— Если вы не возражаете против не очень красивой и неприбранной комнаты, вы можете остаться со мной на эту ночь, чтобы быть поближе к Ролли... к мистеру Чартеру, — проговорила она, запинаясь.

Глаза Жонкиль прояснились.

— О, Поппи, как хорошо! — воскликнула она.

Микки переводила глаза с одной девушки на другую. Ей уже понравилась Поппи Хендерсон — Поппи была «славный малый», а это Микки ценила больше всего на свете. И внезапно она сняла свой соболий палантин, который она набросила на плечи, когда Поппи позвонила ей, и одарила бедную маленькую продавщицу своей широкой дружеской улыбкой.

— Замечательная мысль, Поппи, — сказала она. — А как насчет того, чтобы пригласить и меня остаться на ночь? Дома я не смогу глаз сомкнуть. Давайте посидим втроем и попьем кофе. Потом вздремнем как-нибудь, если захотим.

Поппи покраснела. Она была так взволнована, что не сразу ответила. Она должна была признать теперь, что полюбила маленькую, стройную, коротко остриженную девушку, жену ее обожаемого Роланда; что же касается Микки, то к ней она испытывала что-то вроде поклонения. То, что миссис Поллингтон может быть такой непритязательной и не возражает против идеи остаться в ее бедной спальне, ошеломило Поппи.

Наконец она обрела дар речи.

— Идем, — сказала она хриплым голосом. — Я буду рада.

И вот в спальне, соседней с той, где Роланд Чартер спал под наблюдением одной из лучших больничных сестер Лондона, Микки, Жонкиль и Поппи Хендерсон сидели около поспешно затопленного камина, пили кофе и ели печенье далеко за полночь.

Около трех часов Жонкиль взяла Микки за руку, прошла с ней на цыпочках к комнате Роланда, послушала снаружи, не услышала никаких звуков и вздохнула с облегчением.

— Он, видимо, все еще спит. Все в порядке, Микки, — прошептала она.

Микки улыбнулась, глядя в лицо девушки. Жонкиль выглядела утомленной, но какой-то новый свет исходил из ее красивых глаз. Микки неожиданно крепко обняла Жонкиль.

— Конечно, все в порядке, — сказала она. — И очень скоро вы с Роландом сможете раскаяться в своей глупости и поехать в долгое свадебное путешествие.

Жонкиль спрятала лицо на плече Микки.

— О, Микки, какой я была дурой! — сказала она приглушенным голосом. — Я люблю его, теперь я точно это знаю, и должна была давно простить его.

— Он был скверный мальчишка, и ты была маленькой идиоткой, — сказала Микки с чувством. — Но можно надеяться, что вы оба научитесь уму-разуму в будущем.

Спустя неделю пришло время, когда Роланд Чартер настолько окреп, что жене разрешили провести целый час в его палате; до этого она могла только в течение пяти минут быть с ним, а затем строгие сестры и врачи выпроваживали ее.

— Роланд, я ненавижу весь медицинский персонал! — объявила Жонкиль, входя в красивую солнечную палату в лечебнице доктора Бойд-Стьюарта на улице Уимполь. — Они все сплотились для того, чтобы не дать мне видеть тебя.

Роланд, слабый, бледный, изможденный лихорадкой, но с живым блеском в глазах, сел в кровати и протянул к ней руку.

— Правда, Жонкиль? Ты действительно так хочешь видеть меня? Не обманываешь? — спросил он.

— Конечно, нет, — ответила она. — И сегодня, наконец, сестра сказала, что я могу оставаться с тобой целый час. Тебе лучше?

— Гораздо лучше, — ответил он. — Прошлая ночь прошла превосходно, уже целые сутки нормальная температура. Сядь, дорогая.

Последнее слово, произнесенное так нежно, заставило Жонкиль задрожать. Она пододвинула стул к его кровати и села, робкая и молчаливая. Он откинулся на подушки и смотрел на нее с невысказанной страстью во взоре. Она казалась более красивой, чем он представлял себе раньше. Она была в сером: серый, хорошо сшитый костюм, который подходил к ее стройной мальчишеской фигурке; серая мягкая шляпка на темной стриженой головке; серебристая лиса на плечах; серые туфли и шелковые чулки в тон. Она раскраснелась, возможно, от волнения, что видит его, и под густыми ресницами ее глаза сияли, как звезды.

Сердце Роланда сильно забилось. Внезапно он протянул к ней руку.

