Не иначе как вызовом национальной гордости может быть расценена попытка назвать пиратом героя мусульманского мира

Хайраддина или национального героя Франции Жана Бара. А разве похожи на трепет в ожидании пиратского грабежа те восторженные встречи, которые устраивались возвращавшимся из грабительских походов флибустьерам или донским казакам в городах, где присутствовали все явные «приметы» государственной власти (правитель, или губернатор, армия, судейские чиновники)? Или, не странно ли было наблюдать очевидцам, как в XVI в. на холмах близ Неаполя собирались местные жители (христиане) и при появлении в море кораблей алжирских разбойников (мусульман) радостно махали руками, подбрасывали в воздух шапки и выкрикивали приветствия? Случайность ли, что с пиратом, бандитом, ассоциировался образ независимого человека, осененного неудержимым желанием… помочь бедным и неимущим, или образ борца за веру, праведного защитника мусульман (или христиан), или образ патриота, защищающего от насилия своих соотечественников?

Непостижимый, запутанный мир переплетенных человеческих судеб и страстей, мир конфликтов и противоположностей, мир жестокости, насилия и гуманизма, мир порабощения и свободы. Возможно ли разом, одним взглядом охватить многие лики того явления, которое обобщенно называют морским разбоем? Прежде всего попытаемся выделить специфические черты морского разбоя, вытекающие из территориального фактора, ведь в различных регионах земного шара этот разбойный промысел проявлялся в разных формах.

Одним из главных центров морского разбоя в XVI — XVII вв. было Средиземное море — арена ожесточенной борьбы христианской и мусульманской цивилизаций. Османская империя и европейские католические державы сцепились в затяжной кровопролитной схватке за господство на море. На передний край этого столкновения попали морские разбойники Северной Африки. Пиратские гнезда на побережье оформились в настоящие государства, опиравшиеся на мощь крепостей Алжира, Туниса, Триполи, Бизерты. Галеры мусульманских пиратов наводили ужас на купеческие корабли европейских держав. Их жертвы были беззащитны перед неустрашимыми, хитрыми, ловкими и жестокими грабителями. Бесконечно пополняемый авантюристами из всех стран, пользующийся поддержкой турецких султанов и отсутствием единых действий со стороны европейских стран, барбарийский разбой процветал.

Название свое барбарийский разбой получил от латинского «barbarus», означающего в переводе «человек, говорящий невнятно, бормочущий». Так древние римляне именовали чужеземцев, обитавших на землях, граничивших с Империей. Затем название трансформировалось в «barbaresque» («берберы») — название этнической группы, составляющей население западной части Северной Африки, т. н. Магриба (Мавритания, Западная Сахара, Алжир, Марокко, Тунис, Ливия). Берберы были покорены арабами в VII в. и обращены в ислам. В европейских странах наименование «barbaresque» получило дополнительный психологический подтекст. Он стал определяющим для всего потенциально враждебного варварского арабо-мусульманского мира Северной Африки и обозначал общество бесчестных, лживых и жестоких громил, живущих в состоянии анархии и занимающихся грабежом христиан на море. Северная Африка в Европе получила название Барбария, или Барбарийский берег.

Не было на земле места ужаснее. Один наблюдатель, отец Пьер Дан, настоятель монастыря Матерей в Фонтенбло, побывавший в барбарийских странах в составе специальной миссии, занимавшейся выкупом невольников, оставил яркое свидетельство об увиденном:

«…очевидно, что когда-то многие нации допускали мелкие кражи, поскольку были достаточно терпимы к подобному. Однако в главных городах Барбарии, какими являются Алжир, Тунис, Сале, Триполи и некоторые другие, считается не только что дозволенным, но и геройством участвовать в пиратстве. Те, кто побывал в этих странах, могут подтвердить мои слова и привести немало примеров того, что все эти барбарийцы не видят никого равного корсарам, а все потому, что всем своим добром они обязаны их разбойным делам и благодаря им они получили все свои боеприпасы, могущество, богатства, и немудрено, что они считают их единственной опорой, на которой воздвигнуты их государство и их королевство.

