Вечером приехала на лошади тётя Нина, и они перевезли меня и маму подальше в лес, в егерскую сторожку. Там мы прожили до холодов, а потом тётя Нина сказала, что с наступлением зимы в лес попасть будет очень сложно, да и сосед всё как-то с подозрением на неё поглядывает, когда она просит у него лошадь. Две сестры посадили маму со мной в проезжающий автобус и махали вслед, пока он не скрылся.

Дальше были скитания по разным городам и сёлам. Мама носила тёмные очки, чтобы скрыть цвет своих глаз и меньше привлекать внимания. Нам приходилось очень тяжело, без документов мама не могла найти работу и единственное, что она могла, это предсказывать, да и то с помощью змей-призраков. Магия в первой грани мира отсутствует и только благодаря кольцу маме удавалось заглянуть в прошлое и будущее. Так она и зарабатывала нам на хлеб, а про ночлег я уже рассказала. Дядя Толя помог нам с документами, и мы с мамой уже не боялись ходить по улицам большого города. Да и дядя Толя сказал, что Москва большой город, и затеряться в нём очень легко. В один из дней он принёс маме огромный букет, сказав, что только благодаря ей обрёл счастье и вскоре станет отцом. Он рассказал, что набрался смелости и признался в своих чувствах Лизе (оказывается, так звали женщину, к которой он нас приводил). Он всё время благодарил маму, но с рождением у него ребёнка всё реже и реже приезжал к нам. А когда понял, что мама умирает, то сидел и долго молчал, глядя в одну точку.

Когда мама умерла, приехали врачи, и какие-то дядечки, они записывали то, что мужчина им рассказывал. Он говорил, что сдавал нам свою квартиру, и о самочувствии Громовой ничего не знал, так как приезжал очень редко. Дядечки, записав с его слов всё о нас, посмотрели мои документы и забрали меня от мамы. Я кричала, билась в истерике, но они не обращали на меня никакого внимания. Вскоре, устав от рыданий, я замолчала и не отвечала ни на один вопрос, который они мне задавали. Устав от бесполезных попыток, они препроводили меня в детский приёмник, а оттуда меня забрала Вера Михайловна.

Алька замолчала, вновь вспоминать о родителях и своей жизни оказалось очень больно и нелегко. Молчала и Слава, прижавшись к руке Альки и нахмурив свой носик с конопушками, смотрела в пол и обдумывала услышанное.

Дед Макар вздохнул, не зная, как начать разговор с девчушками.

- Значит, говоришь другие миры.

- Ага, грани - так их мама называла. А ты не веришь, деда?

- Так отчего ж не верить -то. Вон как складно сказывала. Вот значит, как бывает, живёшь и совсем не знаешь мир, который тебя окружает. И вот что я вам скажу, мои крохи. Пора и мне посмотреть, существует ли тот другой мир...

Не успел он договорить, как его перебила Зарислава.

- Какой мир, деда?!

Макар тяжело вздохнул и погладил её по голове. Он смотрел на совсем ещё молоденьких девчушек, а у самого душа горела огнём от боли и печали. Проглотив подступивший к горлу комок, едва смог вымолвить:

- Туда, откуда не возвращаются.

- Нет! - закричала Славка. - Дедушка, родненький, не оставляй нас!

Она уткнулась ему в грудь и зарыдала. Заплакала и сидевшая рядом Алька.

- Ну что вы, что вы, крохи мои, море здесь развели, - прижал он их к себе и стал гладить, а потом и сам не выдержал. Горькие слёзы расставания и огромной любви к этим двум крохам раздирали его и так больное сердце. - Хватит, хватит, стрекозы, вон и меня до слёз довели - баловницы!

Макар отстранил девчонок и посмотрел на их мокрые от слёз лица. Взял край рубахи и стал вытирать девчонкам глаза и носы, приговаривая:

- Вы уж тут без меня не озорничайте. Двор и дом исправно держите. Документы на всё наше хозяйство с Глафирой подписал на вас и оставил у Фёдора. Будет он после моей смерти за вами присматривать, пока замуж не выскочите. Да только не спешите, пару себе по сердцу подберите. Поняли?

Девчонки кисло улыбнулись, вытерли глаза и сели рядом с Макаром. Сидели тихо, боясь пошевелиться. Горько и больно было принять сказанное дедом. Теперь они ясно понимали, какая это будет разлука. Каждая лицом к лицу встретила и пережила это прощание, навсегда оставившее в сердце долгую и тягучую, щемящую тоску.

