Элейна обвела взглядом Галиерру. А разве здесь и в самом деле не поселились призраки давно умерших до'Веррада, их невест, придворных, фаворитов и врагов, любовниц и обласканных ими иллюстраторов – и все они изображены так, чтобы никто из потомков не забыл о влиянии, каким они пользовались, и о роли, которую играли? Если Сааведра действительно жива и ее можно спасти, какие истории она расскажет?

"Работа почти закончена”. Так сказал Сарио, и это правда. Осталось всего несколько деталей: Золотой Ключ, особый блеск ногтей Сааведры…

И вдруг Элейна увидела… Крошечные колдовские значки. Буковки, хитроумно вплетенные в лак на ногтях Сааведры. А в следующее мгновение она разглядела и остальные – в тенях и пятнах света, в пламени, в складках юбки, в локонах, по краям стола, на половицах. Они были повсюду, казалось, вся комната превратилась в одну огромную колдовскую книгу. Элейна разглядела тайные руны даже на двери, но не могла их прочитать, о чем ужасно сожалела.

– Я видела эту дверь раньше, – прошептала она, но воспоминание пришло из далекого детства, когда она исследовала заброшенные коридоры и комнаты Палассо.

«Он держит меня за этой дверью. Ты можешь ее открыть?»

Колдовские символы, рисунок, подвластный лишь иллюстраторам Грихальва. Дверь, которую необходимо открыть. Наконец Элейна поверила.

Чувствуя, что нужно спешить, она торопливо нанесла на полотно последние мазки.

Уже стемнело. Элейна почувствовала такую усталость, что отправилась к себе в комнату и тотчас легла спать.

Вьехос Фратос собрались в старинной комнате, известной под названием “кречетта”, в самой старой части Палассо Грихальва. На белых, покрытых штукатуркой стенах метались отблески пламени свечей, на старинных железных подставках, установленных по углам Здесь было сыро и холодно. Иллюстраторы ждали. 3 центре располагался мольберт, на котором стояла картина – под покрывалом.

Гиаберто погасил все свечи, кроме одной И тут же по комнате заплясали дикие, жутковатые тени. Молодой Дамиано с мрачным видом нагрел ланцет в пламени, подошел к каждому иллюстратору – их осталось только девять, не считая Агустина, – и взял у них по капле крови. Теплая сталь впилась в руку Агустина, и он едва сдержался, чтобы не вскрикнуть от боли. Он не осмелился выказать свой испуг.

Затем Дамиано отнес флакон с кровью старому Тосио, который из-за артрита рисовать больше не мог, но еще был в состоянии смешивать краски. Пока Тосио готовил палитру, Гиаберто снял покрывало с картины. Агустин не сумел сдержать изумленного восклицания, хотя и предполагал, что на мольберте стоит Пейнтраддо Чиева Сарио.

– Чиева до'Сангва, – изрек Гиаберто. – Мы все испытаем боль, так как объединили наше могущество, чтобы наказать того из нас, кто нарушил верность Чиеве до'Орро. Человек, использующий силу Золотого Ключа ради собственной выгоды, не имеет права его носить… – И он строго взглянул на Агустина, напоминая мальчику, как сильно разгневались Вьехос Фратос, узнав о его эксперименте. Но ведь эксперимент принес плоды, не так ли? – Мы делаем это ради Грихальва и Тайра-Вирте.

Гиаберто взял кисть и начал рисовать. Вот какое возмездие настигнет предателя, убийцу Андрее Грихальва: молочно-белая слепота поразит глаза, а руки станут жертвой всепоглощающей костной лихорадки. Руки Агустина невольно напряглись, словно и он испытал приступ боли. Он вдруг понял, что неясно видит стоящих вокруг иллюстраторов, точно его глаза затянула невидимая пелена.

Но в следующее мгновение боль утихла, так стекает вода по крышам домов; мальчик заморгал, огляделся по сторонам. На портрете темные глаза гордеца Сарио смотрели на мир как сквозь белый туман; его молодые, сильные пальцы скрючились, будто он испытывал невыносимые страдания.

Однако… что-то было не так. Агустин ничего не чувствовал, хотя точно знал, что должен.

– Не получилось, – вырвалось у него. – Вы изменили картину, и все. И все!

Вьехос Фратос попытались наказать своего собрата – и у них ничего не получилось.

– В чем дело? – просипел Тосио.

