Мысленно Сааведра применила привычный термин – “эстранхиеро”.

– После сестры Арриго, Лиссии, – продолжал Гиаберто, – осталось только двое внуков: юная графиня до'Дрегец, названная в честь Лиссии, и ее брат, будущий граф до'Кастейа.

– Верно, – спокойно согласился с ним Кабрал.

– Мы и так находимся на грани волнений, агитаторы либертистов рьяно выступают против существующего порядка. Что будет с родом Грихальва? Где будем мы без поддержки до'Веррада? – Гиаберто зло нахмурился, он был явно возмущен словами Кабрала. – Я считаю, что ты самый настоящий бунтовщик, Кабрал. И болтун. Иначе зачем тебе поддерживать какого-то безумца?

Но теперь неожиданно разозлился Кабрал.

– Берто, чтобы защитить Тайра-Вирте, до'Веррада и нас самих, мы должны предупредить Ренайо!

Гиаберто с негодованием воздел руки к небесам.

– Великий герцог Ренайо чей-то незаконнорожденный сын? Невозможно! Ну, предположим на минуточку, что это правда. И какой же фильхо до'канна, скажите на милость, является его отцом?

Кабрал положил руку на свою серебряную Чиеву, сжал пальцы.

– Я был бы тебе очень признателен, Берто, если бы ты не говорил о моей матери в подобной манере.

Молчание. Даже Сааведра поняла, что означают слова Кабрала. “Это правда: в Тайра-Вирте правит не до'Веррада”. Элейна побледнела и прошептала чье-то имя. Сааведре оно было знакомо не больше, чем имя Арриго. “Я многого не знаю и не понимаю”. Ей показалось, что земля выскользнула у нее из-под ног, лишив надежной опоры. Но ведь на развалинах старой жизни она должна выстроить новую. И не только ради себя.

В пронзительной тишине, возникшей оттого, что никто не мог прийти в себя от потрясения, она вдруг задала очень личный вопрос:

– А какова судьба Алехандро? Он тоже был герцогом до'Веррада, чистокровным, среди его предков не значилось ни незаконнорожденных детей, ни чи'патрос. Что стало с ним?

Эйха, как больно! Осознание того, что она больше никогда его не увидит, разве что на портретах; не сможет обнять, даже просто прикоснуться рукой. Ей не суждено поговорить с ним – только с совсем чужими ей людьми.

Эстранхиерос.

Кабрал понимал, как она страдает, его голос прозвучал мягко и ласково.

– Он правил много лет. Женился…

– Его жена была из Пракансы.

Сааведра знала. Они с Алехандро говорили об этой женщине, и Сааведра горько плакала, уткнувшись лицом в его бархатный камзол.

– Верно. Хотя он женился гораздо позже, чем хотели его советники. Легенды утверждают, что причиной тому было глубокое горе, которое он испытал, когда его покинула возлюбленная.

Кабрал вдруг смущенно замолчал, словно новыми глазами увидев перед собой живое воплощение этой утраты. Казалось, он был взволнован правдой, которая ему открылась.

И вот наконец они пришли, слезы, рожденные состраданием, прозвучавшим в его голосе, и ее болью. Он прекрасно знал – по его собственному признанию, – что значит любить того, кого любить нельзя.

Она вытерла слезы, а он спокойно продолжал:

– Сарио Грихальва был Верховным иллюстратором, а Алехандро правил Тайра-Вирте великодушно и благородно многие годы. Он один из самых любимых наших герцогов.

– А он боялся, что никогда не сможет стать настоящим Великим герцогом, – улыбнулась Сааведра. Она помнила, как пыталась развеять страхи своего возлюбленного.

Вокруг по-прежнему царило напряженное молчание. Все ждали, что она скажет, были потрясены ее реакцией. Боялись ее. Она видела это по их лицам и позам. Она замечала похожие взгляды, когда люди, мужчины и женщины, взирали на Сарио.

Все, кроме Кабрала и Элейны. Они понимали, хотя и по совершенно иной причине, что им вовсе не следует ее опасаться.

"Я заставлю их уважать меня. Я такая же, как и они. У меня есть Дар. Но я не Сарио”.

Она снова, не отдавая себе отчета в том, что делает, погладила платье у себя на животе.

"Алехандро, любимый, я клянусь тебе, как мы клялись друг Другу, – это дитя получит все, что принадлежит ему по праву рождения и крови”.

