Она вздохнула и закрыла глаза, чтобы лучше видетьто, что происходит возле замка. Лоб ее прорезала морщина.

— Все кончено, — прошептала она. И этого было достаточно. Никто не хотел знать подробностей.

Леди Мирамирэль прислонилась к стене и сжала руки на груди, кусая губы, чтобы не заплакать. Она пыталась вспомнить лицо супруга и сохранить его в памяти подольше. Она опять осталась совсем одна и должна сделать все, чтобы выжить.

И вдруг кто-то тихо тронул ее за руку.

Леди Мирамирэль встрепенулась и открыла глаза. Все вокруг расплывалось в каком-то тумане. Она смахнула слезу и увидела, что на нее смотрит сын.

— Мама, — промолвил он, и леди Мирамирэль удивленно захлопала глазами: со времени болезни сын никогда ни с кем не заговаривал первым и практически не проявлял интереса к окружающему миру. — Мама, как ты думаешь, а где Ласкарирэль?

Леди вздрогнула. Поистине сегодня странный день! Она совсем забыла о дочери, пополнившей ряды Видящих и как бы умершей для своей родни. Вслед за мужем она стала говорить, что у нее никогда не было дочки, и неизлечимо больной Паномир стал ее единственным ребенком. Тем более что это Ласкарирэль тогда предсказала, что с ее сыном случится такая беда…

— Как ты думаешь, — тем временем продолжал сын, — мы когда-нибудь с нею встретимся?

У самых ворот Ласкарирэль споткнулась, и Хаук спокойно, не оборачиваясь, дернул ее за веревку на запястьях, приказывая поторопиться. Сегодня утром он, не объясняя, зачем и почему, снова стал обращаться с нею, как с пленницей, и девушка плелась за ним на привязи, словно рабыня. Если он таким образом надеялся, что она не попытается его бросить, то сильно ошибался — город произвел на девушку такое впечатление, что она сама жалась к орку, прячась за его широкой спиной. А ведь они только миновали предместья и сейчас подходили к крепостным воротам!

У ворот стража дотошно проверяла всех входящих, взимая с каждого мзду за проход и выпытывая, с какой целью и на какое время тот или иной проезжающий решил посетить славный Ирматул. Народа было, как ни странно, немного — небольшой торговый караван, несколько селян, приехавших в гости или по делам, какой-то заграничный барон со смуглой кожей, увешанный побрякушками с ног до головы, галдящая толпа гоблинов, парочка троллей, явно пришедших наниматься на работу, и невесть как попавший в эту пеструю компанию овражный хамстер [4].

Когда очередь дошла до Хаука с Ласкарирэлью, стражники с пониманием окинули взглядом его оружие.

— Небось в наемники решил податься? — блеснул профессиональной выучкой десятник.

— В наемники, если князь набирает новых бойцов, — кивнул орк.

— Набирает, да только не всех, — буркнул второй стражник, рангом пониже. — Сейчас по дорогам какого только сброда не шатается. Если каждый подастся в наемники… с такой охраной и врагов не надо.

— Меня примут, — откликнулся Хаук. — А нет — дальше пойду. Земля большая.

— Значит, всего дня на четыре, — подвел итог десятник. — Итого три серебряных монеты за себя и за девку… Продавать ведешь?

Ласкарирэль вздрогнула. Хаук дернул веревку — мол, не прячься, будь на виду.

— А что? — вскинул он бровь. — Тут есть рынок рабов?

— Есть. Каждый выходной на Площади Трех Дев. Как раз послезавтра… Только там не всякий товар идет. Караваны аж за границу рабынь увозят… Так что если будешь ее выставлять, доплати торговую пошлину в две серебрушки. А если она твоя собственная — то четыре.

Ласкарирэль втянула голову в плечи — денег у Хаука было не так много. Собственно, их практически не было совсем — несколько медяков не в счет. Но орк и бровью не повел. Он спокойно отодрал от ее платья несколько аметистовых и берилловых амулетов из числа подобранных у обелискови протянул на ладони десятнику:

— Этого хватит?

— Ого! — Тот мигом схватил одну фигурку и стал рассматривать на свет. — Эльфийская работа! Откуда взял?

Вместо ответа Хаук молча откинул с головы девушки капюшон, скрывавший ее лицо и волосы.

