— Это чрезвычайно заметно, — по правде, я произнесла только одно слово, а именно «круто». — А как ты пришел к тому... к дополнительной работе для Гастона?

— Он недавно разговаривал со мной, когда был у нас для примерки. Он шьет себе одежду у моего отца, — он неловко откашлялся. — Мне очень жаль, что я взял для тебя такие дешевые вещи, но Гастон сказал, что они должны быть чем проще, тем лучше.

— О, — произнесла я. Колкое замечание, которое вертелось на моем языке, я предпочла не говорить. Я могла несправедливо упрекнуть Филиппа, но позже я определенно все высказала бы Гастону.

Внезапно Филипп сменил тему.

— О чем же вы говорили, ты и Сесиль? — вопрос звучал как будто мимоходом.

Я с удивлением посмотрела на него. Его уши начали немного краснеть. Это, конечно, могло быть последствием жары, но затем я увидела, что его щеки тоже покраснели, и тогда мне все стало понятно. Я не ошиблась прошлой ночью. Он был влюблен в Сесиль. Было ли это чувство взаимным? Мне так не показалось. Она определенно была старше него на два-три года. И приблизительно на двадцать килограмм тяжелее. Тем не менее, это не должно значить что-то определенное. Как известно, противоположности притягиваются. И, в конце концов, она одолжила ему свой фонарь, а это уже показывает, по крайней мере, симпатию. Из этого вполне могло развиться что-то большее.

Филипп откашлялся, и я заметила, что он ждет ответа.

— О, мы просто говорили ни о чем. Она рассказала мне пару вещей из своей жизни, и мы выпили вина. Обо мне я не могла так много рассказать. Ты же знаешь, запрет. Я только упомянула, что я из Германии и что я люблю маскарадные костюмы и ходить в театр, — на этот раз я действительно сказала «маскарадные костюмы» и «театр», которые избежали преобразования.

— Она говорила что-нибудь обо мне?

— Нет. А должна была?

Он покраснел еще больше.

— Она говорила о своем муже?

— Жонглере? Да, она упоминала, и шары она тоже мне показала. Трагично, что он упал с каната. Мне ужасно ее жаль. Такая юная и уже вдова...

— Я имел в виду не жонглера. А другого.

— Другого? — я была ошеломлена. — У нее был еще один?

— Этот у нее все еще есть. Парфюмер у моста Нотр-Дам. Мы как раз будем проходить мимо него, нам нужно на правый берег. Но сначала мы перейдем через этот мост.

Я запутанно осмотрелась вокруг.

— Какой мост?

— Ну, мост Сен-Мишель, он ведет назад к острову Сите, — он показал на улицу перед нами, вдоль которой по обе стороны выстроились ряды домов. То, что это на самом деле был мост, заметно только тогда, когда смотришь в сторону, где можно заметить часть реки. Следовательно, ночью мы покинули остров Сите и перешли на левый берег так, что я даже не заметила этого. Я попыталась запомнить путь, но у меня были настоящие проблемы с этим.

Дома были высокие и узкие, построенные рядом друг с другому, все улицы выглядели одинаково и также не отличались от мостов. В конце концов, я увидела возвышающееся над крышами города огромное здание, которое я знала: две массивные, широкие башни и одна узкая и высокая — Нотр-Дам, самая большая и самая великолепная церковь Парижа.

Когда мы пересекли мост, который скорее напоминал улицу, мы прошли мимо еще одной церкви, и тогда у меня появилось чувство, что я начинаю лучше ориентироваться. По крайней мере, местность начинала казаться мне смутно знакомой. Но это, вероятно, было ошибочным, так как, собственно, теперь снова должна была бы появиться река. Таким широким остров Сите не мог быть, даже в семнадцатом столетии. Мы шли по оживленной улице, где было много магазинов. Шляпники, ювелиры, портные для перчаток, пекарни...

На прилавке стояла корзина, и в ней лежали свежие сахарные булочки, которые восхитительно пахли. Я с удовольствием взяла бы одну, на потом, когда моя головная боль утихла бы и наступил бы голод, но для этого Филиппу пришлось бы одолжить мне денег. Я как раз хотела попросить его об этом, когда увидела, что он остановился как вкопанный перед одним из магазинов.

