— Моя жена всегда говорила мне, что я не умею проигрывать красиво. Честно говоря, я никогда не проигрывал. Я не терпел поражений, князь. Я не знаю, что это такое. — Может быть, пришло время научиться. — Нет, — сказал Мирейн. — Я хотел бы превратить наш мир в оплот света. А ты навечно приговорил его быть землей мрака.

— Так тому и быть, — сказал князь Орсан. Мирейн вздохнул и поник головой, словно усталость победила его. Красный князь простер к нему руки, может быть, из сострадания, может быть, предостерегая. Мирейн змеей ринулся на него.

Севайин вырвалась из рук Хирела и встала между своим отцом и отцом своей матери. Ее сила пронизала мозг Хирела.

Для выбора ей потребовалась доля мгновения, которая длилась целую вечность. Отец — и дед. Свет — и свет вместе с тьмой. Любовь — и любовь, превратившаяся в ненависть. Горе — и горе без тени радости, без надежды, без утешения.

Она ударила. Это чуть не убило ее, но сила Мирейна едва заметно дрогнула. В этот момент слабости князь Орсан пронзил его защиту, проникая все глубже и глубже, пока наконец не коснулся сердца и не сжал его.

Глаза Мирейна распахнулись перед лицом смерти. Он узнал ее. Понял ее. Понял все: и неизбежность предательства, и горечь выбора. Сделав последнее отчаянное усилие, он схватил князя и свою дочь и толкнул их в огонь.

Раздался оглушительный рев. Горло Хирела свела судорога. Он ослеп, оглох, он был ошеломлен. Севайин исчезла. У него ничего больше не осталось. Только смерть.

Глядя в пустоту, он засмеялся. Если бы Севайин поняла истину, она вернулась бы к нему; если бы он знал путь через миры, а смерть была бы простым забвением, это не имело бы значения.

Ни один разумный человек не стал бы так сильно любить женщину.

Ни один разумный человек не подарил бы свою душу Севайин Ис'кириен.

Все еще смеясь, он упал в объятия огня. Но огонь не обжигал. Он оказался страшно холодным и нанес Хирелу миллион ударов: все его тело было растерзано, расщеплено на атомы, каждый из которых терпел собственную ужасную муку. И все же то, что осталось от его существа, продолжало смеяться. А вдруг, очнувшись от этой боли, он обнаружит, что превратился в женщину? Тогда вся безумная комедия начнется сначала.

Боль не желала, чтобы над ней смеялись. Она впилась в его тело ледяными когтями, обволокла его измученный разум и швырнула на самое дно, оставив в неподвижности.

Вся его плоть превратилась в сплошной кровоподтек. Неужели мертвец может чувствовать такую ничтожную боль? Хирел пересчитал свои кости — все они были целы. Его голова оставалась его головой, как и руки, и все тело. Даже мертвый, он безусловно оставался мужчиной.

— Если это ад, — сказал он, глядя в молчаливый мрак, — то здесь довольно мило. Где страшные мучения? Где агония приговоренного?

— Может быть, мы попали в рай, — с сарказмом ответил ему низкий голос.

Хирел услышал, как что-то шевелится. Чья-то рука нащупала его руку и сжала ее. Разум Хирела содрогнулся от внезапного прикосновения, легкого, как крыло бабочки. Постепенно светлело.

— А ты, — сказал князь Орсан с холодной радостью мудреца, — сильнее, чем я думал.

Хирел произнес самое короткое ругательство, которое знал. Неужели ничего еще не кончилось?

— Кто я — свеча, чтобы посветить какому-нибудь магу? — Вряд ли, — сказал князь. — Я хозяин твоей жены. Ее сила переплетена с моей, а значит, твоя сила — тоже. — Мы не погибли.

Голос Хирела звучал безжизненно. Он встал, не обращая внимания на безмолвный протест своего тела, и осмотрелся. Увиденное привело его в легкое замешательство: он был источником света, золотым сиянием, которое становилось ярче по мере возрастания его силы.

Если бы кто-то стоял в центре бриллианта; если бы в этом центре был изъян, черный провал без света, очертаниями напоминающий простой алтарь; если бы по обе стороны этого "алтаря" застыли две фигуры, мужская и женская, закутанные в черное, а в ногах у них свернулся большой серый кот, то это было бы как раз тем местом, где оказался Хирел.