Гиаберто сжал кулаки, словно от невыносимой боли.

– Причина не в моем искусстве и не в нашей крови, – хрипло промолвил он. – С Чиевой до'Сангва все в порядке. Видимо, в этом портрете нет крови. Но я следил за ним, когда он его писал! И ты тоже, Тосио. Матра эй Фильхо, все иллюстраторы наблюдали, как он работал, все, кроме Агустина и Дамиано. Он использовал кровь. Мы же проверили. Здесь. – Гиаберто прикоснулся кистью к крошечной ранке на внешней стороне левой ладони Сарио. – Вот тут он сделал надрез. Это та же самая картина.

– А мог он написать другой портрет? – спросил Агустин. – Чтобы он защитил его от этого? – Он много думал о Даре, которым был наделен.

Тосио хотел было что-то сказать, но не произнес ни слова. Нетерпеливым, сердитым жестом Гиаберто набросил на полотно покрывало, прилипшее в тех местах, где краска еще не высохла.

– Я никогда не слышал и не читал ни о чем подобном, – резко ответил он Агустину. – Как он мог научиться? И если Сарио написал второй портрет, где он его хранит?

– Но ведь это можно сделать, можно? – настаивал на своем Агустин. И почему они никогда не отвечают на его вопросы прямо?

– Нет, – заявил Тосио. – Нельзя, иначе мы бы знали, как защититься от подобного трюка.

– Но что еще могло произойти? – Отсутствие у них воображения приводило Агустина в ярость. – Почему бы ему не создать обычный портрет и не оставить его здесь, а настоящий не спрятать где-нибудь в надежном месте?

Гиаберто энергично покачал головой.

– Мой племянник прав. Перед нами, по всей вероятности, копия. Другого объяснения я не вижу. – Он помолчал, теперь он был главным среди Вьехос Фратос. – Сарио Грихальва стал преступником. Ему больше нельзя доверять. И мы должны уничтожить его при первой возможности, иначе он покончит с нами. Если он убил Андрее, то, значит, нет такого из ряда вон выходящего поступка, на который он не был бы способен. Мы не можем чувствовать себя в безопасности.

– Но разве мы в состоянии ему помешать? – спросил Агустин, в то время как остальные лишь тоскливо молчали.

Гиаберто отпер дверь кречетты, распахнул ее. В комнату тут же ворвался поток света.

– Я не знаю, – признался Гиаберто.

– Как ты думаешь, грандтио? – чуть позже в тот же день спросил Агустин, когда они с Кабралом сидели у фонтана, выложенного желтыми плитками, на заднем дворике и грелись на солнышке. Кабрал все больше и больше времени проводил на этой скамейке, слушая и наблюдая за искрящимися в лучах потоками воды, словно рассказывающей ему диковинные сказки и рисующей причудливые лица на полотне из разноцветного тумана.

– Северин однажды поведал мне забавную историю. – Кабрал привычным жестом поправил кружевные манжеты. – Когда они с Лейлой решили пожениться, она в шутку предложила ему написать портрет мужчины, который вышел бы из картины, сделал ей ребенка, а потом снова вернулся на полотно.

– А какое это имеет отношение к Пейнтраддо Сарио?

– Терпение, – улыбнулся Кабрал. – Я думаю о Сааведре Грихальва. Она ведь и в самом деле переместилась на картине. Это мы установили совершенно точно. Может быть, она действительно живая – и оказалась в плену?

– А разве такое возможно?

– Давным-давно, во времена герцога Алсхандро, армия Тза'аба собиралась захватить Хоарру. Так вот, Сарио Грихальва нарисовал другую армию.

Агустин хмыкнул. Даже он не настолько наивен, чтобы поверить в подобные небылицы.

– И оживил их?

Кабрал лишь рассмеялся в ответ.

– У него получилось? – Агустин от нетерпения подпрыгивал на месте.

– Тебе ужасно хочется узнать, нинио. – Взгляд Кабрала остановился на струящейся воде фонтана, точно он увидел там сцену из прошлого. – Как не похоже на драгоценную Челлу… – Он умолк и покачал головой. – Это было очень давно. Сарио Грихальва нарисовал армию. На восходе солнца на дальних дюнах, словно по мановению волшебной палочки, вдруг возникли тысячи солдат. Армия Тза'аба в ужасе бежала. А это были вовсе не настоящие воины. Пустые оболочки, руки и лица, и больше ничего.