Витрин в этом времени еще не существовало, просто вперед выставляли большой деревянный лоток и использовали его как прилавок, отсюда и пошло слово «лавка» (в любом случае, это часть случайных знаний, которые я почерпнула из путешествий во времени). В данном случае это был парфюмерный магазин, для этого мне даже не требовалось видеть товар, это было очевидно по запаху. Пахло так одурманивающе все возможными эссенциями, от цветочно-фруктовых до экзотических. Мне пришлось чихнуть, и тогда мне стало ясно.

— О, — произнесла я. — Это, наверное, его магазин, не так ли? Я имею в виду, мужа Сесиль.

Немного сбитая с толку, я огляделась. Филипп говорил, что магазин находился на мосту Нотр-Дам, поэтому здесь должен быть мост. Но его не было видно. Здесь также повсюду плотно стояли друг к другу четырех или пятиэтажные дома. Сены не было видно и в помине.

Филипп уставился внутрь сумрачного магазина.

— Если однажды я застигну этого парня одного, я его убью.

Да меня дошло его предупреждение с опозданием, потому что я все еще пыталась сориентироваться.

— Что? Зачем? Что он тебе сделал?

— Не мне, а Сесиль.

Прежде чем он мог мне точнее растолковать, за прилавком, который был густо уставлен благоуханными мешочками и носовыми платками, появился мужчина в золотисто-зеленом шелковом камзоле.

— Мадам. Месье. — Елейно заулыбался он. — Чем могу вам помочь? — Затем он узнал Филиппа, и его лицо приняло рассерженный вид. — Что Вам здесь нужно? Прекратите мне докучать. Разве недостаточно других мостов? Вам всегда нужно сделать крюк и прийти на этот?

Это, должно быть, был супруг Сесиль. Или бывший, смотря по обстоятельствам. Во всяком случае, они жили раздельно, потому что я ничего не заметила в ее комнате, что бы свидетельствовало о мужчине.

Ему было около сорока, почти лысый, и он вовсе не был похож на того, кто мог бы что-то предложить Сесиль. За исключением нескольких флаконов духов. У нее стояло несколько, и одним я недавно сама пользовалась, разумеется, о чем тотчас пожалела. Я все еще навязчиво пахла фиалками, хуже, чем любой освежитель воздуха. Но это было ничто по сравнению с разряженным типом. От него исходило облако аромата, от которого можно было потерять сознание.

Хотя я могла бы поклясться, что хлеб и вино с прошлой ночи уже давно переварились, я поняла, что меня начало тошнить. Я отступила на несколько шагов назад и чуть было не попала под громыхающую мимо повозку. Кучер щедро выругался и сдержал свою лошадь, а я попятилась назад на другую сторону. Филипп этого не заметил, он начал браниться с золотисто-зеленым типом. Из-за шума я уловила лишь некоторые обрывки разговора.

— ... извращенный подонок! — кричал он на владельца магазина.

— Вас это ничуть не касается! — услышала я, как выкрикнул парфюмер. — И нет, я не буду с вами драться на дуэли! И когда Вы меня еще так сильно оскорбляете!

Из-за грохочущих колес повозки я могла только частично понимать ответ Филиппа, но все же, этого было вполне достаточно, чтобы уяснить его позицию.

— ... вспороть и Ваши кишки выбросить на корм крысам, Вы жалкий трус!

Повозка продолжала греметь, и из соседней лавки - маленькой мануфактуры, которая продавала позолоченные картинные рамы - вышли две элегантно одетые женщины, которые оттеснили меня еще дальше к краю дороги. Они гордо прошли мимо меня и вели себя, словно мост Нотр-Дам принадлежал им. Одна из них попутно прижала меня силовым приемом к стене дома. Я хотела сразу же запротестовать, когда краем глаза заметила что-то, что меня сбило с толку. Я медленно повернулась к лавке, перед которой стояла.

За распахнутым прилавком лежали бахромчатые шелковые шали, вышитые платки и скатанная в рулон кружевная кайма. В открытой шкатулке был широкий выбор различных пуговиц - из стекла, рога, дерева, слоновой кости, плоско выкованного серебра ... не понятным образом у меня появилось ощущение, что я уже откуда-то эту лавку знала. Как будто я здесь уже однажды бывала. Но это впечатление появилось не от пуговиц, как мне позже стало ясно, а от товаров, которые по диагонали за прилавком украшали стену - масок.