Волчица молча наблюдала за происходящим, её жёлтые глаза были внимательны и насторожены. Из логова стали выползать маленькие волчата, некоторые едва стояли на ногах. Худенькие втянутые животы и голодные любопытные взгляды. Они первый раз видели человека, но звериный инстинкт им подсказывал, что стоящий перед ними неизвестный зверь - очень опасен. Поэтому они подбежали к матери, ища у той защиты, пытаясь ткнуться ей в морду, прося еду. Но, видать, мать сама была давно голодна. Бедная, она кормила и согревала человеческое дитя, боясь его оставить одного. Сколько ты, сердечная, не ела? Макар вспомнил о болтающихся на поясе тушках трёх зайцев. Отстегнув их, бросил волчице со словами:

- Корми своих детей, чем могу, тем и помогаю.

Глава 1.2

Макар развернулся и бегом побежал через лес. Ребёнок затих. «Может, согрелся, а может...» Худые мысли дед гнал от себя подальше. Выйдя на наезженную колею, он встал на лыжи и всё-таки не удержался, посмотрел на ребёнка.

- Боже, совсем маленький... - подсунул свой палец под крохотный носик, уловив лёгкое дыхание младенца, и на душе сразу немного полегчало.

Макар расстегнул тулуп и засунул ребёнка за пазуху, устроив того поудобней, и, оттолкнувшись со всей силы лыжными палками, заскользил размеренным быстрым шагом по наезженной им же лыжне. Мысль была только одна: «Только бы успеть! Ещё бы хорошо Фёдор приехал! Такую кроху в больницу надо. Без материнского молока ей не выжить. Да и мало ли чего, холода вон какие были, может, и обморожена? Только бы поспеть!» - и дед Макар стал вспоминать молитвы и перебирать их в памяти.

Наконец вдали показались чёрные крыши одиноких домов их заброшенного села и ветхие заборы, едва видневшиеся из -под снежных барханов. Всего-то десять изб, в пяти живут такие же, как и он, старики. Вон и дом Никитичны. Увидев у ворот снегоход Фёдора, Макар чуть не заплакал от радости, ребёнок за пазухой закряхтел. Дед почувствовал, как что-то тёплое побежало по животу. «Вот и молодец! Раз дела свои справляешь, значит, жив».

Остановившись у калитки, он сбросил лыжи и торопливо направился в дом Никитичны. На его счастье, из дома вышел сам Фёдор Семёныч, который уже собирался уезжать. Сейчас он больше походил на лётчика с дальнего севера. Тёплые ватные штаны заправлены в высокие собачьи унты, полы овчинного полушубка чуть раздвинуты, в руках зажаты варежки из овчины, зоркие голубые глаза едва видны из-под нахлобученной на голову енотовой шапки-ушанки.

- Ты чего такой взволнованный, Макар Петрович? - обратился он к деду. Сначала подумал, что случилось худшее. Жена Макара Петровича, Глафира Тихоновна, совсем плоха.

Запыхавшийся Макар смотрел на Фёдора и не мог сказать ни слова, только открывал и закрывал рот, но не издавал ни звука.

- Петрович, спокойно, что с Глафирой - беда?!

Макар замотал головой и, распахнув полушубок, показал то, что там держал. Резкий крик ребёнка разнёсся по деревне, Фёдор даже отскочил от испуга. Он с непониманием и удивлением смотрел на Макара. А тот наконец -то смог произнести:

- Ребёнка в лесу нашёл - живого.

Он вытащил дрожащими руками свёрток из -за пазухи и протянул Фёдору.

- В больницу, кажись, надо.

Семёныч осторожно взял кричащего ребёнка и, потерянно смотря на деда, спросил:

- Ребёнок-то откуда? Да и чей?!

- Да почём я знаю! Уж наверно не наш с Глашкой! Да потом всё расскажу, в город бегом вези, на вот тебе тулуп, укутай потеплей! - руки Макара ходили ходуном от пережитого, он снял полушубок, и они, как могли, завернули в него ребёнка. Фёдор уложил младенца сзади себя в самодельную коляску снегохода и рванул что есть мочи.

Из избы сразу выскочила Никитична:

- Куда, ирод, умчался, даже с матерью не попрощался! И шарф, шарф забыл! - крича и тряся шарфом, она всматривалась вслед уезжающему сыну. Но, поняв, что тот её не слышит, повернулась к Макару. - Чегось это он? - Она окинула деда с головы до ног непонимающим взглядом. - А ты чего средь зимы в одной рубахе стоишь? Мокрый весь. Чего это с вами такое?!

