— Несколько дней. Может быть, месяц…
Вымолвив эти слова, лекарь отскочил подальше, словно умирающий мог наброситься на него с кулаками. Терезий придержал его за плечи.
— А почему так темно? На улице ночь? Почему закрыты ставни? Вы думаете, если я одной ногой в могиле, то меня уже надо лишить солнечного света?
Напускным гневом и длинной тирадой князь старался изгнать из сердца смутную тревогу. Всего несколько дней! И конец!
— Мой повелитель, но… — судя по голосу, лекарь отчаянно трусил и пытался высвободиться и убежать, — но на улице день!
— Тогда почему…
— Да простит меня мой повелитель, но огонь… огонь…
— Ты ослеп, отец, — сказал Терезий, шагнув к изголовью постели. При этом он выпустил лекаря. И тот шарахнулся прочь.
Умирающему понадобилось какое-то время, чтобы осознать смысл сказанных слов.
— Нет! — закричал он во всю силу легких. — Нет! Только не это!
— Но, мой князь, — прогудел сенешаль, — это правда…
— И эту весть приносишь мне ты! — взвыл князь Далматий. — Ты, чья смерть была бы для меня лучшим лекарством и самым дорогим даром! Ты, чудовищное порождение черного колдовства! Ты проклятие моего рода! Ты…
Он попытался вскочить, но потрясение было слишком велико. Князь Далматий издал хрип, схватился обожженными, скрюченными руками за забинтованную грудь и рухнул на постель. Сквозь повязки проступила кровь — страшные струпья, которые оставил на его теле огонь, никак не желали заживать и опять принялись кровоточить. Боль была так сильна, что князь потерял сознание, и это, как ни странно, придало лекарю сил. Он кликнул своего помощника и принялся обрабатывать раны повелителя.
Сенешаль и Терезий отошли к окну. Снаружи действительно был яркий солнечный день — не верилось, что лето прошло и наступает осень. Княжич через плечо оглядывался на постель, где лежало тело его отца.
— Он никогда меня не признает, — прошептал молодой человек.
— Молись, мой мальчик. Авось все образуется. — Сенешаль с трепетом рассматривал свои руки. Пальцы тоже обгорели, но, по крайней мере, он уже мог кое-как шевелить ими. Вот разве что взяться за меч ему долго не придется.
— Нет! Я изгой! Мне нет места среди людей. Я каждую ночь просыпаюсь от страха, что опять начну превращаться, и если проснусь, то уже не могу сомкнуть глаз до рассвета, — Терезия передернуло. — Подумать только! Совсем недавно мне предсказали, что я либо погибну, либо буду жить долго и счастливо!
— Ты не умер, княжич, — сенешаль положил ему руку на плечо. — Значит, будешь жить!
— Но вряд ли стану князем! Бароны и городской совет посылали в Паннорию гонца…
— Знаю. Орки его перехватили.
— Орки! — Юноша перевесился через подоконник и взглянул на марширующих через двор наемников. — Только они да несколько моих друзей поддерживают меня. И заметь — среди них так мало людей, что их можно пересчитать по пальцам. Гиверт, ты да еще…
Он осекся — память сама вытолкнула на поверхность образ княгини Иржиты, которая не далее как позавчера предложила ему союз. Но вряд ли стоит всерьез рассчитывать на ее помощь — что сможет сделать женщина практически в одиночку?
Барон Сципий мог считать себя счастливым человеком. Этот год был для него удачным во всех отношениях. Во-первых, в самом начале года обожаемая баронесса родила-таки ему наконец после трех дочерей долгожданного сына-наследника. Во-вторых, не прошло и двух месяцев с этого события, как пришла весть о кончине двоюродного дедушки, оставившего любимому племяннику небольшой замок и тридцать домов с крепостными — как подарок продолжателю рода. В-третьих, присланные летом войска князя Далматия наконец-то избавили край от разбойников, которые тиранили его около пяти лет. Ну и наконец, в-четвертых, на полях созрел такой обильный урожай, что даже сейчас, когда были собраны всего две трети, барон довольно потирал руки и мысленно подсчитывал барыши.
И вдруг все нарушилось. Прискакал парнишка-пастух с ужасной вестью: с севера движется огромное войско орков.
