Никто не проронил ни слова. Сареван не смотрел ни на отца, ни на мать, хотя знал, что она привстала со своего места. Он сел рядом с Хирелом и потянулся за наполненным до краев кубком. Подняв его, он провозгласил: — Выпьем за смерть!

Он заплатил за это, и недешево. Не то чтобы Мирейн упрекал его. Император ничего не сказал, и это было намного хуже. И Саревану пришлось сидеть, есть, пить и доказывать всем, что он по-прежнему остается Сареваном Ис'келионом.

Он проснулся, что было неизбежно, но не в своей постели. Теплым комочком рядом с ним свернулся Хирел.

— Будь они все прокляты, — прошептал Сареван. — Будь прокляты. — Это ты про кого?

Сареван вскочил, поморщился, схватился за желудок и снова упал на подушки, разрываясь между гневом и весельем. — Львенок! А я думал, что ты спишь. — Как видишь, нет. — Хирел устроился поудобнее, подперев рукой голову. Его глаза все еще были затуманены сном. — Так кого ты проклинаешь? — спросил он. — Да всех!

Хирел удивленно поднял брови. Вторая попытка удалась Саревану лучше. Он широко развел руки.

— Они сделали меня точкой приложения ярости и жалости, мое имя красуется на их военном стяге.

— Я знаю, — сказал Хирел. — Меня изумляет, что ты не такой, как они. Ведь ты действительно попал сюда при смерти и в моей компании. Так разве могло все кончиться по-другому?

Слышать собственные мысли из уст другого человека оказалось еще больнее. Сареван занес руку для удара, но усилием воли заставил ее опуститься.

— Ты должен бы радоваться, — продолжал тем временем юный демон. — Ты получил войну, то есть возможность покрасоваться в полном боевом облачении, помахать мечом и заслужить имя героя. Разве не эта мечта скрывается в сердце каждого добропорядочного варвара?

— Может, я и варвар, — процедил сквозь зубы Сареван, но я не желаю быть причиной этой войны. И не буду ее причиной.

— Не поздновато ли для подобных заявлений? — Может, еще и нет. — Сареван осекся и сжал зубы. — Нет! Этого еще не хватало.

Удивительно, но Хирел промолчал. У Саревана зачесался подбородок. Он поцарапал пальцами щетину, скорчил гримасу и медленно поднялся. Он твердо стоял на ногах. Волна дурноты прошла. Все дело было в вине, а не в слабости. Он расправил мускулы, каждый из которых повиновался ему, вспомнив наконец о былой гибкости. В моменты подобного гнева и безумия Саревану хотелось петь.

Он воспользовался ванной Хирела и его слугами, а затем послал за своей одеждой. Пока ее несли, он поел, потому что в нем проснулся дикий голод, и это являлось превосходным знаком, даже лучшим, чем та легкость, с которой он двигался. Когда принесли его одежду, он облачился со всей тщательностью, любуясь на свое отражение в высоком бронзовом зеркале. Чистый, гладко выбритый, с причесанными и убранными, насколько это было возможно, волосами, Сареван остался доволен собой. А царственная простота его обуви и штанов и элегантность кафтана в сочетании с массивным красновато-золотым ожерельем на шее делали его просто великолепным. На исхудавшем лице глаза казались слишком большими и блестящими, но с этим ничего нельзя было поделать. И все же кое о чем он сожалел: если бы он не потерял сознания, то не позволил бы сбрить бороду.

Сареван вздохнул и пожал плечами, а затем улыбнулся Хирелу, отражение которого возникло в зеркале за его спиной. Хирел оглядел его с ног до головы и подмигнул. — Собираешься кого-нибудь соблазнить? — Весь Керуварион, — ответил Сареван. Мальчик наклонил голову и удостоил его одной из своих редких улыбок. Он выглядел как кот около сметаны. Сареван сглотнул ком в горле. Что-то его беспокоило. — Хирел… — осторожно начал он. — Насчет прошлой ночи. Почему я…

— Ты был просто великолепен, — сказал Хирел. — Ты был воплощением жизни и души в едином теле. Ты был светом и пламенем и всех их держал в кулаке.

— Ну разумеется. Для того я и пришел. Но почему я… — Выговорить было трудно, а Хирел, теплый и коварный, с маслеными глазами, не пытался облегчить его задачу. Он играл в собственную игру и наслаждался ею все больше и больше. — Как, в конце концов, я оказался в твоей кровати? — Разве ты не помнишь?

