Ему было трудно жалеть их. Даже тогда, когда после долгой паузы Хирел соизволил обратить на них внимание. Их напускная храбрость вмиг улетучилась.

— Добрый вечер, братья, — сказал Хирел. — Надеюсь, мое приглашение не слишком вас обременило?

— Мы всегда в твоем распоряжении, мой господин, — ответил Сайел.

Хирел улыбнулся, и Саревану пришла в голову мысль о жертвенных агнцах.

— Не вижу радости на ваших лицах, братья. Не слышу благодарственных гимнов по поводу моего благополучного возвращения домой.

— Хирел, — сказал Вуад, падая на колени и цепляясь за одеяние брата. — Хирел, мы не хотели этого.

— Конечно, вы не хотели, чтобы я сбежал. Ваш сторожевой пес был воплощением ярости. Не желаете ли взглянуть на мои шрамы?

Сайел грациозно опустился на колени, сохраняя невозмутимость. Он даже улыбался.

— Ты, конечно, понимаешь, брат. Мы были вынуждены сделать это. Но мы не собирались убивать тебя.

Юноша смотрел на них. На одного, цепляющегося за край его платья. На другого, улыбающегося.

— Я любил вас обоих. Я восхищался вами. Я хотел быть похожим на вас. Прекрасные сильные молодые люди, у которых всегда наготове слово или улыбка, которые никогда не болели и не уставали, которые ничего не боялись. Вы никогда не теряли сознания в летнюю жару. На пирах вам никогда не становилось плохо, а если и становилось, то вы извергали все разом и как можно быстрее. Даже после нескольких дней изнурительной охоты вы никогда подолгу не отлеживались, потому что не испытывали слабости. Вы были такими, каким не был я, и я мечтал стать похожим на вас.

Улыбка Сайела искривилась. Напряжение Вуада ослабло, он поднял голову.

— Ты должен понять, — сказал он. — В конце концов, ты должен. Мы знали, что ты поймешь. Таково было стечение обстоятельств, необходимость. Но злого умысла в этом не было. — Он попытался улыбнуться. — Вот, брат. А теперь отошли своих зверей, и тогда мы поговорим. — Мы уже говорим. Хирел уставился на руки Вуада, и тот наконец выпустил его одежду.

— По крайней мере, — настаивал Сайел, — убери отсюда это животное с огненной гривой. — Он начал расслабляться, вновь обретая свой излюбленный тон, каким привык разговаривать с Хирелом, — беспечный, фамильярный, с еле уловимым оттенком презрения. — Избавь нас от него, Хирел'кай. Шпионам варьяни не место на нашем совете. Хирел расхохотался, что заставило Сайела отпрянуть. — Я тебе не Хирел'кай, о Сайел'дан, мой брат и мой слуга. Поклонись господину Высокому принцу, моему гостю и названому брату. Умоляй его о прощении.

Сайел переводил взгляд с одного на другого. Его брови изогнулись дугой.

— Ах вот как. Теперь я вижу, куда делись твои манеры. Это правда, что его сородичи ходят на войну нагишом?

— Иногда, — вмешался Сареван. — Особенно это нравится нашим женщинам. Прекрасный варварский обычай, не правда ли?

— У нас разные представления о прекрасном, — удостоил его ответом Сайел.

— Поклонись, — очень мягко произнес Хирел. — Поклонись, Сайел.

Вуад, менее умный, снова забеспокоился. Сайел продолжал упорствовать в своем высокомерии.

— Да ну, маленький брат. Неужели я, принц императорской крови, должен унижаться перед этим бандитским отродьем?

Хирел вскочил. Никто не успел заметить его стремительного движения. Сайел растянулся на полу. Нога Хирела надавила на его затылок.

— Ты лишен мудрости, Сайел'дан. Принц Керувариона был склонен вступиться за тебя, но ты доказал ему, что это глупо. — Хирел подозвал стражу. — Убрать их. Обрить наголо и заковать в цепи. Прикажите холостильщикам быть наготове.

— Я наблюдал, — сказал Сареван со сдерживаемой яростью. — Но в твоих действиях не нашел ничего умного. — Ты не заступился за них, — упрекнул его Хирел. — Ты не дал мне времени. Хирел молча смотрел на него. Сареван встал.