— О, моя дорогая! — вымолвил он.

Она взяла его руку, наклонила голову и, не глядя на него, сказала:

— Нам много о чем нужно поговорить, Роланд. Но прежде всего я хочу сказать тебе, как я жалею, что прогнала тебя вначале.

— У тебя есть все основания вообще не прощать меня, Жонкиль, — сказал он. — Я сильно согрешил, обманув тебя и таким образом женившись на тебе. Но я узнал и полюбил тебя, моя дорогая, полюбил сильнее, чем когда-либо считал возможным полюбить женщину. Моя любовь, конечно, не оправдывает прошлых поступков, но мне так нужно твое прощение.

— Я была упряма и самолюбива, — сказала она тихо. — И однако, верь мне, Роланд, я страдала: ты так был мне нужен!

Его пальцы сжали ее тоненькие пальчики.

— Правда, дорогая? Значит, ты не так сильно ненавидела и презирала меня, как я думал?

— Нет. Я часто хотела послать за тобой, Роланд. И мне не так уж нравилось работать, когда не с кем было поговорить, кроме Пегги Фейбьян и Робинсонов. Я иногда виделась с Микки, но она всегда так занята. Ты знаешь, сколько у нее дел.

— Дай Бог ей счастья, — сказал Роланд с чувством. — Она так помогла нам обоим.

— И Поппи тоже, — сказала Жонкиль. — Мы должны что-нибудь сделать для Поппи, Роланд.

— Конечно, — согласился он. — Мы ей обязаны своим нынешним счастьем, ведь она привела тебя ко мне.

Жонкиль подняла голову и посмотрела на него почти робко.

— Роланд, в тот вечер, когда ты заболел, Микки сказала, что я была идиоткой, а ты — ты скверный... — ее губы дрогнули в улыбке. — Я думаю, что она права. И еще она считает, что мы оба должны взяться за ум и поехать в долгое свадебное путешествие.

Рука Роланда так сильно сжала ее пальцы, что она поморщилась от боли.

— Жонкиль... Жонкиль, ты считаешь... ты можешь настолько простить меня, чтобы послушаться этого совета? — спросил он.

Она соскользнула со стула, опустилась на колени у его кровати и спрятала лицо у него на груди. Он сбросил маленькую фетровую шляпку с ее головы, нежно погладил по волосам.

— Моя дорогая, — добавил он. — Всем сердцем и душой я прошу тебя простить меня за то зло, что я принес тебе. Позволь мне начать снова, доказать мою любовь, посвятить тебе мою жизнь.

— Я простила давно, — сказала она. Сердце ее бешено колотилось, а тело трепетало от его прикосновения. — И я никогда по-настоящему не переставала любить тебя, Роланд. Я мучилась, сердилась, страдала. Но я все простила и забыла.

— Что я могу сделать, чтобы доказать свою любовь? — спросил он ее.

— Просто люби меня, будь счастлив со мной, — ответила она. — Сегодня утром я получила письмо от бабушки, Роланд; она пишет, что ждет нас в Риверс Корте, как только ты сможешь переносить дорогу. Она хочет, чтобы мы немного пожили с ней. Она так рада, что мы... что у нас все в порядке, Роланд.

— Бедная старенькая бабушка, — проговорил он. — Да, мы съездим к ней. Но, дорогая, наша работа?

— Ты уже потерял свою работу, — приглушенно засмеялась она. — Я вчера тоже бросила ателье. Пегги отступилась от меня, считая меня полностью безнадежной. Это все бесполезно, Роланд. Мы не можем работать. Мы просто должны выбросить наши прежние обиды и предубеждения и жить на деньги, которые оставил нам бедный отец. Я уверена, что теперь, когда он знает (а я верю, что он действительно знает), что мы любим друг друга и хотим жить вместе, он будет счастлив, что мы живем на его деньги.

— Но он оставил их тебе, а не мне, дорогая.

— Ты мой муж, — сказала она, поднимая к нему лицо. — То, что мое, должно быть твоим.

Несколько мгновений Роланд боролся с собой, затем сказал:

— О, Жонкиль, если бы я не был таким неудачником, если бы только у меня было что-нибудь, что бы я мог дать тебе...

— У тебя есть твоя любовь. Это все, что мне когда-либо было нужно, — сказала она серьезно. — Дай мне ее — и ты дашь мне все. В этом ты не обманешь моих ожиданий.