ГореСтоп оказался замечательной штукой. Он не действовал на простые чувства, вроде голода. Вил был в прекрасной форме — как обычно хорошо координирован и реакции его тоже не пострадали. Ему просто стали недоступны какие-либо эмоции; но, как это ни странно, он с легкостью мог представить себе, как чувствовал бы себя, если бы сейчас не находился под воздействием этого препарата. Например, ему ужасно не хотелось, чтобы кто-нибудь из братьев Дазгубта остановился возле его дома по дороге с работы. Ему будет совсем не просто объяснить им, что тут произошло.

Вил встал и подошел к своему рабочему столу. За ним безмолвно последовал робот. Какой-то крошечный предмет поднялся с книжной полки и тоже двинулся вслед за ним. Неожиданно Вил сообразил, что ГореСтоп раньше не появлялся на медицинском рынке. Потому что его Действие вызывало побочный эффект: все движение вокруг замедлялось, звуки казались немного приглушенными, далекими. Вила это совсем не испугало (впрочем, он сомневался, что теперь вообще когда-нибудь сможет испугаться), но реальность стала представляться ему чем-то вроде пробуждения после отвратительного кошмара. Его безмолвные гости только усиливали это ощущение… Наверное, это называется пaранойей.

Он включил настольную лампу и выключил освещение в комнате. Каким-то образом ему удалось не причинить никакого вреда своему рабочему столу и дисплею. Яркий круг света вырвал из темноты последнюю запись в дневнике Марты. Вил понимал, что не стоит ее перечитывать, потому что… Он не стал смотреть на экран. Делла права. Можно найти другое, более приятное занятие. Пройдет немало времени, прежде чем он вернется в привычное, уравновешенное состояние. Он надеялся, что больше не станет возвращаться к дневнику, и раны, появившиеся в его душе сегодня, со временем заживут. Может быть, нужно стереть дневниковые записи из памяти компьютера; вряд ли он решится обратиться к Елене, чтобы получить новую копию.

Вил заговорил, обращаясь в темноту:

— Дом, сотри дневник Марты.

На экране появилась его команда и запись, обозначающая дневник Марты.

— Весь? — спросил дом.

Рука Вила замерла над клавиатурой.

— Хм-м-м, нет. Подожди.

Вил Бриерсон был невероятно любопытен. Неожиданно он сообразил: кое-что все-таки может заставить его проигнорировать доводы рассудка и затребовать у Елены новую копию дневника. Лучше проверить сейчас, а после этого стереть дневник.

Получив копию дневника Марты, он спросил, имеются ли в нем упоминания о нем самом. Их было четыре. До сих пор он натолкнулся только на три из них: Марта рассказала о том, как нашла его на берегу в тот день, когда был спасен пузырь мирников. Потом обезьяна-рыболов, названная в его честь. Затем, примерно на тридцать восьмом году жизни в одиночестве Марта советовала Елене воспользоваться его услугами — хотя к этому моменту она уже успела забыть имя сыщика. Именно этот факт так расстроил Вила, когда он первый раз заглянул в записи Марты. Теперь Вил понимал, что не должен был из-за этого расстраиваться; за такой долгий срок многие вообще потеряли бы человеческой облик, а не просто забыли несколько имен.

Каким же было четвертое упоминание? Вил еще раз нажал клавишу поиска. Ага. Ничего удивительного, что он не заметил этого упоминания: оно появилось на тринадцатом году жизни Марты в реальном времени в одном из многочисленных эссе. Марта писала о каждом из низтехов, которых помнила, подчеркивала их сильные и слабые стороны, пытаясь предугадать, как они отнесутся к плану возрождения человечества. В некотором смысле это бессмысленные попытки — Марта не сомневалась, что в их базе данных существовал гораздо более подробный и продуманный анализ, основанный на фактах, — но она надеялась, что «время одиночества» даст ей возможность взглянуть на них по-новому. Кроме того, Марте было просто необходимо заняться чем-нибудь полезным, ведь ей предстояло прожить в одиночестве долгие годы.

