Альфред помедлил с ответом.

— Нет, Ола, ты не можешь найти утешения и в этом, — холодно сказал Самах. — Конечно, мы должны были знать. Посмотри на образ патрина в сознании нашего брата. Это те же самые патрины, которые принесли в мир страшные разрушения. — Он хлопнул по подлокотнику и снова поднял тучу пыли.

— Нет, Самах, вы ошибаетесь! — запротестовал Альфред и сам поразился собственной дерзости. — Большая часть патринов все еще находится в той тюрьме, в которую вы их заключили. Они жестоко страдают. Бесчисленное множество их стало жертвами чудовищ, которых мог измыслить лишь дьявольский, извращенный разум! Те, кому удалось вырваться, полны ненависти к нам, ненависти, которая передавалась из поколения в поколение. И мне кажется, эту ненависть можно понять. Видите ли, я… я побывал там… в другом теле.

Его новообретенное мужество быстро таяло под пылающим взглядом Самаха. Альфред сжался и ушел внутрь себя. Его руки теребили потрепанные кружева, выбивавшиеся из рукавов поношенной бархатной куртки.

— Как вы можете говорить такое, брат?! — вознегодовал Самах. — Это невозможно! Лабиринт создан для обучения. Это игра — тяжелая, сложная, но не более чем игра!

— Боюсь, эта игра стала смертельной, — произнес Альфред, не отрывая взгляда от пола. — Но, возможно, надежда еще существует. Видите ли, этот патрин, с которым я знаком, очень сложный человек. У него есть собака…

Самах сощурился.

— Вы, кажется, симпатизируете врагу, брат?

— Нет-нет, — залепетал Альфред, — Я действительно не знаю никаких врагов. Я знаю только Эпло. И он…

Но Самаха это уже не интересовало. Он отмахнулся от слов Альфреда, как от пыли.

— Этот патрин, которого я видел в вашем сознании, был свободен и путешествовал сквозь Врата Смерти. Каковы его цели?

— И-исследования, — от волнения Альфред начал заикаться.

— Нет, не исследования! — Самах вскочид на ноги и устремил взгляд на Альфреда. Под этим пронзительным взглядом Альфред попятился. — Не исследования! Разведка!

В глазах Самаха, когда он обратился к другим членам Совета, сверкало мрачное торжество,

— Кажется, братья, мы проснулись вовремя. Наши древние враги снова готовятся начать войну.

Утро. Еще одно утро отчаяния и страха. Утро — самое тяжелое для меня время. Когда я прихожу в себя после кошмарного сна, то в первое мгновение мне кажется, что я у себя дома, в своей кровати, и это был всего лишь сон. А потом я вспоминаю, что эти кошмары могут в любую минуту стать реальностью. Мы пока не видели никаких признаков присутствия змеев, но кто-то неотступно следит за нами. Мы не мореходы и не умеем управлять кораблем, но кто-то управляет им. Кто-то ведет нас. И мы не знаем, кто.

От страха мы даже не отваживаемся подняться на верхнюю палубу. Мы стараемся скрыться в нижней части корабля, где этот кто-то не может достать нас.

Каждое утро Элэйк, Девон и я собираемся вместе и без всякого аппетита что-то едим. Мы смотрим друг на друга и спрашиваем себя, не станет ли сегодняшний день последним.

Самое страшное — это ожидание. Наш страх растет день ото дня. Нервы натянуты уже до предела. Девон — Девон? — поссорился с Элэйк из-за какого-то ее замечания об эльфах. Кажется, они до сих пор ругаются. Но причина этой ссоры — не гнев, а страх. Я начинаю думать, что страх сведет нас с ума.

Воспоминания дают мне возможность хоть ненадолго забыться. Я расскажу о том, как мы готовились уходить.

Сборы были горькими и мучительными. Оказалось, что принять решение сдаться змеям было самой легкой частью дела. Мы успокоились, вытерли слезы и стали думать, что скажем родителям. Мы выбрали Элэйк, чтобы она говорила от нашего имени, и пошли на террасу.

Наше появление стало неожиданностью для родителей. Элиасон совсем недавно потерял жену (она умерла от какой-то эльфийской болезни), и теперь ему было больно смотреть на Сабию, свою единственную дочь, как две капли воды похожую на покойную мать Он отвернулся. Когда снова посмотрел на нас, его глаза были полны слез.

