Твердая рука императора быстро усмирила Золотой двор, и придворные, согласно законам всех дворов, продолжали вести себя так, словно никогда не стремились к бунту. Хирел был их единственным принцем, и его статус не подлежал сомнению. Сареван не был ни шпионом, ни выскочкой; и, конечно, он даже не помышлял о том, чтобы устанавливать, кого они должны признать своим господином. Подобные деликатные темы не подлежали обсуждению.

Сареван стал всеобщим любимцем. Они хотели бы превратить его в новую ручную зверушку, но, как и Юлан, Сареван Ис'келион не отличался покорностью. Он не обременял себя постижением всех сложностей протокола и не собирался придерживаться предписаний, ограничивающих поведение королевского заложника. Он скакал на своем голубоглазом жеребце везде, где ему хотелось. Он скрещивал мечи со стражниками. С раскрашенным дикарем, который следовал за ним как тень, он затевал шумные потасовки, иногда побеждая, а иногда претерпевая сокрушительное поражение. Он обнаружил в некоторых внутренних двориках зарешеченные окна гаремов, и стоило ему ненадолго там задержаться, как его окликали тихие голоса. Они сообщали ему о пустынных коридорах, об огороженных садиках и о покоях, где на красавчика-чужеземца можно было бы взглянуть через скрытые окна. Однако он не посмел бросить ответный взгляд. Даже если бы ему вздумалось подвергнуть риску свои глаза, пожелавшие видеть королевскую жену, его сладкоголосые собеседницы запретили бы ему это. То, что он слышал их голоса, уже являлось грехом.

Их сородичи были очарованы им. Он вызывал у них восторженный страх. Они считали его великаном; они недоверчиво таращили глаза при виде столь темной кожи, столь ярких волос и столь белых зубов; они называли его Солнечным лордом, Рожденным в бурю и Повелителем барсов. Сареван становился тщеславным, как солнечная птица, но он понимал, чего стоит лесть придворных. Это как золото колдунов. Пока заклинания действуют, оно ярко блестит. Но пролетит мгновение — и блеск меркнет.

Аварьян свидетель, здесь было достаточно колдунов. Шарлатаны попадались повсюду: люди, обладающие маленькой силой, но умеющие пустить пыль в глаза, творили чудеса, предсказывали судьбы и искали потерянные драгоценности для простачков придворных. Но они представляли собой лишь малую ветвь. Пока они убеждали скептиков Асаниана, что людей, подобных им, не стоит опасаться, истинные маги совершали свои тайные деяния. Это были неопределенного вида личности, которых редко замечали, хотя они всегда оставались на виду, облаченные в серые либо фиолетовые одежды и нередко сопровождаемые зверем или птицей. Сареван и представить себе не мог, что некоторые из них пользуются благосклонным вниманием императора. Они не признавались, а Зиад-Илариос не выставлял это напоказ. В основном же он относился к Саревану весьма благосклонно. Когда Сареван появлялся на совете и на заседании суда, император не говорил ни единого слова, хотя глаза его блестели, а губы сжимались от возмущения. Император отказывался видеть, что Сареван сует нос во все дела, и не ограничивал его. Впрочем, в нужные моменты принц проявлял благоразумие. Он никогда не делал попыток вмешаться в разговор, хотя слушал жадно, и часто его глаза сверкали, а челюсти напрягались, словно ему стоило большого труда сдержаться и не остановить поток чужой речи.

Его называли любимцем императора. Некоторые, живущие в сельской местности, где у людей языки подлиннее, назвали бы это иначе. Достаточно вспомнить, кто его мать и кем она была для императора. Возможно, они сочли бы своего повелителя околдованным.

Но кое-кто ничего не говорил и никоим образом не показывал, что для него значит возвращение Высокого принца Асаниана и присутствие в Кундри'дж-Асане Высокого принца Керувариона. С Первого Дня Осени Аранос ни разу не появился при дворе. Это воспринималось как обычное, свойственное ему поведение. Он прославился своими странностями. Его имя произносилось чаще всего шепотом.

Это был очень умный поступок. Если придворные Асаниана и любили кого-то, то этим человеком был их блистательный и надменный Высокий принц. Араноса они боялись.

