Хирел попытался было произнести это слово на родном языке, но тут же скорчил гримасу. Это было всего лишь название города. Теперь на дороге встречалось все больше людей, которые направлялись к воротам. Одни несли корзины и узлы, другие везли тележки или вели в поводу вьючных животных. Хирел заметил надменного человека в колеснице, дородную женщину на очень маленьком пони и важного господина в носилках.

Сареван шел размашисто, и очень скоро они оказались в самой гуще людского потока. Хирел старался держаться поближе к жрецу. Он так долго никого не видел, а если и видел, то издалека, и столько дней созерцал черную орлиную маску Саревана, что эти круглые золотистые лица казались ему странными.

Как и следовало ожидать, на них таращились. Дети бежали за Сареваном и даже пару раз осмелились бросить в него камнями, но промахнулись. Жрец не смотрел по сторонам. Его поступь, уверенная и грациозная, как у пантеры, была достойна принца. Он возвышался над всеми, кто оказывался рядом.

Ворота города были распахнуты, и стража не делала попыток остановить людской поток. Это был не просто базарный день, а празднество божества. А это означало не только оживленную торговлю и большую прибыль, но и торжественные процессии и жертвоприношения, а также пиры, попойки и гулянки. Повсюду — на стенах, на домах и даже на некоторых храмах — висели цветочные гирлянды. Цветы украшали шеи, запястья и лбы.

Хирел уцепился за набедренную повязку Саревана и бездумно передвигал ноги в толкучке. Он презирал самого себя. Но ведь он принц, и подобные шествия непривычны для него. Дорога перед ним всегда оказывалась чистой, а толпа оттеснялась к обочинам. Никто никогда не толкал его, не дышал ему в лицо, не кричал у него над ухом. Хирел уже ничего не видел, не соображал, не…

Чья-то сильная рука подхватила его. Прозвенели подковы, мелькнули рога, и там, где он только что стоял, пронеслись сенели. Руки Хирела сомкнулись вокруг шеи Саревана, учащенное дыхание с трудом вырывалось из его груди. — Неси, — выдавил он из себя, — неси меня. Сареван не стал тратить слов понапрасну. Он вклинился в толпу, и никто не дотронулся до него. Через какой-то благословенный миг скопище людей исчезло. Хирел поднял голову, ошарашенно моргая. Было темно. Голос Саревана произнес:

— Комнату, ванну и вина. Если подсуетишься, заплачу серебром, а полетишь — получишь золото.

Мало-помалу окружающее обрело четкость в утомленных глазах Хирела. Они находились в просторном помещении, заполненном коврами, подушками, столами и густыми парами эля. Постоялый двор. В полумраке блестело множество глаз, но никто не издал ни звука, наблюдая за сценой у двери. Рядом с ними стоял пухлый, лоснящийся человек с неприветливым лицом.

— Покажи мне свое серебро, — сказал он. Сареван ослабил хватку, и Хирелу показалось, что он заметил блеск золота. Без сомнения, хозяин постоялого двора удовлетворился увиденным. — Пошли, — сказал он.

Комната была крошечной, не больше расщелины в скале; лишь в самом ее центре Саревану удалось выпрямиться в полный рост. Но здесь было чисто и имелось окно, которое распахнулось после того, как жрец пару раз ударил кулаком по раме, а подушки на кровати оказались довольно мягкими. Им приготовили вместительную ванну с горячей водой, подали холодное сладкое вино, пряники, клецки, щедро начиненные мясом, кашей и фруктами, и миску с мягким ароматным сыром.

— Нет, это не заразно, — говорил Сареван. — Он всегда был неженкой, а тут еще праздничная суматоха… ну, вы понимаете. Он, конечно, не высокородный лорд, за которым надлежало бы ухаживать столь заботливо, но его красота стоит того, и свою службу он выполняет исправно.

Хирел полностью пришел в себя и осознал происходящее как раз в тот момент, когда хозяин постоялого двора бросил на него выразительный взгляд и прикрыл за собой дверь. Он растянулся на мягкой уютной кровати, все еще закутанный в полотенца, сырые после принятия ванны, о чем он помнил очень смутно. Во рту еще оставался привкус вина. Хозяин постоялого двора строил ему глазки. А этот простолюдин сказал… — Как ты посмел назвать меня своим рабом? — Было бы лучше, если б я сказал, что ты мой любовник? — съязвил Сареван. — Именно это ты и сделал!

— Замолчи, — одернул его Сареван, словно капризного ребенка. Хирел повысил голос. — Пусть все боги приговорят тебя к… На его рот легла сильная рука.

