– Я немного почитал Фолио, раньше времени. Грихальва не раз так поступали. Я не понимаю, почему мне следовало ждать, пока вы меня научите. И… – Он заторопился, потому что иллюстраторы с угрозой смотрели на него. – Элейна в Палассо.

– Но она не обладает Даром. Если б только мы были уверены, что Сарио сейчас в Палассо, если бы нам удалось переговорить с ним…

Они снова принялись спорить – пустая трата сил и времени. Агустин шагнул в сторону, а потом повернулся и ушел. Никто не обратил на это внимания. Однако Кабрал встречался с доном Рохарио, а дон Рохарио имеет какое-то отношение к либертистам. Он определенно может связаться с теми, кто находится в Палассо, окруженном" баррикадами. Агустин не сомневался, что Рохарио доставит первое письмо Элейне – ведь он много думал о предложении Элейны говорить через два начертанных кровью рисунка. Такая возможность существует. Когда Агустин вышел во двор, тишину прорезал истошный вопль.

– Эй! Эй! Матра эй Фильхо! Быстрее сюда! – звала на помощь одна из служанок.

Агустин побежал, его легкие горели, он задыхался, но первым оказался в большом зале, откуда доносились крики. Вскоре появились его мать, старый Дэво, другие слуги, а потом и иллюстраторы – все они столпились у него за спиной.

Андрее корчился в судорогах. Они начались совершенно неожиданно. Верховный иллюстратор дергался, его широко раскрытые глаза бессмысленно уставились в пустоту. Изо рта показалась пена. Кровь брызнула из носа. Руки и ноги спазматически колотили в стену – в результате он скатился с постели и тяжело рухнул на пол.

Агустин бросился вперед. Служанка в ужасе присела в углу. Агустин схватил Андрее за плечо и с усилием перевернул его на спину. Кровь запачкала подбородок Верховного иллюстратора, густая красная струя стекала по шее. Зрачки закатились.

– Матра! – прошептал Агустин, не в силах оторвать взгляд от Андрее.

– Отойди от него! – закричала Диониса. Сквозь туман Агустин почувствовал, как ее руки схватили его и оттащили в сторону от истекающего кровью тела Андрее Грихальвы.

– Да защитят нас Матра эй Фильхо, – прошептал Гиаберто. – Он мертв.

Рохарио никогда не видел Совета, который проходил бы так беспорядочно. Советники его отца всегда говорили только после того, как к ним обращались, и крайне редко высказывали мысли, с которыми Великий герцог мог бы не согласиться. Именно по этой причине Рохарио находил заседания – Совета невыносимо однообразными.

Второе официальное собрание либертистов никак нельзя было назвать скучным.

– Я заявляю, что мы должны объявить себя Парламентом и плевать на тех, кто уповает на разрешение Великого герцога! – выкрикнул молодой подмастерье из гильдии каменщиков, старейшей среди всех строительных гильдий.

– Сядь, юноша! Маэссо Торрехон еще не закончил. Мы будем выступать по очереди. Или еще раз напомнить всем 6 правилах, принятых нашим собранием?

Подмастерье опустился на скамью, стоявшую в пяти шагах от Рохарио. Он выглядел довольным и сердитым одновременно. Его молодой приятель в шляпе с бахромой – таковые были популярны среди начинающих архитекторов – что-то прошептал ему на ухо. Это несколько удивило Рохарио: ведь архитекторов принимали при дворе – в отличие от ремесленников и торговцев, которые попадали во дворец только по каким-то праздничным дням. Однако этих людей связывало нечто неуловимое. Собравшиеся между тем обсуждали заявление подмастерья.

Маэссо Веласко застучал кулаком по столу, требуя тишины. У него был могучий бас и живые манеры, за которыми скрывалась стальная воля.

– Друзья мои, коллеги, прошу вас соблюдать тишину, чтобы маэссо Торрехон мог продолжать.

Постепенно толпа людей, собравшихся в столовой Гаспара, немного успокоилась. Они могли с чем-то не соглашаться – иногда весьма темпераментно, – однако старались соблюдать придуманные ими самими правила, в соответствии с которыми каждый имел право высказать свое мнение.

