Сареван сжался. Вот оно, его прекрасное гордое тело, только-только проснувшееся для наслаждения объятиями женщины, единственной женщины из всех существующих, которая все еще могла стать его женой и его королевой. Он гордился этим больше всего на свете, если не считать его магической силы, которую потерял. Так неужели он должен потерять еще и это? Останется ли у него хоть что-нибудь?

Мирейн. Хирел. Две объединенные империи. Ребенок. Они обещали это. Плоть от плоти.

Даже если это будет плоть женщины. Он не боялся этого. Однажды он уже родил ребенка.

Все ждали. Сареван мог прочесть их мысли. Даже темного мага. Они не станут презирать его, если он откажется от выбора. Орсан никогда не испытывал этого, да и никто из них не испытывал. Магистр, с которым это произошло, когда-то был женщиной и прошел в глазах мира путь от меньшего к большему.

Сареван снова встал. У него подгибались колени, и он напряг их, найдя опору в своем ужасе. От него требуют слишком многого. Он не способен на это. Он принц королевской крови, опытный воин. Он готов умереть за свою империю. Готов даже пойти на предательство ради ее спасения. Но в нем нет самоотречения святых, чтобы пожертвовать всем, что у него есть, и продолжать жить по-другому. Смерть пугала его, но она была концом. А это…

— Я полагаю, — произнес его язык, спотыкаясь и заплетаясь, — что вы должны сделать это сейчас же, пока никто из нас не струсил.

Будь проклят его язык. Будь проклят. Никто не улыбнулся. Никто не выглядел торжествующим. Орсан встал, и Сареван понял, что никогда еще не видел деда таким старым, дряхлым и беспомощным. — Мы сделаем это сейчас, — сказал он.

Саревана привели в пустую комнату с высоким потолком. Все окна распахнуты, впуская холодный воздух. В центре каменный пол: плита из камня рассвета покоилась на основании из камня ночи. Здесь камни света и мрака существовали в равновесии. С Саревана сняли одежду, расплели косичку и тщательно расчесали волосы; выпутали из его бороды золотые побрякушки, вытащили изумруды из ушей, сняли с шеи обруч. Он лежал на столе, обнаженный, как в день появления на свет, не чувствуя ни напряжения, ни колебания. Он лишь слегка вздрагивал. Его кожа, приготовившаяся к прикосновению холодного камня, не ожидала, что почувствует тепло, как в жаркий солнечный день. Камень рассвета узнал, кто был его предком; хотя стоял уже светлый день, он начал мерцать и вспыхнул во всем великолепии утреннего неба.

Благословенное забытье не раз спасало Саревана, но теперь ему было отказано в этом. Его разум кричал и боролся, не в силах найти пути к спасению. Его тело безвольно лежало там, куда его поместили. Он даже не мог взмахнуть рукой в прощальном жесте.

Маги стояли вокруг него, образовав круг теней на фоне яркого света, льющегося из окон. Одна из теней наклонилась. Дед очень нежно поцеловал его в лоб. Они не обменялись ни словом. «Останови меня, — пытался взмолиться Сареван. — Не дай мне сделать этого».

Красный князь выпрямился. Его руки взметнулись. В них собиралась сила.

Сареван закрыл глаза, глубоко и ровно дыша. Он все еще мог видеть. Колдовское зрение. Они даровали ему это, возможно, полагая, что проявляют милосердие. Но они забыли… какой горькой будет эта ясность.

Мало-помалу его дыхание остановилось, а вместе с ним улетучился страх. Этим выбором он обязан не своему языку и не своему безумию. Это свершилось в глубине его души. Мир не знал подобного выбора, сделанного ради великого дела, и вряд ли это еще когда-нибудь повторится.

«Аварьян, — взмолился Сареван, обращаясь к центру магической силы, — возьми меня. Держи меня крепко».

Свет переплетался с мраком. Песнопения сплавлялись с тишиной. Маг и колдун объединились в совместном творении.

И в этом была красота. Справедливость. Равновесие. Совершенство. Сила, способная изменять миры.

Он должен помнить. Он поклялся, что будет помнить даже после того, как сила возьмет его. Он должен запомнить правду. Но и память покинула его. Осталась только боль.

