Но у него не было ни единого шанса на успех. Елена задала роботу такую программу, что без соответствующего обеспечения и обруча Шансон ничего не мог сделать. Две тысячи лет постоянных попыток не помогли ему обрести свободу.
Шли века, у Шансона ничего не получалось с роботом, и он стал все чаще и чаще вступать в разговоры с Еленой и другими выстехами, которые время от время наведывались к нему. Он вел дневник, который оказался во много раз длиннее того, что вела Марта; писал на скалах, расположенных к северу от тех мест, где он поселился, длинные прозаические произведения. Ни одно из них не могло сравниться с дневниками Марты. Ничего интересного. Хуан говорил только о своем великом сообщении, о том, что сказали ему звезды. Он без конца приводил какие-то факты — хотя через несколько веков они потеряли всякую связь с реальностью.
Когда прошло пятьсот лет, записи Шансона стали сначала нерегулярными, потом появились отчеты о событиях, произошедших за десятилетия, а затем и вовсе какая-то бессмыслица. В течение трех тысяч лет Хуан прожил без явной цели, путешествуя от пещеры к пещере. Не носил никакой одежды, ничего не делал. Робот защищал его от хищников. Когда Шансон не охотился и не собирал съедобные растения, робот обеспечивал его пропитанием. Если бы климат в районе Восточных Проливов был менее мягким, Шансон наверняка погиб бы. И все же Вил считал чудом, что ему так долго удавалось оставаться в живых. Делла была права. Все эти годы Шансон упрямо цеплялся за жизнь. В.В. Бриерсон не продержался бы и десятой доли того времени, что прожил Шансон; несколько веков… а потом наверняка совершил бы самоубийство.
Хуан просуществовал три тысячи лет… а потом его бессмертная параноидальная душа нашла для себя новое применение. Его цели были не совсем ясны — к этому моменту он уже не вел дневника, а его разговоры с роботом ограничивались простыми командами или невнятным бормотанием. Елена считала, что в этот период своей жизни Хуан вообразил себя созидателем реальности. Он перебрался на берег моря. Сплел несколько огромных корзин, в которых перетаскал многие тонны влажной земли вглубь континента. Корзины оставляли на земле глубокие следы, так что вскоре весь район оказался испещрен переплетением каналов. Хуан начал складывать влажную землю на прямоугольное основание. Постепенно, за многие десятилетия его строение выросло вверх. Оно напомнило Вилу земляные пирамиды, оставленные американскими индейцами в Иллинойсе. Их строили сотни людей на протяжении длительного времени. Пирамида Хуана стала творением рук одного человека, у которого было бесконечное количество времени. Если бы климат тогда не был исключительно мягким и сухим, ничего бы У Хуана не вышло, помешала бы самая обычная эрозия.
Однако Шансон не ограничивался строительством памятников. Очевидно, он решил создать расу разумных существ. С помощью робота он стал разводить рыбу в каналах, которые проделал на берегу. Вскоре возле его храма\пирамиды поселились тысячи обезьян-рыболовов. Изменив защитную программу робота, Шансон стал использовать его в качестве инструмента подавления: самую лучшую рыбу получали те обезьяны, что выполняли волю хозяина. Эффект был совершенно незначительным, но за многие века обезьяны Вест Энда все-таки изменились. Большинство из них стали похожими на «В.В. Бриерсона», который помогал Марте. Они приносили камни к основанию пирамиды, а потом сидели возле нее часами и пялились на творение рук своего божества.
Вил пролистал отчет. В нем были фотографии Хуана, показывающие, каким он стал в те последние века своей жизни. Ничего не выражающее лицо, которое менялось к концу дня, — на закате солнца Хуан смеялся, три раза. Каждое его движение превратилось в рефлекторное действие. Он стал насекомым, чьи сородичи путешествовали с ним по времени, а не по пространству.