— Ма-а-ама до-орога-ая! — протянули стражники хором, покрепче хватаясь за копья, чтобы не упасть. — Эльфийка! Настоящая! Живая!

Сразу несколько рук потянулись потрогать, но Хаук пресек их, шлепнув по самым загребущим рукам:

— Но-но! За погляд деньги берут!

— Ух ты! — Десятник мечтательно оперся на копье и улыбался, как ребенок, слушающий сказку. — С ума сойти! Рассказать кому — не поверят! Ты хоть знаешь, сколько такая рабынястоит?

— Нужда припрет — послезавтра узнаю, — усмехнулся Хаук.

— Ага, ага, — покивал десятник. — У меня как раз послезавтра выходной, так что схожу на Площадь Трех Дев. Авось увижу такое чудо… Ты, кстати, вот чего! Тут ведь ихний замок, ну, эльфов, стоит! Политически-торговое представительство, мать их… Так что смотри, коли прознают они, девку отнимут, а самого так отымеют — мало не покажется!

— У меня не посмеют, — нехорошо усмехнулся Хаук, и Ласкарирэль опять содрогнулась. — Так сколько с нас за проход и четыре дня проживания в городе?

— Да этого хватит. — Десятник крепко стиснул фигурку в кулаке. — Живую эльфийку вблизи увидеть — это уже дорогого стоит! Проходи! Кстати, знаешь, где ваши-то живут? — И, не дожидаясь кивка согласия, пустился в объяснения, указывая рукой.

Город испугал и ошеломил Ласкарирэль. Она трусила за Хауком, поминутно вздрагивая и озираясь по сторонам. Орк же шагал так спокойно и уверенно, словно родился в этом месте.

До переулка, где обитали орки, нужно было пройти три улицы и миновать две площади. Сама улица орков начиналась сразу за двумя зданиями, стоявшими напротив друг друга, — трактира и дома терпимости. Трактир содержал орк, дом терпимости — человек. Но, по закону противоположностей, вышибалами у человека были орки, а у орка — люди. Орки довольно сдержанно приветствовали сородича — судя по наличию у него спутницы, он отнюдь не нуждался в услугах их заведения.

Сами дома вдоль улицы были, как один, низкие и наполовину утопленные в землю. Если какой-нибудь дом был выше остальных, это означало, что половину дома занимала какая-нибудь лавчонка, где торговали сувенирами. Выше других были дома, где жили семьи полукровок — некоторые орки брали в жены человеческих женщин. А учитывая явные способности орков к ремеслам, очень многие кузнецы, ткачи, даже ювелиры с готовностью отдавали своих дочерей за представителей этой расы. На улице и сейчас копошились дети — и орчата, и полукровки, и даже двое человеческих ребятишек.

Улица завершалась тупиком — длинным низким бревенчатым строением, вокруг которого пышным цветом разрослись крапива, полынь и прочие сорняки. Причем, судя по густоте и размерам зелени, она росла тут на удобрениях, которые исправно поставляли сами обитатели длинного дома. У порога стояли двое часовых. Они окинули новичков любопытствующими взглядами, но двери перед ними распахнули.

Внутри царил полумрак, разгоняемый только четырьмя факелами — два горели над входной дверью. А еще два — в глубине длинного зала, на противоположной стене. Вдоль стен были сколочены двухэтажные нары, возле них на крюках висели оружие и щиты. В центре зала на полу был устроен открытый очаг, справа и слева от которого стояли два длинных стола, за которыми сейчас сидело десятка полтора орков. Еще несколько дремали, растянувшись на нарах. Едва Хаук переступил порог, как все разговоры смолкли, и обитатели длинного дома повернулись в их сторону.

— Ты кто такой? — поинтересовался голос из глубины зала.

— Хаук, — назвался тот, опуская мешок с вещами на пол. — Просто Хаук. В вашем отряде нужны наемники?

— Откуда ты взялся, просто Хаук? — продолжал тот же голос.

— Издалека. Из Цитадели.

— А что, Верховному Паладайну уже не нужны бойцы? — усмехнулся орк, сидевший ближе всех.

— Хороший вопрос. — Хаук толкнул Ласкарирэль на ближайшую лавку, придвинул к ее ногам свой мешок и прикрутил веревку с ее запястий к столбику, на котором крепился второй этаж нар. — При случае обязательно задайте его, если он захочет с вами разговаривать!