Да и в самом деле, без их поддержки эта Барбария ничего бы собой не представляла, ибо населяющий ее народ не ведет почти никакой торговли, живет в лености, бездельничает и не занимается никаким ремеслом, чтобы заработать на жизнь честным трудом. Вот почему они приучились только нахально хвалиться, что нет другого занятия, более выгодного и позволяющего разбогатеть, чем бороздить море, поскольку, как утверждают они, на иностранных судах можно найти все необходимое для жизни. Они с легкостью их останавливают, в их руки попадают корабли, нагруженные вином и зерном, а для них эти продукты не имеют никакого значения, так как в их странах продовольствия хватает, иногда же они захватывают сукно и ткани, которые везут из Франции в Испанию и Италию, или золотые и серебряные слитки, лекарственные снадобья и пряности из Индии, а то еще несметное количество, шелка и хлопка, который ежегодно вывозят из Каира, Смирны[1], Сайды[2], Александретты[3] и других мест Леванта. Выходит, что купцы, рискующие ради получения наживы своим добром, а часто и жизнью, большую часть времени работают на этих безжалостных грабителей, которые в изобилии находят на море добрую часть богатств, идущих из Индии и Перу, и захватывают их с оружием в руках».

Верхний слой в мире североафриканских разбойников составляли капитаны кораблей — раисы. Это было удивительное формирование инициативных, деятельных и беспринципных людей, которые стояли во главе групп корсаров, — этакая акционерная компания, часть доходов которой распределялась между участниками разбоя, а часть уходила в казну Османской империи. Независимые раисы тщательно оберегали свою самостоятельность. Обширные западные кварталы Алжира, в которых жили эти богатые люди, представляли собой дворцы-крепости, наполненные вооруженными слугами, готовыми дать отпор любому нападению. Алжирские раисы группировались в специальную профессиональную корпорацию — таифа (taifa). Единство, взаимопомощь и солидарность раисов превратило таифу в могущественнейшую политическую силу, которая диктовала свою волю местным органам власти. Правители Османской империи прекрасно понимали особенности политической ситуации в корсарских обществах, и не случайно правителей Алжира выбирали из рядов наиболее выдающихся раисов, обладающих авторитетом. Арудж, Хайраддин, его сын Хасан-паша, Салах-раис, его сын Мухаммед и наконец Ульдж Али — правители Алжира в ту героическую пору — все были рейсами.

В глазах европейского общественного мнения трудно было бы подыскать более омерзительных монстров, чем эти гнусные барбарийские пираты. Стереотипы рисуют образ огромного, обрюзгшего варвара-араба, с черными свисающими усами, всклокоченной бородой, в широких цветастых шароварах, вооруженного до зубов тесаками и саблями ужасающей величины. Его краснеющие от ярости глаза под косматыми бровями горят жаждой убийства. Страшные мускулистые руки так и стремятся вцепиться в твое горло… Остановимся и усомнимся в реальной достоверности таких кошмарных картинок. Несомненно, что среди раисов находилось предостаточно жестоких убийц и насильников. Однако любопытно, что большинство этих «мусульманских чудовищ» были вовсе не арабами или турками. Почти все они были… европейцами.

Современник писал: «Ко всем разбойным делам, которыми они (барбарийские корсары. — Д. К.) похваляются, присоединяется бездна всевозможных пороков, безнаказанно царящих, в их среде, и можно не сомневаться, что за те сто двадцать пет и более, что они занимаются пиратским промыслом, сия безнаказанность привлекает в их города как в разбойный притон воров, злодеев и подозрительных личностей всех мастей. И если бы мне пришлось проводить параллель с таким же несчастным краем, где поселились и сделались неотъемлемой частью организма самые черные преступления, то не нашел бы я лучшею, как сравнить его с блудницей из Апокалипсиса [4], которая, восседая на многоголовом чудище и держа в руке чашу, опьяняет сладостью своих прелестей все народы земли. И в самом деле, не эти ли пороки привлекают каждодневно в проклятые города Барбарии стольких злодеев всех наций, будь то магометане и нечестивые христиане, греки, русские, португальцы, испанцы, французы, англичане, фламандцы, немцы и другие, которые, отвергнув веру в истинного Бога, приносят себя в жертву дьяволу и становятся ренегатами? Добавим к этому, что то багряное чудище и те проклятия и богохульства, которые оно изрыгает, являют нам мистический образ жестокости неверных, проявленной к стольким несчастным христианам, в крови которых они умывают руки».