Вил Бриерсон. Важная личность. Я никогда не верила в коммерческую мифологию, а еще меньше романам, написанным его сыном. Однако… после того, как я познакомилась с ним, у меня сложилось представление о Бриерсоне, как об очень проницательном человеке. Во всяком случае, в некоторых аспектах. Если ни ты, ни я не сможем разгадать, кто это сделал со мной — он сможет.

Бриерсон пользуется большим уважением среди других низтехов. В сочетании с высокой степенью его компетентности это может сделать его незаменимым в борьбе против Стивена Фрейли и против тех, кто будет заправлять мирниками. Что делать, если он окажется противником нашего плана? Эта мысль может показаться смешной — ведь Бриерсон родился в цивилизованной эре. И все же я в нем не уверена. Цивилизация дает возможность самым странным типам людей найти в ней свое место, они могут даже приносить пользу. Здесь мы временно оказались вне цивилизации; люди, с которыми мы легко договаривались раньше, сейчас могут стать для нас опасными. Вил все еще лишен ориентиров — может быть, именно этим объясняется его поведение. Но он может оказаться во власти почти бесконтрольной злобы, а за его нынешней доброжелательностью, возможно, скрывается ненависть к людям. У меня есть кое-какие доказательства, раньше мне было немного стыдно рассказать тебе об этом.

Ты знаешь, меня влекло к этому человеку. После того, как я сбежала с шоу Дона Робинсона, он последовал за мной. Я не собиралась с ним флиртовать, меня просто разозлила ловкость и хитрость Дона. Мне было необходимо с кем-нибудь поговорить, а ты вошла в глубокую связь. Мы с Видом обсуждали Дона, и только через несколько минут я заметила, что он положил мне руку на талию — вовсе не для дружеской поддержки. Я сама виновата в том, что позволила ему зайти так далеко, но Бриерсон не захотел принять «нет» в качестве ответа. Он довольно сильный человек — синяки, которые остались у меня на груди, требовали медицинского вмешательства. Ты понимаешь, Леля? Он разозлился настолько, что был готов избить меня, когда я ему отказала. Бессмысленное действие, если учесть, что Фред находился всего в нескольких метрах. Я была вынуждена сдержать рефлексы робота-защитника, иначе Бриерсону пришлось бы целую неделю приходить в себя после парализующего удара. Я влепила ему пощечину и припугнула Фредом. Тогда он от меня отстал, и мне даже показалось, что ему стало неловко.

Вил снова и снова перечитывал абзац. Слова парили в круге света, который отбрасывала настольная лампа… «Интересно, — подумал он, если бы я был в нормальном состоянии, как бы я отреагировал на эти слова Марты. Впал бы в ярость? Или просто был бы потрясен тем, что она способна на такое вранье?»

Он раздумывал над этим довольно долго, не замечая давно наступившей ночи. Наконец он понял. Он бы не рассвирепел и не обиделся. Когда к нему вернется способность чувствовать, он испытает ликование.

Он разгадал дело об убийстве Марты. Впервые за все время Вил был совершенно уверен в том, что доберется до того, кто его совершил.

Елена выполнила свое обещание — дала Вилу два выходных и даже отозвала роботов из его дома. Но когда Вил подходил к окну, он видел, что возле подоконника болтается робот-защитник. Он ни секунды не сомневался в том, что при малейших признаках неразумного поведения тот примет соответствующие меры. Вил изо всех сил старался вести себя разумно. Всю работу он делал подальше от окон; Елена могла заметить, что он вернулся к дневнику, а это вряд ли ее устроило бы.

Но теперь Вил не читал дневник. Он пользовался всей (хотя и довольно скромной) автоматикой, которая была в его распоряжении, чтобы изучать дневник. Когда Елена обратилась к нему со списком мест и низтехов, которых он должен был посетить, Вил отказался, сославшись на нездоровье. Сорока восьми часов недостаточно, чтобы прийти в себя, заявил он. Ему необходим отдых, он должен полностью забыть о работе.

Эта тактика подарила ему целую неделю спокойствия — достаточно времени, чтобы выжать из дневника последнюю улику; Вил практически разработал стратегию дальнейших действий. На седьмой день Елена снова вышла с ним на связь.