В конце концов на Хуана Шансона снизошел мир. Он продержался бы вечно, если бы сохранялась стабильность. Однако климат Восточных Проливов постепенно стал влажным и штормовым. Роботов запрограммировали на то, чтобы обеспечивать человека минимальной защитой. Раньше этого вполне хватало. Но после стольких лет одиночества Хуан лишился присущей ему гибкости в выборе решений: он ни за что не хотел уходить в пещеры, расположенные в глубине материка; он даже не желал спускаться с верхней платформы своего храма, если начинался шторм. Запретил роботу приближаться во время вечерней «службы».
Естественно, у Елены имелись записи о том, как встретил свой конец Хуан Шансон. Робот находился довольно далеко от храма; дождь и ветер не давали ему возможности увидеть, что происходило возле его обиталища. Последние шторма разрушили пирамиду до такой степени, Что Хуан не успевал ее чинить. Стены и башни сооружения напоминали выстроенный ребенком замок на песке, который поглотил океанский прилив. Хуан этого не замечал. Он стоял на провалившейся платформе своего храма и созерцал бурю. Вил видел, как человек поднял руки — Хуан всегда так делал на исходе дня, перед тем, как засмеяться.
Повсюду метались молнии, освещая вечерний сумрак ослепительно синим сиянием. Рабы Хуана, прижимаясь друг к другу и дрожа от страха, сидели у самого подножия пирамиды. Грозовые разряды касались башен разрушенного храма… один из них ударил в Шансона, стоявшего с поднятыми над головой руками.
Больше в отчете Елены почти ничего не значилось. Обезьяны полу-чили довольно сильный толчок к тому, чтобы стать разумными существами, но этого оказалось недостаточно. Биологическая эволюция не имеет намеренного стремления к разумности; она слепо следует за условиями среды. В случае обезьян, решающим фактором оказалось наличие неглубокой воды. В течение нескольких сотен лет раса, воспитанная Шансоном, продолжала жить возле Восточных Проливов, продолжала приносить камни, выкладывать их у основания разрушенной пирамиды и проводить вечера, созерцая руины древнего храма. Однако это был всего лишь инстинкт, и больше ничего. В конце концов они вернулись в то состояние, в котором обнаружил их Хуан.
Вил очистил экран дисплея. Он дрожал — не от холода. Он никогда не забудет о том, какие страшные преступления совершил Шансон; и никогда не забудет его бесконечного конца.
Снег перестал падать. Веселые крики давно стихли. Вил с удивлением посмотрел на освещенные солнцем деревья. Он провел целый час, читая отчет Елены. Только сейчас заметил, что затекли ноги, а от камня, на котором он сидит, по всему телу расползается холод.
Вил соскользнул с камня, у него оставалось еще достаточно времени, чтобы насладиться снегом и соснами. Он вспомнил о зиме, в которой жил всего десять недель назад, последние дни в Мичигане, перед тем, как улететь на побережье, чтобы приняться за дело Линдеманна. Только вот сейчас он наслаждался снегом, лежащим практически на экваторе, и этот мир находился в самом разгаре ледникового периода.
В тропиках стало холоднее. Палисандровые леса отступили к самым границам Внутреннего моря. Однако континентальные льды не добрались на юг дальше сорок пятой широты. Снега вокруг Королева было ровно столько, сколько полагалось. По расчетам Елены, получалось, что ледники с Индонезийских Альп не спустятся ниже отметки четырех тысяч метров. Она утверждала, что этот ледниковый период ничем не отличается от всех предыдущих.
Вил шел среди сосен. Неделю назад — по его собственному времени — здесь были руины города Королева. Такие невероятные разрушения… ничего не осталось, ни единого знака, указывавшего на те события. Он забрался на небольшой холм и стал наблюдать заход солнца, окрасившего снег в пурпурно-золотистый цвет. Где-то далеко прокричала птица. На севере палисандровые деревья столпились у самого берега моря. Очень красиво. Но оставаться в этом времени нельзя. Самые лучшие залежи ископаемых оказались погребенными под толстым слоем снега. Зачем же создавать лишние проблемы новой цивилизации, когда она еще не набралась сил?… И еще Делла. Она владела большим количеством ценного оборудования. Они дадут ей, по крайней мере, сто тысяч лет, а потом станут ждать ее возвращения.