И они пользовались этим правом. Маэссо Торрехон, представлявший интересы торговцев одеждой. Маэссо Арохо, хвастливый человек, возглавлявший банкирские дома Мейа-Суэрты. Ювелир. Нотариус из гражданского отделения Палассо Юстиссиа. Маэссо Лиэнас, чрезвычайно богатый землевладелец, который умудрился выдать свою самую красивую дочь за разорившегося графа. Двое санктос, высказавших кощунственные сомнения в том, что екклезия должна поддерживать Великого герцога. И даже некий человек, которого Рохарио видел при дворе, вечный оппозиционер, младший сын одного из министров Ренайо. Рохарио сидел в своем углу, надеясь, что его никто не узнает.

Что касается маэссо Веласко, то его прапрадедушка превратил строительные верфи, которые издавна являлись собственностью семьи в провинции Шагарра, в торговую фирму, имевшую представительства на всей территории Тайра-Вирте и даже за ее пределами. Рохарио хорошо знал имя Веласко по торговым “Договорам” на стенах Галиерры. Теперь потомок этой торговой династии с удивительной выдержкой председательствовал на совете и тщательно следил за тем, чтобы выступающие соблюдали регламент.

Их пожелания, как отметил про себя Рохарио, совсем не походили на требования воров и бандитов.

Участвовать в обсуждении налогов. Иметь право приостановить действие новых законов, которые вводит Великий герцог. Создать собственные суды, где можно было бы разрешать спорные вопросы и выдвигать проекты законов, регулирующих жизнь множества ремесленников, торговцев и других собственников в Тайра-Вирте, ведь именно они – с этим соглашались все – являлись основой государства. И возродить Парламент, обладающий теми же правами, что и совет Великого герцога, где сейчас заседали лишь представители благородных семейств.

Один из санктос предложил наделить правом голоса всех людей, потому что в глазах Матры эй Фильхо они равны между собой.

– “Все люди – братья!” – такой лозунг выдвинули в Гхийасе! – выкрикнул он.

Его быстро заставили замолчать. Рохарио нахмурился, когда слово взял следующий оратор.

– Господа, вы все меня знаете как маэссо Асему. – Серебряные волосы выгодно оттенял черный воротник прекрасно пошитого костюма.

– Проклятый аристократ! – закричал подмастерье из гильдии каменщиков, восхищаясь собственной дерзостью.

Асема снисходительно улыбнулся. Рохарио не верил людям, которые так ловко преодолевают трудности.

– Да, вы правы, мой юный друг, я родственник барона до'Брендисиа. Для тех, кто не знает, почему я пришел сегодня сюда…

– Я не знаю! Возвращайся в Палассо, если сможешь обойти баррикады!

– Тихо! – сурово сказал Веласко. – Пусть наш друг говорит. Он может рассказать нам много интересного.

– Я пришел сюда, – спокойно продолжал Асема, – из-за того, что мой любимый брат, Себастьяно, умер в тюрьме Великого Герцога Коссимио – третьего, который носил это имя. Себастьяно хотел того же, на чем настаиваете сегодня вы: возрождения Парламента. Я поклялся продолжить его дело.

Признание Асемы вызвало гул удивления в зале. Рохарио вздохнул и еще больше сгорбился. Помещение было переполнено, поэтому он видел только верхнюю половину картины, которую нарисовала Элейна. Ей не хватило всего нескольких дней. Рохарио было грустно смотреть на эту великолепную фреску, так и оставшуюся незаконченной.

Неужели она действительно произнесла эти слова: “Ты понял, что в моем сердце”. Матра Дольча! Она поцеловала его. Сюда. Рохарио поднял руку и коснулся щеки. Даже сейчас, через столько дней, он чувствовал прикосновение ее губ к своей коже.

– Для достижения успеха, – Асема продолжал говорить все тем же елейным голосом, – вы должны объединить всех недовольных в Тайра-Вирте, а не только представителей разных гильдий. И если для этого вам придется сотрудничать с теми из нас, кто вырос при дворе, значит, так тому и быть. Нет! – Он поднял руку ладонью вверх в сторону молодого подмастерья гильдии каменщиков, снова вскочившего на ноги. – Мой юный друг, ваш взгляд полон гнева, но если вы мечтаете о том, чтобы ваши дети процветали, то вам необходимо понять: имея общую цель, мы станем сильнее. У нас есть могучее оружие, которое нам следует разумно использовать. Среди нас находится второй сын Великого герцога Ренайо, который симпатизирует нашим идеям, – мне уже давно об этом известно.