Неподалеку плясал качающийся борт долбленки. Донгар метался на носу, уворачиваясь от орудующего веслом Почака.
Хрясь! Хрясь! Хрясь!
– Помогите! – захлебываясь, закричала Аякчан, но грохот вскипающей воды заглушил ее слабый вскрик.
Лодка резко завалилась набок, едва не черпнув воду. Подтянувшись на руках, Хакмар перевалился через борт – вскочил и побежал на нос, на ходу выхватывая из ножен меч.
Девочку подбросило вверх, словно она была мячом в игре волн. Она увидела всего много и сразу. Черную реку и кипящие волны, на которых, как серебристые рыбки, скакали и дробились блики лунного света, мрачную непроницаемую стену деревьев и заснеженный берег, отсвечивающий белым мерцанием. Оставляя извилистый след на снегу, по берегу стремительно неслось что-то тонкое, змеистое – вытянувшись стрелой, оно сигануло прямо в воду.
Волна ухнула вниз, швыряя Аякчан в разверзшийся у кормы пенный провал.
Почак развернулся к новому противнику. Здоровенное весло, казалось, действовало само, без участия болтающегося где-то внизу уродца – удар, парирование, снова удар… Тонкое жало Хакмарова клинка нацелилось сверху, как клюв бросающейся на добычу хищной птицы, впритирку скользнуло вдоль весла и ткнулось прямо в крохотное плечо Почака…
– Нее-т! – страшный крик снова заметался над рекой, но… на этот раз кричал Донгар. – Нельзя бить его напрямую – в себя попадешь! Спиной, из-под руки бить надо!
И тут же раздался ухающий хохот Почака.
Хакмар стоял, ошеломленно глядя на зажатый в руке меч. Покачнулся – из его плеча брызнула кровь.
Воду у носа лодки вспорола длинная полоса – как игла, проткнувшая Огненный шелк. Нечто гибкое, тонкое приподнялось над рекой, будто высматривая добычу, – и ринулось прямо к Аякчан. Вокруг нее вскипели буруны, ее завертело в стремнине, поволокло вперед и вниз. Вода заливала рот, ноздри, уши, в груди невыносимо жгло, хотелось воздуха, воздуха, воздуха… Девочка бессмысленно забилась… Что-то тонкое обвилось вокруг ее руки, крепко стиснуло и с силой рвануло вверх. Только что казавшаяся непроницаемой, как гранитый монолит, толща воды расплескалась над головой. Хватая ртом воздух вперемешку с водой, она поняла, что ее на большой скорости волочет прямо к лодке – и без того многострадальная рука болит, будто вот-вот оторвется напрочь. Сквозь летящие в лицо брызги Аякчан разглядела намотанную на запястье веревку. Второй ее конец тянулся к лодке. «Донгарова веревка! – поняла Аякчан. – Он же велел ей возвращаться побыстрее! Вот она и вернулась!»
Аякчан снова дернуло – и она втиснулась между плывущими за лодкой оленями. Отчаянно вцепилась в мокрую шкуру рогатого красавца. Хватка на ее запястье ослабла.
Девочка обессиленно закачалась на воде между оленями. Жуткое оцепенение охватило немеющее тело. Не двигаться. Не шевелиться. Разжать стиснутые на гладкой оленьей шкуре пальцы и позволить воде поглотить себя.
Из лодки слышался шум схватки. Аякчан едва шевельнулась – она ничего не может сделать. Ей плохо. Совсем плохо. Она умирает. Эта мысль принесла едва ли не облегечение – ничего сделать нельзя. И не надо ничего делать.
Сверху раздался короткий вопль боли – корма лодки отчаянно закачалась из стороны в сторону. Привязанные олени недовольно зафыркали, запрокидывая рогатые головы и дергая туда-сюда обвисшую между ними девочку. Ну что? Что такое? Аякчан с трудом подняла голову и, цепляясь за оленьи рога, глянула поверх кормы.
Почак бушевал в своей долбленке, как взбесившийся вихрь. Теперь уже два весла вразнобой вертелись у него в руках. Одним он отбивался от шаманской колотушки, удерживая на носу пытающегося броситься на него Донгара. А второе с радостным уханьем занес над головой. Припавший на одно колено Хакмар еще отмахивался мечом, отбивая рушащиеся на него удары. Но видно было, что кузнец уже едва двигается. Борта лодки вокруг него были забрызганы кровью. Пальцы Аякчан невольно скрючились, готовясь принять шар несуществующего Огня. Но в ладони у нее была только вода… и эта вода быстро твердела! Девочка ошеломленно глянула на возникший в ее руке крепкий угловатый обломок льда… и, вложив в бросок остаток сил, швырнула его в Почака, стараясь угодить точно между полосующими воздух веслами.
