Они покинули казарму практически одновременно. Ласкарирэль вывалилась из окна, больно ушибив колено, но спрыгнувший следом Эйтх ловко зажал ей рот рукой, не позволив вскрикнуть. Тут же мягким кошачьим прыжком рядом очутился Хаук, схватил супругу за руку и потащил куда-то через крапиву и чертополох прочь от казармы, в сторону огородов и кривых сараюшек, выстроенных городской беднотой и стоявших так плотно, что, казалось, там и мышь не сможет просочиться. И почти сразу с другой стороны послышались крики и шум:
— Вот они! Вот! Скорее!
— Это не за нами, — выдохнул Эйтх, оглядываясь. — Десятник Тврит…
— Цыц, — рыкнул Хаук. — Веди до пустыря!
Крики и шум погони удалялись в другую сторону, но беглецы все равно приняли все меры предосторожности. Люди, жившие на соседней улочке, наверняка ничего не подозревали и не должны были заметить беглецов. То есть увидеть-то они их увидят, но не должны придать значения тому, куда и зачем идут двое княжеских наемников и куда тащат испуганную девушку, в которой любой мало-мальски грамотный человек признает эльфийку даже в национальной орочьей одежде.
До пустыря и впрямь идти было недалеко — прошли улочку до конца, свернули, потолкались на небольшом базарчике, потом нырнули в еще один переулок, обогнули маленькую церковку и вышли на пустырь.
Собственно, это был не совсем пустырь. Когда-то тут стоял величественный собор, возле которого находились кладбище, больница и гостиница для бедноты. Но лет сорок назад огромный пожар уничтожил все строения. Княжество Ирматул тогда вело затяжную войну и не смогло сразу заняться восстановлением утраченного. Потом новому князю, Далматию, сперва было не до того, а сколько-то лет спустя к пустырю все привыкли. Пожарище заросло крапивой и кустами, кладбище одичало, а роль огромного собора с успехом исполняла неказистая церквушка. О былом напоминали только развалины старого собора, поросшие камнеломкой и опутанные плющом.
Эйтх немного поплутал по кладбищу, а потом нырнул в пролом в стене старого собора. Когда-то мозаичный пол был завален мусором и опавшей листвой, сквозь плиты проросли трава и деревца. От алтаря осталась груда камней. К ней-то и направился Хаук, едва осмотревшись.
— Ты стой и следи, не появится ли кто-то, — приказал он Ласкарирэли. — А ты, — это относилось к Эйтху, — помогай. Надо откатить эти камешки куда подальше.
Вдвоем они принялись разгребать завал, и вскоре обнаружился провал. Узкий и темный, он круто уходил куда-то вниз. Хаук бросил внутрь мешки, прислушался и толкнул следом Эйтха. Затем легко и бесцеремонно сгреб в охапку Ласкарирэль и сунул ее туда же.
Девушка ойкнула от неожиданности и зажмурилась, приготовившись к падению, но сильные, дрожащие от волнения руки Эйтха не дали ей упасть.
— Идите вправо, — послышался сверху голос Хаука. — Эйтх, не отнимай правой руки от стены — и вы не заблудитесь.
— А ты? — хором спросили они.
— Кто-то же должен завалить вход камнями, чтобы никто ни о чем не догадался?
Ласкарирэль вскрикнула и кинулась обратно к отверстию подземного хода, но огромный валун уже лег сверху, погрузив тайный ход в кромешный мрак.
— Так, — прозвучал голос Эйтха, — значит, направо… Ага! Бери мешок, Ласка и дай руку… Нет, стой на месте, я все сделаю сам!
— Не могу поверить, — прошептала девушка, прислушиваясь к тому, как наверху скрежещут и грохочут сдвигаемые камни. — Я просто не могу поверить… Хаук…
— Он сделал то, что должно, — серьезно сказал Эйтх. — Теперь Золотая Ветвь — ты. Его жизнь ничего не значит по сравнению с твоей.
Ласкарирэль невольно дотронулась до своего живота. Шла только четвертая неделя, снаружи еще ничего не было заметно и ничего нельзя было сказать наверняка. Она даже не была уверена, что тогда, на дворцовой площади, она правильно разгадала причину своего приступа. Ну подумаешь, потеряла сознание! Может быть, просто ее противник оказался слишком силен. Или человеческая магия всегда так действует на эльфов! Откуда она знает, что беременна? Вбила себе в голову то, что хотела вбить — вот и все! А Хаук поверил… Хаук… Что с ним будет?