— Ну что же, иди. Наслаждайся местью. Но не жди, что я прощу тебе это.

— Интересно, а что делает твой отец с теми, кто предал его? Обнимает? Целует? Благодарит их за милосердие? — Нечего припутывать сюда моего отца. — Я буду припутывать твоего отца куда угодно. Его здесь не любят, но здорово боятся. Нам известно, как он поступает со своими врагами.

— Милосердно, — огрызнулся Сареван. — Справедливо. И без промедления. Он не играет с ними в кошки-мышки, чтобы вызвать в них ужас.

Хирел отбросил назад свои волосы, сощурил глаза и сверкнул ими на Саревана. — Значит, таково твое мнение обо мне? — Ты Высокий принц Асаниана.

— А, — сказал Хирел, растягивая слова, — я, значит, имею обыкновение закусывать нежным мясцом детишек, а на досуге наслаждаюсь изысканными и утонченными пытками. Вот, к примеру, одна из них, принц. Она восхитительна. Капельки воды падают на голову связанного узника: одна-единственная капелька на каждый поворот песочных часов. Но иногда, ради разнообразия, капелька не падает. И это повергает жертву в еще большее безумие. Сареван стиснул зубы.

— Если ты собираешься убить их, то хотя бы сделай это чисто.

— Так же чисто, как армии Солнца распорядились нашей провинцией Анжив? — Хирел сделал шаг вперед. — Так же чисто, Солнечный принц? Они убили всех мужчин, которые по возрасту годились в воины. Они истребили всех женщин, но не раньше, чем пресытились насилием. Детей они заставили смотреть на это, сказав, что подобная участь ждет всех, кто поклоняется демонам. Впрочем, детей мужского пола они тоже предали смерти, а девочек взяли в рабство. Хотя нет, — поправился Хирел. — Прошу прощения. Ведь в Керуварионе рабов нет. Только крепостные да военнопленные. — Это твои братья!

— Тем хуже для них, потому что они хотели погубить своего господина и кровного родственника. Сареван повернулся к Хирелу спиной. — Это не справедливость. Это злоба. Он вышел вон. Хирел не окликнул его. Сареван не знал, куда его несут ноги. Ему было все равно. Иногда навстречу попадались люди, которые изумленно таращились на него. Без сомнения, они считали его поведение и вид непристойными: почти обнаженный, в единственной тонкой рубашке и без сопровождающих, он вызывал недоумение и возмущение. Юлан и Зха'дан отказались следовать за ним. Они остались с Хирелом. Вероломные. Предатели своего хозяина.

Он нашел башню, взобрался на самый верх и уселся под звездами. Они были теми же самыми, что сияли над Керуварионом. Но воздух Асаниана, теплый и приторный, казался странным. Сареван задыхался от него.

— Я сделал это, — сказал он, глядя на созвездие, которое считал своим. В Яноне оно называлось Орлом, а в Хан-Гилене — Солнечной Птицей. — Признаюсь честно: я навлек это на себя. Я лишился своей силы и своих владений. А из-за чего? Из-за пророческого сна? Ради мира? Ради будущей империи? — Он невесело засмеялся. — Да, ради всего этого. И ради того, чего я никогда не ожидал. Ради худшего из моих врагов. Он лег на спину, заложив за голову сцепленные руки. Гнев прошел. Теперь он чувствовал спокойствие и опустошенность.

— Мне кажется, я ненавижу его. Я боюсь, что люблю его. Мы ссоримся, как любовники. И разве у нас есть надежда? Будь он женщиной, я женился бы на нем, если бы прежде не убил его. Если бы он был простолюдином, я стал бы его господином и держал при себе. Даже если бы он был лордом… даже асанианским лордом… — Сареван вскочил и закричал: — О Аварьян! Почему ты делаешь это с нами? Но бог не ответил ему.

— Без сомнения, сегодняшнее представление решило все вопросы, — сухо сказал Сареван холодному свету звезд. — Если после этого он будет обращаться со мной хотя бы вежливо, я сочту это чудом из чудес. Звезды молчали. Бог ничего не говорил. — Я ненавижу его. — Саревана охватила неожиданная ярость. — Я ненавижу его. Надменный, продажный, жестокий — да будь он проклят. Будь проклят он и все двадцать семь кругов его ада вместе с ним.