— Это Андал'ар'Варьян, — сказал князь Орсан. — Башня Солнца на вершине Трона Аварьяна в Эндросе Солнцерожденного. — Он произносил эти слова с суровой торжественностью и с оттенком отчаяния. — Мы находимся в самом сердце силы Солнцерожденного.

Мирейн повернулся. Человек и бог снова воссоединились в одном теле. Однажды Хирелу уже довелось видеть его, стоящего перед Троном Солнца. Горе не уменьшило его величия, потеря не сломила его. Он по-прежнему оставался Мирейном Ан-Ш'Эндором, могучим правителем и непобедимым королем.

Душа Хирела сжалась и затрепетала. Рядом с ним оказалась Севайин. Он не заметил, как она подошла. Он взглянул на нее: она была всем, чем был ее отец. И даже больше того. Потому что она была смертна, и это сковывало ее; потому что она оставалась самой собой.

Он открылся перед ней, готовый к предстоящей неизбежной битве.

— Нет, — сказал князь Орсан, — все великие войны завершены. Правление Солнцерожденного закончилось.

Он вошел в круг света. Он не казался крепче и моложе, но его сила не стала меньше. Мирейн тихо попросил:

— Сейчас, когда мы оказались здесь и все уже кончено, скажи мне, кто мой отец?

— Ты сын Аварьяна, — ответил ему Красный князь. Мирейн вытянул свою пылающую руку. — Поклянись этим, о ты, кто плетет паутину. Поклянись, что не имеешь отношения к моему зачатию. — Я не могу.

Мирейн рассмеялся. Его смех звучал легко и свободно. — Ты не осмеливаешься. Я думаю, что это ты создал меня, как говорят многие. Сто Царств нуждались в короле, поэтому ты сотворил меня, поместил в утробу чужеземки и наложил на нее заклинания, сплетенные из лжи и снов. Но твои козни увенчались таким успехом, о котором ты не помышлял в своих самых безудержных мечтах, который не являлся тебе в самых черных кошмарах. Сам бог пришел к тебе на помощь. С этой точки зрения он, безусловно, подарил мне жизнь, правда, с помощью твоей плоти и твоего семени.

— Я призвал его, — сказал Красный князь. — Таков был ритуал, как ты знаешь: призывание бога к его невесте. Предвидение заставило меня поступить так; бог назвал имя своей избранницы посредством моей силы. Но что было после, я не помню. Возможно, он воспользовался мной. Возможно, нет. Но я не стремлюсь обозначить границы божественного.

— Твоя работа, — сказал Мирейн. — Все это твоя работа, хоть ты и отрицаешь. Мир принял такую форму, какую ты пожелал придать ему. Неужели ты смеешь думать, что я тоже подчинюсь?

— Что еще тебе остается? Твоя жена мертва. Твой названый брат отправился назад в объятия ночи, откуда ты когда-то вернул его.

— Я был Мирейном и до того, как они стали частью меня. — Ты можешь жить без них? Можешь терпеть пустоту сердца и силы?

Мирейн напрягся. Его глаза закрылись, челюсти сжались. Горестная гримаса исказила лицо. Усилием воли он овладел собой.

— Меня ждут мои армии. Моя война еще не кончена. — Я думаю, что это не так, — сказал Красный князь. Он указал на двоих, безмолвно стоящих рядом: на Хирела, не принимавшего участия в разговоре, и на Севайин, которая не могла найти нужных слов. Хирел сжимал ее руки, сложенные на животе, где был ребенок. — Это конец войны. Ты отрицал его. Будь же мудр наконец, сын моего сердца. Прими то, по чему ты так долго тосковал.

— А как же я? — спросил Мирейн. — Неужели я должен пасть от собственного меча? Севайин рванулась из рук Хирела.

— Нет, отец. Ты можешь править как раньше, до тех пор, пока бог не возьмет тебя. Керуварион принадлежит тебе. Асаниан — мой и моего императора. Наш сын будет владеть обеими империями.

Он мог бы согласиться. Севайин прочла это в его глазах, почти улыбающихся. Но князь сказал:

— Как долго ты будешь мириться с этим? Сколько пройдет времени, прежде чем это начнет терзать тебя? Ты нанес удар в самое сердце Асаниана. Не станешь ли ты потом утверждать, что все завоеванное тобой сейчас принадлежит тебе? — Он еще ничего не завоевал, — возразил Хирел. Севайин стремительно повернулась к нему, а затем опять к отцу.