Глава 33

Сколько бы ты ни отдал…

— Стеклянный Остров, — сказал Амаргин, — это настоящий камень преткновения. Считается, что Стеклянный Остров объединяет миры, находясь сразу во всех — в серединном мире, в Сумерках, в Полночи, во всех пустынных или дальних местах. Это не верно. Все гораздо проще, но, тем не менее, именно так принято толковать магию острова.

Амаргин пожал плечами и усмехнулся. Я молчала, чтобы не провоцировать его на длинные замысловатые объяснения, которые все равно не пойму. Кормили меня уже этим «гораздо проще». Оно несъедобно.

— Остров создали фоларэг, морской народ. Те, кого ты видела в клетках. Их еще там много, в застенках. Сотни. Конечно, взаперти сидит не весь морской народ поголовно. Малая часть. Но именно та часть, что строила остров и сражалась за него.

— Почему? — не выдержала я.

— Почему их держат в клетках, а не перебили? — Амаргин опять усмехнулся. — Потому что Королева мудра, и не даст судьбе лишнего повода ответить тем же.

— Почему их вообще посадили в клетки?

— Чтобы прекратить войну, зачем же еще. Стеклянный Остров в руках врагов, а фоларэг до сих пор достаточно сильны, чтобы отвоевать его обратно.

— Королеве настолько необходим этот клочок суши?

— Знаешь, Лесс, сколько за него крови пролилось? Страшное дело. Кровь эта не только впиталась в землю и смешалась с водой. Остров стал символом, сердцем и смыслом. Он объединяет не только миры, но и племена. Когда-то он объединял фоларэг, теперь объединяет сумеречный народ. Не будет острова — не будет Сумеречного Королевства. Ну и по мелочи — остров действительно непрост. Короли не зря его вожделели. Эта горстка камней и песка расширяет наше восприятие до невероятных пределов, а если диапазон и так был немаленький — пределы вообще теряются в сияющих далях. Ты ведь сама ощутила действие острова, не так ли?

— О, да, — пробормотала я. — Мне казалось, я разваливаюсь. Особенно в начале.

— А потом привыкла. Эх, человеческий разум поразительно изобретателен в своем нежелании менять картину мира. Этот барьер наскоком не взять, будем потихоньку подкапываться.

— О чем ты говоришь?

— Не важно, просто старческое бормотание. Итак, остров. Когда-то этот остров вожделел Изгнанник, он же Король Ножей, тогда еще бывший просто Сумеречным Королем. Вожделел настолько, что продал душу Полночи, а в Сумерках такого не прощают. Короля выперли, его сменила Королева, и именно она сумела заполучить Стеклянный Остров. Королева поставила на смертиных, на особенных смертных, на смертных, не связанных ни с Сумерками, ни с Полночью. Рискованный шаг, еще никто ничего подобного не делал. Игра стоила свеч — смертным удалось то, что не удавалось ни сумеречным воинам, ни сумеречным магам.

— Это был Лавен Странник и его люди?

— А, два и два сложила? Молодец. Так вот, Королева получила остров и власть, а Лавен со своей бандой — дареную кровь и новые земли, на которых, если прежних жителей перерезать или взашей прогнать, можно построить новое королевство. У Лавена губа была не дура, он и подарки взял, и что плохо лежит под шумок уволок.

— Это ты про святую Невену?

— Про Невену, госпожу кошек. Сестрицу нашей Королевы. Впрочем, «плохо лежит» — это я погорячился. Она сама за смертным пошла. Любовь там, говорят, была неземная.

— Чего ты такой злой? — удивилась я.

— Я найл, елки-палки. — Амаргин фыркнул. — Фоларэг были когда-то богами моих предков. Такая толпища богов. Сейчас всего трое остались. А твои предки, — он ткнул в меня пальцем, жестким как гвоздь, — твои предки моих богов обставили и в клетки заперли. Что мне теперь, плясать от радости?

— А почему ты их не отпустишь, раз они твои боги?

— Не мои, а моих предков. Разницу видишь?

— Вижу. Но все равно — они же тебе, считай, почти родные. Их там голодом морят!

— Проклятье, Лесс! Наверное, у меня есть причины этого не делать, как ты считаешь? Наверное, не из лености я не захаживаю на Стеклянный Остров, а? Наверное, я уже про это думал, взвешивал и давным-давно принял какое-то решение, нет? Что глазами хлопаешь?

— Амаргин… — прошептала я потрясенно. — Ты вышел из себя.

Он отвернулся и несколько раз глубоко вдохнул и с силой выдохнул.

— Да, — сказал он. — Тьма меня побери. Слабое место, и ничего с ним не поделать. Стыд и срам. — Он сел за стол напротив меня, помолчал, потом хмыкнул. Тонкие губы расплылись в знакомой усмешке. — Мозоль полторасталетней давности, пора бы окаменеть. Ан нет, взвиваюсь даже от такой невеликой тяжести как твой каблучок, Лессандир. Выводы? Выводы неутешительны. Эх, Чернокрылый меня бы сейчас уделал. Ладно, давай дальше. Что там у нас еще? Ты спрашивала, кто такой фолари. Я вроде рассказал.

— Я… я хотела спросить. Когда Ирис дрался с фолари, Королева, Вран и все остальные делали ставки, будто… будто Ирис — всего лишь боец на арене. Вран! Как он мог? Ирис же его брат! Вран так спокойно допустил… я даже не знаю как назвать… настоящее убийство, ты бы видел это чудовище, Амаргин! Оно Ириса просто смяло, грохнулось на него сверху, как дерево. А все вокруг смотрели и делали ставки! Все, и Вран тоже. А его брата в это время убивали!

— Лесс. — Маг покачал головой. — Кажется, я тебя уже предупреждал. Уподоблять жителей Сумерек людям — большая глупость. Они не люди, хоть иногда очень похожи. Не суди того, чего не понимаешь.

— Но они делали ставки, словно это забава, а не смертный бой. А он ведь один из них, он даже не воин — музыкант! Невиновный, взявший на себя мою вину. Я не понимаю!

— Лесс, это ведь был суд судьбы, так? Это ты понимаешь? Прекрасно. Как ты думаешь, была ли у Врана, у Королевы и у всех остальных какая-то возможность повлиять на судьбу?

Я помотала головой. Как на нее повлияешь?

— Ты не права. Возможность была. И они ее использовали. Заключая друг с другом пари на исход поединка, они вводили в действие очень серьезный элемент — свою удачу. Повторяю, они не люди, и удача для них — не пустой звук и не случайность. Бросив свою удачу на весы, они присоединяли ее или к удаче Ириса, или к удаче фолари. А на какую чашу ее бросить — каждый выбирал сам. Просто так отдать удачу Ирису нельзя — это суд судьбы, вмешательство извне здесь запрещено. А вот спор с другим зрителем — то, что надо. Небольшая хитрость, хитрость отчаяния. Поняла теперь?