Сначала барон Сципий не поверил бреду неграмотного пастуха — откуда здесь взяться оркам, когда их горы находятся гораздо дальше на северо-востоке. Их отгораживают от людей, во-первых, пространства Бросовых Земель, а во-вторых, Радужный Архипелаг, обитель эльфов.
Но пастух не соврал — уже на другой день с крепостной стены можно было увидеть марширующих орков. Было их около полутысячи мечей, не считая обоза, — грозная сила, учитывая, что в бою каждый орк стоит как минимум двух конных рыцарей или четырех пехотинцев. И это не были какие-нибудь оборванцы, ищущие легкой поживы — судя по доспехам, в Ирматул вторглась регулярная армия.
Дело запахло войной. Барон в спешном порядке раздал оружие всем взрослым мужчинам замка, крепостные сервы со всех окрестных земель либо подались в леса, либо поспешили под защиту крепостных стен. Сам барон лично встал во главе своих рыцарей на стену, готовый отразить удар и пасть в бою, если потребуется. Он не забыл снарядить в столицу гонца с лихой вестью. Но все обошлось.
Орки даже не взглянули на приграничный замок. Их колонна прошла как раз по последнему неубранному полю, втоптав спелые колосья в землю и захватив частично огороды сервов. При желании до них можно было достать стрелой из дальнобойного арбалета, но барон не стал этого делать. И когда последний орк скрылся за рощей, он первым поспешил в часовню — ставить свечи во славу Девы-Усмирительницы, отведшей беду от семейства Сципиев.
К столице они подошли в открытую.
Напуганные численностью войска, весть о приходе орков принесли сервы. Пригород торопился укрыться за прочными городскими стенами. Из уст в уста передавались рассказы о зверствах, чинимых орками на завоеванных ими землях. При этом горожане и селяне как-то забывали, что князя охраняют точно такие же орки. Как это — точно такие же? Это — наши орки!А к столице идут совсем другие!
Поначалу «совсем другие» вели себя соответствующе. Подойдя к Ирматулу, они почти мгновенно разбили лагерь, встав напротив главных ворот и послав по небольшому отряду к трем другим воротам. Только тогда стало ясно их точное количество: ни много ни мало — восемьсот пятьдесят мечей. Плюс прислуга в обозе, которая в тот же день начала собирать метательные машины и осадные башни. И плюс почти два десятка шаманов, которые демонстративно подтащили к главным воротам массивный железный треножник, развели под ним огонь и закололи трех черных кур и быка, чью кровь слили в котел и принялись варить из нее какую-то бурду. В это время остальные орки от нечего делать бродили под стеной на безопасном расстоянии и посматривали вокруг голодными глазами.
Стража на стенах с тревогой следила за этими приготовлениями. Никто не знал точно возможности орочьей магии, и на всякий случай люди приготовились к худшему.
Но увидеть ее в действии им так и не пришлось — на другой день орки выслали к воротам парламентеров.
В те дни во дворце царила суматоха, близкая к панике. Нет, никто не метался с криками, не рвал на себе волосы, не строил заговоров. Все ходили чинно и говорили шепотом.
Умирал старый князь Далматий.
Все усилия лекарей оказались тщетны. Он впал в забытье, еле дышал и лишь время от времени принимался бредить. Но его речи были столь отрывочны и бессвязны, что никто не пытался понять его слова. Он то ли кого-то звал, то ли, наоборот, прогонял, то ли молился, то ли ругался и плакал — все сразу. В конце концов, отчаявшиеся бароны собрались и пригласили мага. Тот не тратил много времени — осмотрел комнату, проверил у больного пульс, что-то подсчитал на восковой дощечке и приступил к чародейству.
Князя на испещренной рунами простыне уложили на пол, на котором предварительно маг нарисовал сложную звезду — пентаграмму, вписанную в гексаграмму. Бормоча заклинания, маг самолично нарисовал на руках, щиколотках и лбу князя понятные только ему одному руны, расставил по лучам обеих звезд зажженные свечи и усадил в уголке помощника — читать из толстой книги одно заклинание за другим. Сам же встал над распростертым телом, раскинув руки и запрокинув голову.