- Ну что притихли, птахи? Что притихли? - Дед поник и чуть слышно промолвил, хлопая легонько своей старческой рукой по девичьим плечам, успокаивая и их и себя: -Обещайте не бросать друг друга и помогать, когда меня не станет.

Девчонки посмотрели на него своими такими чудными глазами, в которых сейчас кипела боль, и прижались к нему ещё сильней. Страх расстаться с единственным близким человеком на всём этом белом свете терзал их. Они долго сидели так, каждый думал о своём сокровенном, пока, наконец, Макар не произнёс:

- Все, стрекозы, вставайте, будем пить чай.

Алька и Слава нехотя поднялись и пошли накрывать на стол, а дед сидел и смотрел на их грустные и вмиг повзрослевшие лица. «Эх, птахи, птахи! Какую долю уготовила вам судьба? Хоть бы сжалилась да послала счастья моим крохам. Моим стрекозам озорным».

Вот и закончились зимние каникулы. Слава и Алька, собрав сумки, сидели и ждали дядю Федю, он должен был отвезти их в город. На душе у всех после разговора с дедом было тяжело. Страх давил и сжимал сердца от холодного предчувствия беды, которую не могли задержать или остановить. Макар засуетился, когда зашёл Фёдор.

Дед, поцеловав обеих девчонок на дорожку, перекрестил им макушки, благословляя. А они, уходя, остановились на пороге да вдруг бросились обе к нему, прижались и зарыдали. А он осерчал и строго пожурил их:

- Отставить слёзы в дорогу! И чтоб помнили мой наказ, стрекозы.

Макар с трудом смог произнести последние слова, подкатившие слёзы щипали в носу, нависли тяжестью в глазах, готовые в любую минуту вырваться горько -солёным потоком. Но стерпел дед, прогнал и заглушил рвущуюся боль, пусть внучки запомнят его улыбающимся. И он, сглотнув комок, подступивший к горлу, улыбнулся, а потом долго стоял и махал вслед уезжающей машине.

Фёдор оторвал от Макара девчат и увёз. Всю дорогу они сидели притихшие. Слушая музыку из приёмника, молча наблюдали за мелькающими за окнами стволами деревьев и накрытыми белым снежным покрывалом поля.

Через неделю они вернулись, теперь уже на похороны их деда. Вцепившись в гроб побелевшими руками, Зарислава рыдала навзрыд. Хоть деда и просил не рвать душеньку, когда он умрёт. Но она никак не могла отпустить человека, так горячо и трепетно любившего её. Она не могла поверить, что он уже никогда не скажет ей: «Зарюшка, краса ты моя ненаглядная». Никогда он не погладит её по голове и не посмотрит добрым заботливым взглядом. Как же ей было больно, когда её руки оцепили от его гроба. Принять то, что она его больше никогда не увидит, она никак не могла. Даже после того, как кинула в яму на его гроб горсть земли, и когда смотрела на воткнутый над его могилой крест, она всё не могла поверить, что её дедушки больше нет. Они стояли с Алькой, обнявшись, а слёзы так и лились из их глаз, не переставая.

Опять дядя Фёдор сгрёб их в охапку, усадил в машину и увёз.

- Поехали, девчата, помяните своего деда, и на душе сразу полегчает.

Сидели они за поминальным столом, и им не лез кусок в горло. Притихшие, они время от времени бросали взгляды на двери дедовой спальни. Вскоре приглашённые на поминки разошлись и девчонки стали убирать со стола. Зарислава, наконец, разорвала гнетущую тишину.

- Аль, я не знаю, как мы будем жить без него.

Её плечи поникли, и, закрыв лицо руками, она опять разрыдалась. Алька подошла, прижалась к ней и тоже заплакала. Плакали они долго, рвали сердца горем и болью. Но в какой-то момент Слава почувствовала лёгкое прикосновение к своей голове. Как будто кто-то ласково погладил по волосам. И она перестала плакать, почувствовав, как её наполняет любовью, счастьем и спокойствием. И сразу пришли воспоминания о разговоре с дедом на похоронах бабушки.

«Ты почувствуешь, Зарюшка, когда к тебе прикоснётся душа».

И Славка вспомнила и поняла, о чём говорил деда. Пришло спокойствие оттого, что он рядом, пусть и невидим, но всё равно рядом.