Эйтх тем временем сунул ей в руки мешок, схватил за локоть и потащил куда-то. Девушка следовала за ним в каком-то оцепенении.
Идти пришлось долго. Путь был нелегок — подземный ход предназначался не для прогулок. Временами он сужался настолько, что продираться приходилось боком, волоча мешки за тесемки. А сколько раз им пришлось споткнуться о невесть откуда взявшиеся камни или врезаться лбами в торчавшие сверху не то корни, не то сосульки — не счесть! Правда, большая часть шишек доставалась Эйтху — девушка, услышав его приглушенную ругань, чаще успевала нагнуться или повыше поднять ногу. Но все равно ей тоже пришлось несладко. Однако навязчивая мысль о Хауке не давала ей покоя и мучила сильнее синяков и шишек.
— Тупик, — вдруг сказал Эйтх и остановился. — Ну-ка, ну-ка…
Какое-то время он, оставив Ласкарирэль одну, шарил руками по стенам и наконец удовлетворенно хмыкнул.
— Здесь крепостная стена! — Голос его звучал глухо и искаженно. — Я чувствую камни. Один должен поворачиваться, открывая выход…
Искать нужный рычаг ему пришлось долго. Ласкарирэль устала стоять, прислонившись к холодной стене, и тихо сползла на пол, обхватив мешок руками и положив на него голову. Ей вдруг пришла в голову мысль, что темнота поможет ей легче войти в транс и увидеть Хаука. Или хотя бы дотянуться до него мысленно… Она крепко зажмурилась и стала проговаривать про себя необходимые формулы.
Но довести дело до конца у нее не получилось. Нет-нет, она что-то — или, вернее , кого-то! — увидела и даже успела вроде бы как окликнуть, — но тут на нее наткнулись коленом.
— Ты чего? Уснула? — Эйтх помог ей встать и потянул за собой. — Смотри скорее!
«Куда? Здесь такой мрак, что я даже собственного носа не вижу!» — хотелось возразить Ласкарирэли, но она прикусила язык. Ибо и впрямь откуда-то впереди пробивался серый тусклый свет. По сравнению с темнотой он казался настолько ярким, что можно было заметить небольшую щель в каменной кладке. Впрочем, не стоит забывать, что эльфы и орки видят в темноте гораздо лучше людей. Человеку бы по-прежнему казалось, что вокруг непроглядный мрак.
— Я его сам нашел! — выпятил грудь Эйтх и шагнул внутрь. — Теперь уже до выхода недалеко!
Этот новый отрезок пути показался на удивление коротким, но низким настолько, что пришлось передвигаться на четвереньках. Не уверенный в том, куда идти и что делать дальше, Эйтх то и дело останавливал Ласкарирэль и уползал вперед — исследовать дорогу. Один раз его не было довольно долго, но, вернувшись, он заявил, что нашел путь на поверхность.
Столица княжества Ирматул когда-то строилась по принципу всех городов — высокая крепостная стена и ров, наполненный водой. Предместья и посады располагались за рвом, на некотором отдалении от него, чтобы в случае осады враги не могли подобраться близко к стенам и вести обстрел из-за домов и заборов. Но сто тридцать лет, прошедшие со дня наименования города столицей, существенно изменили ров. Он почти зарос тростником и ивами, местами обмелел, а местами заболотился. Да и огороды подступали все плотнее и плотнее к стенам. Иногда про необходимость рва вспоминали и устраивали чистку, но не всегда и не везде.
Эйтх и Ласкарирэль выбрались на поверхность как раз в том месте, где за рвом ухаживали хуже прочего. Земля здесь осела, на самом склоне распахали огород, так что беглецы выпачкались в земле с головы до ног. Хорошо еще, что здесь как раз бурно разросся ивняк. Под его прикрытием они кое-как отчистили одежду и лица — иначе на них бы все издалека показывали пальцами.
Им повезло еще и в другом — хотя орки не сумели охватить весь Ирматул плотным кольцом осады, все-таки большая часть жителей предместий предпочла перебраться под защиту городских стен. Лишь в немногих домах оставались местные жители — слишком ленивые, чтобы трогаться с насиженных мест, или чересчур уверенные в благоприятном исходе противостояния. Как бы то ни было, целые улицы оказались пусты, и беглецы вышли как раз на одну из них.