Изумление было отлично разыграно, но Сареван разгадал притворство. Он угрюмо уставился на Хирела.

— Ну ладно, львенок. Что я сделал, и почему так все произошло?

Хирел сбросил маску придворного льстеца, сменив ее на личину избалованного принца, слегка надутого и оскорбленного.

— Ты не сделал ничего, кроме того, что опился вином, поверг всех в остолбенение своим буйством и повалился в постель. В мою постель. Потому что, сказал ты, двести ступеней — слишком много, а людям хочется поговорить и ты намереваешься дать им повод для разговоров. Думаю, ты об этом помнишь.

— Смутно, — признался Сареван. — Ну а теперь расскажи мне все остальное. — Нет.

Сареван взял этот упрямый подбородок и приподнял его. Он сопротивлялся. В гневном порыве Сареван наклонился и запечатлел долгий и крепкий поцелуй. Достаточно крепкий, чтобы остался синяк, и достаточно долгий, чтобы воспламенить их обоих. Затем он так быстро отстранился, что Хирел покачнулся. — Этого ты и добивался?

Хирел обнажил зубы. Это была скорее улыбка, нежели злобный оскал.

— Неплохо для начала, — сказал он. Гнев Саревана утих. Он осторожно встряхнул Хирела за плечи.

— Это всего лишь кучка ревнивых детей. Несмотря на всю их болтовню, они знают правду так же хорошо, как и мы. — Но в чем заключается правда? — спросил Хирел. — А как ты думаешь?

Хирел быстро и нервно тряхнул головой, словно отбрасывая назад свои некогда винные великолепные кудри.

— Правда заключается в том, — взорвался он, — что я — потаскун и шпион, я был твоим пленником и замыслил твое убийство, и стоит тебе сказать слово, одно только слово, как я окажусь в твоих объятиях. — Он уставился пылающим взглядом в лицо трусливо молчащего Саревана. — Да, я ничего не могу с собой поделать. И меня это вовсе не радует! Я — худший из дураков. Я воспользовался тобой и управлял тобой, потому что, кроме тебя, никого не было. А потом я доверился тебе. Я понял, что не могу ненавидеть тебя, даже когда мне казалось, что ты предаешь меня. И теперь я пропал окончательно. Я мог бы стать твоим любовником, я с радостью стал бы им, не требуя даже вознаграждения, положенного шлюхе. Но в конечном счете я остаюсь тем, кем рожден. Высоким принцем Асаниана. И твои родственники это знают. Они все прекрасно поняли. Я мог бы любить тебя без оглядки — и предать с глубоким сожалением, пусть даже это стало бы причиной твоей смерти.

— Аварьян, — тихо сказал Сареван. — Милосердный Аварьян. Я и не предполагал…

— Как же ты наивен! — сказал этот не похожий на ребенка ребенок, стряхивая слабые руки Саревана со своих плеч. — Ты что-то замышляешь, и я знаю, что это должно быть. Мне кажется, что это совершенное безумие. — Но ты не можешь остановить меня. — Даже если бы и мог, то не стал бы этого делать. Я сделал бы все, что в моих силах, чтобы помочь тебе. Но хочу предупредить тебя: я не стану предавать свою империю, и бог, которому ты дал обет, для меня ничего не значит. Внезапно Сареван рассмеялся.

— Я воспользуюсь представившимися мне возможностями. Если я выиграю этот ход, в предательстве не будет необходимости. Если меня ждет поражение, то вряд ли я останусь в живых, и тогда меня ничто не будет волновать.

— Вот в этом-то и суть, разве нет? Лишившись своей силы, ты не видишь цели в жизни?

— Нет, я вижу одну цель и преследую ее. Позволь мне идти, господин? — насмешливо спросил Сареван.

Хирел так же насмешливо наклонил голову. Улыбнувшись и блеснув золотой меткой на руке, Сареван покинул его.

Это было бегство, но бегство от плохого к худшему. Накопленных Сареваном сил было пока недостаточно, чтобы добраться до того места, куда он хотел попасть. Он задержался в боковой комнатке возле покоев отца, устроившись в потайной нише, где мог спокойно передохнуть. Людской поток не докатывался сюда, хотя слуги сновали повсюду, спеша по своим делам.