила легко, улыбалась с полным спокойствием. Но ее сердце начинало биться неровно и пульс становился учащенным, когда она вспоминала, что она обещала своему мужу увидеться с ним сегодня вечером в шесть часов, вспоминала, что он здесь, в этом зале, с девушкой, которую зовут Поппи Хендерсон. Поппи! Ну и имечко! Кто она? Просто какая-то девица, которую он подцепил для развлечения, или ее почему-либо нужно было пригласить пообедать? Она старалась не думать о девушке, но ее мысли упорно возвращались к ней.

Сегодня в шесть... Почему она сказала, что встретится с ним? Что он скажет? Будет ли это еще одна мучительная и бесполезная сцена между ними? Она никогда не простит, как бы он ни притягивал ее, заставлял ее жаждать любви, которая когда-то была между ними.

Микки будет рада, что она встречалась с Роландом. Миссис Фейбьян скажет, что она дура. Пегги Фейбьян права. Но сейчас уже поздно отступать. Она дала слово.

Недалеко от того места, где сидели Жонкиль и Билли, Роланд и его спутница заняли столик в углу; девушка ела, а Роланд курил, откинувшись на спинку стула, и мысли его были где-то далеко. Девушка тоже отложила нож и вилку и смотрела на Роланда со смирением и обожанием.

— Ты жалеешь, что пригласил меня? — спросила она. — Ты, я вижу, сыт по горло.

Он встряхнулся, улыбнулся ей, погасил сигарету и принялся за свой бифштекс.

— Прости меня, Поппи, я не очень обходителен со своей гостьей, — сказал он со свойственным ему обаянием. — Нет, конечно, я не жалею, что пригласил тебя. Почему я должен жалеть?

— У меня такой жалкий вид, — сказала она. — Тебе, наверно, стыдно за меня?

— Чепуха, — сказал он. — Ты совсем неплохо выглядишь.

Она посмотрела на свое сильно поношенное пальто и юбку и поспешно подогнула рваный манжет белого хлопчатобумажного джемпера так, чтобы его не было видно. Ее лицо приобрело мрачное, даже сердитое выражение.

— Я выгляжу плохо, — сказала она. — И ты знаешь это. Ты всегда ведешь себя со мной, как джентльмен. Ты бы сказал, что я хорошо выгляжу, даже если бы я была в лохмотьях. Но тебе было стыдно представить меня своим нарядным друзьям. Впрочем, я и рада, что ты не сделал этого.

— Детка! — воскликнул он. — Ради всего святого, не будь такой смиренной. Я не представил тебя потому, что не было времени, но я собирался.

Ее худенькое личико с довольно широкими скулами и заостренным подбородком просияло. Ее голос, который был от природы грубоватым и низким, стал почти хриплым от волнения, когда она сказала:

— Ты всегда очень мил со мной, Ролли. О, Боже, я вечно забываю, что ты сердишься, когда я тебя так называю, Роланд.

— Глупый ребенок, я не сержусь, но так звала меня бабушка. Поэтому мне не нравится, когда это имя звучит из уст кого-нибудь другого. Я очень сентиментален, не так ли?

— Ты для меня как бог, ты знаешь это, да? — сказала она.

Поставив локти на стол и подперев лицо руками, она с обожанием смотрела на него.

— Я никогда, никогда не забуду, как ты был добр ко мне, ведь я чуть не протянула ноги месяц назад.

— Фу, перестань, — сказал он. — Ешь.

— Подумать только, ты пригласил меня сюда. Ты — джентльмен, а я такая ободранная и бестолковая, — продолжала она. — Ты мог бы водить обедать леди, такую, как та, с которой ты только что разговаривал.

Он напрягся и сказал со странной улыбкой:

— Она не хочет, уверяю тебя.

— Она, может быть, слабоумная какая-нибудь? — предположила Поппи Хендерсон.

— О, нет, она очень разумная. Я ей просто не нравлюсь.

— Боже! — воскликнула Поппи. — Подумать только, есть женщины, которым ты не нравишься.

Роланд протестующе поднял руку.

— Прошу тебя, детка, перестань молоть чепуху. Ты знаешь, я не выношу этого.

Она вздохнула и воткнула вилку в картошку.

— Хорошо. Больше не буду. Но расскажи мне о леди, Ролли, то есть Роланд! Она такая хорошенькая, такая элегантная. Но как гордо она с тобой разговаривала!

Губы Роланда скривились. Жонкиль — элегантная, гордая... Это действительно была не та Жонкиль, которую он встретил на балу у Поллингтонов. Как время изменило их... всех их!

— Поппи, — сказал он. — Ты помнишь, я рассказывал о девушке, на которой я женился, и как низко я поступил с ней?

— Да.

— Ну вот, эта леди, с которой я только что разговаривал — моя жена.

Поппи вытаращила на него глаза.

— Это она?

— Да.

— О, Боже! Значит, она сумасшедшая. Я всегда говорила, что девушка, которая вышла за тебя замуж и не хочет жить с тобой, просто буйнопомешанная.

— Нет, Поппи, я же рассказывал тебе, как нечестно я поступил, какую отвратительную штуку я сыграл с ней. Я во всем виноват.

— Может быть, и так. Но ты же сожалеешь об этом и хочешь, чтобы она простила тебя. Она, должно быть, не в своем уме, раз не прощает тебя.

Роланд усмехнулся.

— Да, боюсь, она не простит меня.