— Богов не существует, — напомнил ему жрец с ядовитой любезностью.

Хирел задохнулся, извернулся и изо всех сил укусил эту ладонь.

Того, что последовало, он никак не мог ожидать: Сареван с хрипом выдохнул воздух и отдернул руку. Хирел оторопело уставился на него. Кожа жреца теперь вовсе не казалась ему темной. Она была похожа на черное стекло, под которым пылал ужасающий мертвенный свет. Губы Саревана стали серыми как пепел.

Но ведь Хирел даже не прокусил до крови? Сареван отпрянул как можно дальше и теперь находился на расстоянии пары шагов от Хирела. Его рука дрожала, и он убрал ее за спину. Хирел запомнил, что это была правая рука. У этого человека, обладавшего безграничной выносливостью и надменностью, обнаружилась слабость, совершенно непонятная и необъяснимая, поэтому стоило завязать узелок на память о ней. Как-никак, это сравняло счет в их поединке.

— Львенок, — с трудом сказал Сареван, — неужели наставники не объяснили тебе, что такое настоящая честная схватка?

— Если речь идет о настоящих и честных противниках, — ответил Хирел, — то объяснили.

Сареван наклонил набок голову. Подумал. Обнажил белые зубы и взмахнул левой рукой, словно фехтовальщик, проигравший поединок.

— Я тебе не слуга, — сказал Хирел. — Тогда ты мой любовник.

Хирел издал шипение. Сареван тряхнул головой, непринужденно рассмеялся и плюхнулся в остывающую ванну.

Хирел почти не спал. Когда он проснулся, то обнаружил, что Сареван исчез. На миг его охватила паника, но потом он заметил, что в изголовье кровати висит потрепанный заплечный мешок жреца. В нем было множество вещей и необычайно тяжелый кошелек. Значит, далеко он не ушел. Хирел с облегчением вздохнул, доел остатки пшеничного пряника, налил себе кубок вина и выглянул в окно. Внизу не было ничего, кроме пустой улицы. Вернувшись на подушки, он сделал большой глоток терпкого напитка. Вкус его был незнакомым, во дворце его сочли бы недостаточно изысканным для Высокого принца. Но здесь вино показалось приятным.

Он устроился поудобнее. В комнате было тепло, однако жара не казалась нестерпимой. Один из шрамов страшно зудел там, где Хирел не мог почесаться: длинная глубокая борозда шла по внутренней поверхности бедра. Сторожевой пес своим укусом чуть не лишил его мужественности. Хирел и сам не понимал, откуда у него взялось столько силы, чтобы сломать шею зверю. Пес заплатил свою цену, но Хирелу до самой смерти придется носить эту мертвенно-бледную отметину, уродующую его прекрасную кожу.

Он изменился. Он похудел так, что можно было пересчитать ребра. Еще недавно по-детски пухлое тело стало угловатым. На бедрах появился легкий пушок, и, глядя на себя, Хирел понял, в чем заключается перемена. Он становится мужчиной.

Быть может, ему следует потребовать женщину? Это живо сгонит мерзкую улыбку с лица хозяина постоялого двора. И пусть этот несчастный девственник жрец увянет от зависти.

Хирел нахмурился. Невозможно представить себе засыхающего от зависти Саревана. Скорее всего он встанет у двери, скрестит на груди руки и будет нагло улыбаться, превращая подвиг мужской доблести в вызывающий содрогание безнравственный поступок.

— Будь ты проклят, — сказал Хирел. Его голосу не хватало убедительности. — Ладно, я уйду. Уйду прямо сейчас и сам найду дорогу домой. Мои братья, увидев меня, в ужасе падут ниц, и возмездие совершится.

Он сжал колени и перекатился на бок. Его глаза затуманились, и он ничего не мог с этим поделать. Один, совсем один, под защитой какого-то ненормального, который поклоняется демону. Ни одна душа в целой империи не знает о том, что он остался в живых. Те же, кого волнует его смерть, тревожатся лишь о том, действительно ли он мертв. Его мать, которая любила его и, безусловно, страшно избаловала, два года назад по собственной воле ушла из жизни, а его отец — всего лишь золотая маска на золотом троне; братья же мечтали сделать его евнухом и продать на юг в рабство. И вот теперь Хирел возвращается домой, туда, где его ненавидят и боятся, а в лучшем случае — безразличны к нему; где его ждут сети придворных интриг и цепи королевской власти, где каждую секунду его будет подстерегать опасность нового предательства.