— Ему даже делать ничего не надо, — сказал Зха'дан. — Просто спрятаться в своих покоях и не выходить. А люди пусть говорят.

— Повадки змеи, — сказал Сареван. Он улыбнулся стражнику, который стоял у дверей, ведущих в покои Араноса. Это была одна из его самых очаровательных улыбок. — Я хочу говорить с твоим господином, — сказал он на асанианском языке.

К его удивлению, воин уважительно склонился перед ним и отступил от дверей.

Маг ждал его. Сареван чрезвычайно обрадовался, увидев, что этот маг — светлый. Чародей был весьма любезен. Он поклонился и провел Саревана в черные с серебром комнаты.

Аранос не счел нужным заставлять Саревана ждать, хотя мог бы рассматривать чужеземца как нежеланного гостя. Возможно, это было своего рода оскорбление. Аранос находился в купальне. Он лежал на ковре из соболиных шкур, и один из рабов втирал в его кожу благовонное масло. Другой раб расчесывал его волосы. Они были распущены и по длине превосходили его тело.

Он, безусловно, являлся превосходной миниатюрой мужчины. Впрочем, на этот счет ходили разные слухи. Насколько всем было известно, он не породил ни одного ребенка, а для асанианского принца несколькими годами старше Саревана это было форменным скандалом.

Взглянув на него, Сареван все понял. Веки Араноса опустились, снова поднялись. Он почти улыбался. — Да, это действительно так, — сказал он. Сареван посмотрел на рабов. Улыбка Араноса стала шире. — Они глухонемые, — сказал он. — Самые полезные и самые неболтливые.

— Но почему асанианский принц решил… — Ради силы.

Сареван присел на край мехового покрывала и нахмурился. — Я слышал об этом, но никогда не считал это правдой. Может быть, моя сила — другого рода. Аранос был всерьез изумлен.

— Воздержание тебе не помогает, но ты миришься с ним? — Ради клятвы и ради таинства. И ради моего бога. — А. — Важная асанианская гласная, красноречивая и многозначная. — И все-таки ты понял меня.

— Неужели никто из твоего гарема никому ни слова не сказал?

— Это ведь женщины, — сказал Аранос, не стараясь скрыть презрение. — Каждая из них верит, что я удостаиваю своими милостями другую. Некоторые даже лживо утверждают это, чтобы извлечь для себя наибольшую выгоду. Я потворствую им. Это служит мне на пользу: успокаивает моих так называемых наложниц.

— А тебя? Выиграл ли ты что-нибудь? Аранос едва заметно пожал плечами:

— Я пока еще ученик. Мне сказали, что полная сила придет вместе с полным знанием. — Ты не рожден в магии.

На мгновение из-под холодной маски показалось человеческое лицо. Принц снова спрятал его.

— Да. Я должен учиться летать при помощи крыльев из воска и проволоки, в то время как ты с самого рождения наделен орлиными крыльями.

Сареван подавил дрожь. В тот момент, когда обнажились чувства Араноса, он разглядел отчаяние, ненависть и жгучую зависть. И все же, несмотря ни на что, он чувствовал сострадание. Даже сняв маску, этот человек оставался асанианцем. Паутины внутри паутин. Сареван превратил свой язык в меч, разрубающий их.

— Я больше не летаю. Я хожу, как ходят все люди, и не более того. Но у меня осталось кое-что от прежних сил: я могу видеть ловушки, расставленные у моих ног. Аранос молчал. Сареван стремительно ринулся в нападение. — Ты обещал стоять за спиной твоего брата, объявить его наследником перед лицом вашего отца. Но ты не сделал этого. Ты обвинил олениай в предательстве. А теперь оказывается, что они верны, и не кому-нибудь, а вашему отцу. Откуда мне знать, что и все твои остальные слова — не ложь? — Мой брат — Высокий принц, каким он и рожден быть. — Надолго ли? Золотые глаза померкли.

— Настолько, насколько он сможет продержаться. Саревану хотелось схватить его, но он решил не двигаться. — Ты хотел, чтобы мы отделились от Халида и его людей. Почему? — Я не могу тебе сказать. — Не можешь или не хочешь? — И то, и другое. — Я могу вышибить из тебя правду. — Неужели?