– Бац! А-а! – брошенный ею обломок льда ударил… Аякчан в лоб! И булькнулся в речку. Девчонка захлебнулась сдавленным криком… Замахнувшийся на Хакмара Почак лишь быстро покосился за корму. Он чуть замешкался, прежде чем нанести удар… Хакмар крутанулся на колене, разворачиваясь к Почаку спиной. Его меч описал сверкающую дугу – и мальчишка, не глядя, не оборачиваясь, пырнул клинком назад. Острие вонзилось Почаку точно в грудь. Проклюнулось из спины, роняя на дно лодки тяжелые, как камешки, капли дымящейся черной крови. Глухо ударяясь о борта, выпавшие из крохотных ручек весла свалились в воду. Нанизанный на клинок Почак обвис… и вдруг лопнул, разлетевшись окрест сотней маслянистых брызг.
Меч со звоном вывалился из руки Хакмара. Пошатываясь, как будто лодку качало в шторм, мальчишка проковылял на корму. Некоторое время он молча смотрел на цепляющуюся за оленей Аякчан… Наклонился… И, намотав ее мокрые волосы на руку, потянул наверх.
– Ты что делаешь, мне больно! – завизжала Аякчан. Жуткая боль разогнала даже охватившее ее оцепенение.
– Лезь давай! – сквозь зубы процедил мальчишка. Смешиваясь с водой, по рукаву его куртки скатывались алые капли крови. Пища от боли, Аякчан торопливо вскарабкалась на корму.
– Совсем чуда? – отпуская ее волосы, заплетающимся языком спросил Хакмар. – Тебе же кричали – нельзя напрямую бить, обратно вернется!
– Если б девочка-жрица Почака не отвлекла – прибил бы он тебя, – пропыхтел Донгар, вылавливая оброненное жутким перевозчиком весло. – А так – ты его!
– А я его прибил? – с болезненной гримасой опускаясь на корму, вяло удивился Хакмар.
– Не-а, – радостно оповестил Донгар, торопливо выгребая в сторону берега. – Он же – лунг, дух. Не совсем живой, однако, значит, и помереть по-настоящему тоже не может!
Трясущаяся Аякчан приподнялась, с ужасом ожидая, что мелкая тварь сейчас перемахнет через бортик.
– Но здесь он больше не появится, – закончил Донгар.
Бурлящая река начала постепенно успокаиваться, вскипающие буруны сменились медлительным, даже каким-то вялым течением. Река будто засыпала. Донгар забеспокоился и изо всех сил заработал веслами. Нос долбленки ткнулся в заснеженный берег. Выручившая Аякчан веревка торопливо скользнула с кормы на нос, захлестнулась на торчащих из-под снега кустах и, дергаясь, будто придавленная змея, выволокла лодку. Донгар уже швырял вещи на берег.
– Давайте скорее, однако! Скорее надо! – обхватив за плечи, он помог выбраться дрожащей Аякчан. Хакмар вылез сам, тяжело перевалившись через борт. Скорчился на земле, даже не вздрогнув, когда выведенные из воды олени принялись недовольно отряхиваться, обдавая ребят целыми водопадами холодной и какой-то маслянистой воды.
– Скорее, скорее! – суетился Донгар, подталкивая Аякчан к оленю.
– Я… не могу, – цепляясь за седло, пробормотала девочка, облизывая губы, как прошлодневная листва, сухие, в то время как вся она насквозь мокрая.
– Надо, однако, – с неожиданной суровостью сказал Донгар, помогая ей взобраться в седло.
Хакмар постоял, шатаясь, кожа на скулах напряглась так, что испуганной Аякчан показалось, она видит просвечивающий череп, – и одним махом взлетел на спину оленя.
– Цо! Цо! – выкрикнул Донгар, встряхивая уздой. Усталые олени сперва двинулись шагом, потом, постепенно разгоняясь, перешли на мелкую рысцу.
Позади хлюпнуло – будто жадный рот со свистом потянул жирное варево из плошки. Сидящая в седле перед Донгаром девочка тихо застонала – что там еще за напасть на них! – и попыталась обернуться…
– Не оглядываться! – возвысив голос, скомандовал Донгар. – Кто оглянется, через День умрет! – И, ухватив Хакмарова оленя за повод, погнал рогатых скакунов галопом.
Молотя копытами в слежавшийся наст, олени рванули вперед. Вцепившаяся в узду Аякчан чувствовала, как позади них колеблется земля – будто чуть не утопившая ее речная волна вырвалась на сушу и теперь катится за ними, норовя накрыть и утащить назад. За спиной журчало и хлюпало, словно чьи-то гигантские мокрые шаги шлепали следом. То и дело их обдавали брызги, а волосы на затылке шевелило пахнущее тиной влажное дыхание.