Макар помолчал, собираясь с мыслями, с волнением продолжая глядеть на вездеход, теперь напоминающий чёрную точку на белой равнине. Глубоко вздохнул и, посмотрев на соседку, глухо изрёк:

- На охоту я сегодня ходил, хотел Глашу мою зайчатиной побаловать.

- Видать, охота очень удачная, раз почти голый вернулся?

- Да не перебивай ты, неугомонная! Ребёнка я в лесу нашёл.

Никитична посмотрела на Макара, окинула его недоверчивым взглядом.

- Ты часом в лесу не рехнулся?!

- А, ну тебя! - махнул он рукой и пошёл к калитке.

- Так откуда ребёнку в лесу взяться?! - всё ещё не веря спросила бабка.

- Ты б чего полегче спросила. Мне тоже об этом никто не рассказал, отдал твоему Федьке, молись, чтобы живым довёз.

Макар встал на лыжи и заскользил к своему дому. Мороз хоть и небольшой, но быстро пробрался сквозь его мокрую рубаху. «Осталось только заболеть, а болеть никак нельзя, нужно волчат на ноги поставить, того, что я им кинул, надолго не хватит. Мать слабая совсем, где ей гоняться за зайцами, а детей кормить надо. Всё молоко, видать, человеческому дитю отдавала, вот что значит материнский инстинкт».

Он быстро оказался возле своего дома. Оставив лыжи на улице, дед бегом забежал в дом, крича на ходу:

- Глашура, давай щи кипяти, совсем продрог!

Жена бросила на мужа взгляд и, увидев его напряжённое лицо, не задавая вопросов, схватила ухват и поставила щи на плиту. За столько лет совместной жизни она уже с полуслова понимала его взгляд. Но вот таких глаз, наполненных трепетом, никогда не видела. Да и вид, в каком заявился муж - без тулупа и насквозь мокрой рубахе - только добавлял непонимания и тревожности. Глафира, не смотря на мужа, поставила миску на стол, спросила как бы невзначай:

- А тулуп где потерял?! Никак из зверей кто напал?!

- Дай переодеться, все разговоры потом.

Он зашёл в комнату, скинул портки, пропахшие псиной, молоком и сыростью. Не успел надеть сухую одежду, как входная дверь скрипнула и в комнату вошла Никитична.

- Я чегось ничего не поняла, ты хоть мне объясни, Глашка, какой ребёнок?!

Бабка Глаша смотрела на Никитичну с непониманием и осторожно перевела взгляд на деда. Они вдвоём вытаращились на вошедшего Макара. Тот, не торопясь, сел за стол, взял буханку недавно испечённого хлеба, втянул ноздрями душистый аромат и отломил от хлеба большой ломоть. Немного помолчал, а затем, посмотрев на стоящих бабок, произнёс:

- А ну, девки, сядьте! Я вам сейчас такое расскажу, во что сам с трудом верю.

Он подождал, когда бабки усядутся, и начал свой рассказ. Когда он его закончил, старухи не могли воспринимать услышанное всерьёз, думая, что он их разыгрывает. Наконец щи закипели, дед поднялся, налил себе полную миску и стал с удовольствием есть, предоставив бабкам осмыслить всё.

- Что-то мне всё равно не верится. Кругом за сто вёрст не одной деревни, а уж про беременных девок я вообще молчу. Сто лет в нашей деревне их не видели.

- Ну ты, Никитична, и хватила - сто лет. Фёдору твоему сколько?

- Да молод ещё - сорок пять.

- Ну вот, а ты сто лет.

- Да ну тебя, это я ж к слову.

- Да понятно, что к слову. Я вот что вспомнил, ребёнок был завёрнут в какую-то шкуру.

- Вот ты, Макар, и дел натворил, как теперь спать ложиться? Всю ночь буду ворочаться.

- Да подожди ты со своей ночью, может, Фёдор приедет, новости расскажет.

И они сели у окна и стали смотреть на улицу.

Глава 1.3

Просидев весь вечер, они один за другим высказывали предположения появления ребёнка в лесу. За разговорами не заметили, как на улице стемнело, слышалось только завывание вьюги да порывы ветра со снегом, что бился в окно.

Макар прислонился к окну и посмотрел через стекло.

- Вы только посмотрите, что на улице делается. Погода -то опять как разгулялась, снег повалил, а вьюжит-то как, ветер словно с цепи сорвался. Да чтоб такая погода да в ноябре, не припомню такого.