Она оглядела собравшихся, вспомнив их возгласы изумления, когда они услышали признание Кабрала: герцог Тайра-Вирте – не до'Веррада! Сделала глубокий вдох. Пора. Уже давно пора. Задержка произошла из-за Сарио.

– Я и в самом деле жду ребенка, – сказала она. – Это ребенок Алехандро. Грихальва. Чи'патро. Но и до'Веррада. Что будет с ним?

Естественно, она к нему вернулась. И униженно попросила прощения.

Придворные в Палассо отметили Канун Миррафлорес балом, на который он не пошел. Он был в ярости. В ярости! Пусть танцуют и веселятся, в то время как за воротами собралась толпа и, словно дикий зверь, терпеливо ждет своего часа, зная, что их капкан – конституция – очень скоро захлопнется. Пусть танцуют, не подозревая о том, как пылает ненавистью его сердце.

Она и мальчишка – не наделенная Даром женщина и не прошедший обучения юнец… Как им удалось догадаться, что можно разговаривать друг с другом через скрепленные кровью картины? Сколько он мог бы совершить, если бы эта мысль пришла в голову ему самому? Неужели он убил Иль-Адиба слишком рано? Может быть, старик научил его не всему, что знал?

После того как были погашены лампы и факелы, он просидел всю ночь в своей комнате, уставясь невидящим взглядом на картины. Он сделал достаточно – впрочем, никогда нельзя говорить: “Я выполнил все, что задумал”.

Он стал Верховным иллюстратором – снова! – однако это изначально входило в его намерения. Великий герцог Ренайо полностью в его власти. Через принцессу Аласаис Ренайо будет править Гхийасом или даже превратит его в одну из провинций, точно так же Алехандро – при содействии Сарио – поступил с Хоаррой. Если либертисты окажутся слишком опасными, он убьет нескольких из них; расправился же он с единственным наследником Кастейи и таким образом дал возможность первому Клеменсо из Тайра-Вирте жениться на младшей дочери из рода Кастейа и присоединить это графство. Титул герцога оказался недостаточно почетным для первого Бенетто, поэтому он – будучи Риобаро – при помощи пары “Договоров”, написанных красками, в которые подмешал свою кровь, организовал бракосочетание с наследницей делла Марей, чьи политические связи и колоссальное состояние позволили Бенетто объявить себя Великим герцогом. Если б он – в качестве Сарио – пожелал, Ренайо мог бы взять себе более солидный титул. Принц. Король. Все эти годы он прослужил до'Веррада и Тайра-Вирте. Ведь именно так его учили.

Но зачем? Разве все это имеет значение? Зачем быть Верховным иллюстратором? Какое ему дело, кто правит Тайра-Вирте и получат ли либертисты свою конституцию?

Эстудо бросила его! Жизнь бессмысленна, если некому передать свои огромные знания. Если никто не признает его величайшим художником из рода Грихальва, когда-либо жившим на свете.

До сих пор его веселили идиоты, считавшие себя экспертами в вопросах живописи и не сумевшие понять, что все шедевры созданы одним и тем же человеком. Впрочем, его уже перестало это развлекать. Его сжигало желание отпереть Галиерру прямо сегодня ночью и сменить фальшивые имена под картинами, поставить “Сарио Грихальва”, на этой и на той, “Сарио Грихальва” на всех самых лучших произведениях, выставленных там на всеобщее обозрение.

Он вполне мог так поступить. Мог незаметно проникнуть внутрь и написать правду под каждым из своих шедевров. И тогда наконец истина восторжествует.

Он объявит всему миру, что они принадлежат его кисти, посмотрит в глаза до'Веррада в тот момент, когда они поймут, сколь многим обязаны ему – лишь ему одному. Где бы они были сейчас, если б не его искусство? Сколько тысяч юношей погибло бы в боях, защищая Тайра-Вирте, если б не его хитрость, благодаря которой войну удалось предотвратить? Какой из великих купеческих домов сражался бы за влияние в некой захудалой деревушке, если б он не превратил их страну в экономически сильную державу? Кто из надушенных красавчиков, выставляющих напоказ свои титулы и богатство, обливаясь потом, трудился бы на пшеничном поле не хуже самого бедного крестьянина, если бы Сарио Грихальва не сделал то, что он сделал?