Хирел мог допустить, что колдуны схватили его и унесли из Кундри'джа. Он с легкостью мог поверить, что стал заложником. Он даже находил правдоподобным, что его тюремщики составляли заговор магов мира. Но это…

Сначала они не желали сказать ему, что сделали с Сареваном. А потом он услышал крики человека в смертельной агонии. Его тюремщики, двое молодых магов, один в фиолетовом, другой в сером, утверждали, что ничего не слышат, что все тихо. Ему не удалось переубедить их. Когда он рванулся к двери, их сила захлестнула его волшебной петлей и сковала невидимыми цепями.

Крики не ослабевали. Они разрывали ему сердце, лишали его рассудка. Они доносились отовсюду и ниоткуда, эхом отдавались в его мозгу.

Пришла ночь. Стража сменилась. Теперь в комнате были мужчина и женщина, старше и значительно сильнее прежних. Вместе с ними пришла тишина. Они наслали на Хирела сон, а когда он сам пробудился, его ждала холодная неиссякаемая ярость и то, что сами они называли правдой.

Она подползла к нему медленно и мягко. Слишком мягко. Сначала Хирел узнал, что маги сотворили над Сареваном какое-то немыслимое колдовство. Они надеялись, что это положит конец войне. И они убили его. — Нет, — сказала женщина. — Он не мертв. Он был хуже чем мертв. Хирел приказал отвести его к Саревану. Удивительно, но они послушались и привели его в комнату с почти царским убранством, странную для этой суровой цитадели. Они подвели Хирела к кровати и позволили ему взглянуть. Темное гибкое тело; поток волос, напоминавших расплавленную медь.

Тело. Разум Хирела сопротивлялся невозможному. Лжецы, все они лжецы. Перед ним лежал незнакомец. И этот незнакомец был женщиной.

— Это Саревадин, — сказал маг в сером, не обращая внимания на ярость Хирела.

Она была так же великолепна, как Сареван. Она была огнем и черным деревом, силой и нежностью в едином сплаве. Прежний орлиный профиль сгладился, и лицо ошеломляло правильностью черт и красотой.

Хирел повернулся к тюремщикам. Стража снова сменилась. Теперь в комнате стояли самые высшие среди магов: князь из Хан-Гилена и магистр гильдии магов. Он почти спокойно обратился к ним:

— Сделайте его таким, как прежде. — Мы не можем, — сказал князь.

— Вы должны, — потребовал Хирел все еще негромко, но настойчиво.

— Это невозможно. — Магистр тяжело оперся на жезл, и не только потому, что его ноги подкашивались от усталости. — Творение подобной магии таит в себе опасность для жизни, даже если его пережить единожды. Второй раз наверняка будет смертельным.

— И все же снимите чары, — упрямо настаивал Хирел. — Измените его снова. Я приказываю вам. — Нет.

Не имело значения, кто это сказал. Теперь Хирел чувствовал неизбежность. И ненависть. Ненависть, такую же реальную, как этот профиль.

— Вы заплатите за это, — прошептал он. Он отвернул от них свое лицо и свой разум. — Выйдите вон.

Они тут же повиновались. Хирел сидел холодный и застывший, ожидая с нетерпением, достойным принца. Он ждал невероятно долго. Девушка, когда-то бывшая Сареваном, спала. Иногда она шевелилась. Один раз с ее губ сорвались какие-то слова. Ее голос звучал низко, но то, что этот голос принадлежит женщине, не вызывало сомнений.

Наконец Хирел понял, что она проснулась, почувствовал это каждой клеткой своей кожи. Он осторожно отодвинулся.

В течение долгого времени она не двигалась и не открывала глаз. На ее лице ничего не отражалось. Когда ее веки разомкнулись, Хирел увидел тусклые, затуманенные глаза. Очень медленно они прояснились. Ее руки шарили поверх одеяла. Одна рука поднялась вверх. Девушка посмотрела на нее, повернула ладонь. Там горело золото. Она сомкнула гибкие пальцы, окидывая взглядом изящную и красиво вылепленную руку. Затем коснулась бедра, подняла колено. Нахмурилась. Взглянула на свою ногу, не слишком маленькую, но изящную и красивой формы.