Сабии изменило мужество. Она подбежала к отцу, обняла его и расплакалась. И конечно же, все рассказала.

— Вы подслушивали?! — нахмурился Думэйк. — Опять?!

Я никогда еще не видела его в таком гневе. Тщательно подготовленная речь застыла у Элэйк на губах.

— Отец, мы решили идти. Вы не можете нас остановить…

— Нет!!! — в ярости взревел он и принялся крушить кораллы, не обращая внимания на то, что разбивает руки в кровь — Я скорее умру, чем подчинюсь этим!..

— Да, умрешь! — закричала Элэйк. — И весь наш народ умрет! Ты этого хочешь?!

— Сражаться! — черные глаза Думэйка пылали, на губах выступила пена. — Мы будем сражаться! Эти твари так же смертны, как и мы! У них тоже есть сердце, которое можно вырвать!..

— Да, — решительно сказал мой отец, — мы будем сражаться.

У его ног на полу лежали вырванные из бороды клочья. В тот момент я впервые до конца осознала, на что мы решились. Я и раньше не думала, что нам будет легко это сделать, но мы, когда принимали решение, думали только о собственных страданиях. Теперь я поняла, что хотя нам предстояло умереть, и умереть ужасной смертью, после этого все наши страдания закончатся и мы предстанем перед Единым. А наши родители (и те, кто нас любит) будут переживать нашу смерть снова и снова.

Мне было стыдно смотреть им в глаза.

Отец и Думэйк уже обсуждали боевые топоры и другое оружие, которое они собирались изготовить, и наговоры, которые эльфы могли бы наложить на это оружие. Элиасон уже пришел в себя и действительно предложил несколько заклятий. Я не могла промолвить ни слова. Мне стало казаться, что, может быть, у наших народов действительно есть возможность спастись, что мы можем сражаться со змеями и что нам не обязательно жертвовать жизнью. И тут я увидела Элэйк. Она как-то странно молчала.

— Мама, — вдруг холодно сказала она, — ты должна сказать им правду.

Делу вздрогнула. Она бросила на дочь быстрый, полный затаенного недовольства взгляд, словно пытаясь заставить ее молчать, но было поздно. Мы поняли, что она что-то скрывает.

— Какую правду? — настойчиво спросила моя мама.

— Я не имею права этого говорить, — сказала Делу, стараясь ни на кого не смотреть. — И моя дочь прекрасно об этом знает, — резко добавила она.

— Мама, ты должна сказать, — продолжала настаивать Элэйк. — Или ты хочешь позволить им вступить в безрассудную борьбу с врагом, которого невозможно победить?

— Делу, что она имеет в виду? — Это снова вмешалась моя мама.

Она была ниже всех присутствующих. Даже я выше ее. Я и сейчас вижу, как она стоит подбоченясь, вздернув подбородок и твердо упираясь ногами в землю. Делу была высокой и стройной — мама едва доставала ей до пояса. Но в моей памяти мама стоит выше всех — за ту силу и мужестве, которые она проявила в тот день.

Под маминым напором Делу рухнула, как подрубленное дерево. Колдунья опустилась на низкую скамью, уронила руки на колени и склонила голову.

— Я не могу вдаваться в подробности, — тихо сказала она. — Я не буду говорить много, но.. — она судорожно вздохнула, — я попытаюсь объяснить. Когда происходит убийство…

(Я хочу сделать здесь отступление, чтобы заметить, что люди действительно иногда убивают друг друга. Я понимаю, что в это трудно поверить, но тем не менее это правда. Уж они-то, с их короткой жизнью, могли бы относиться к жизни с большим почтением. Но не тут-то было. Они убивают по самым ничтожным причинам — из зависти, из мести, из жажды власти.)

— Когда происходит убийство и убийцу невозможно найти, — рассказывала Делу, — члены ковена могут — при помощи заклинаний, о которых я не имею права говорить, — собрать сведения о том, кто совершил преступление.

— Они могут даже вызвать образ преступника, — добавила Элэйк, — если найдут принадлежащую ему прядь волос или следы его крови.

— Дитя, что ты говоришь? — попыталась одернуть ее Делу, но дух ее был сокрушен и протест вышел неубедительным.