Шотландец предложил это с легкостью, будто в шутку. Но Бесс знала, что он настроен серьезно.

— Он давно умер.

— Тем лучше, — усмехнулся Кинкейд.

Густые ресницы девушки затрепетали, и она вдруг еще шире распахнула свои бездонные сияющие глаза.

— Я бы хотела, чтобы первым был ты, — молвила она.

— Ты говорила, что была совсем девчонкой, когда это случилось. Сейчас ты женщина. Ты хотела получить удовольствие, и ты получила его. Не говоря уж обо мне. Будем считать, что это был твой «первый раз». — Он усмехнулся. — Для меня, правда, далеко не первый, но… — Он замялся, подыскивая слова, чтобы передать те ощущения, которые она всколыхнула в нем. — В общем, если ты станешь еще жарче и слаще, мне верная гибель, — наконец с улыбкой сказал Кинкейд.

— Значит, никаких уроков не будет? — с наигранным разочарованием протянула она.

— Может, это ты должна давать мне уроки, — серьезно ответил он, сжимая ее груди.

Девушка вздохнула, закрыла глаза и подняла лицо в ожидании поцелуя. Кинкейд не стал ее разочаровывать. И скоро жар женского тела приглушил все его тревожные раздумья. Кинкейд и Бесс вновь ринулись в сияющий восторг страстного соития.

Много позже, когда в гостинице заскрипели половицы под ногами постояльцев и слуг, Кинкейд, нежно поцеловав девушку, встал и начал одеваться. Она наблюдала за ним, все еще находясь в сладостной истоме. Шотландец собирался по делам; взял оружие, кожаный мешочек с только вчера «заработанными» деньгами.

День разгорался. Кинкейд понимал, что ему следовало выйти уже давно. Жизнь кипела вовсю. Гремели утварью повара на кухне, покрикивали конюхи, ржали лошади. Когда-то он теперь доберется до Чарльстона!

— Много между нами было колкостей и неприязни, — заметил он, обращаясь к Бесс. — Теперь, похоже, мы все можем изменить.

Бесс села, прикрыв свою наготу.

— Что нам менять? Мы оба взрослые люди. Мы не давали друг другу никаких обещаний…

Комок встал у него в горле.

— Да? Я бы сказал, мы чересчур много наобещали друг другу. Только не словами, — резко произнес он. — В общем, я отправляю тебя домой, где ты будешь в безопасности, — поколебавшись, выпалил Кинкейд.

— Меня? Домой? — сдавленным голосом переспросила Бесс. — Я тебе не жена, Кинкейд. Ты не можешь мне ничего приказывать.

— Да, не жена и вряд ли будешь ею.

— Ну вот, хоть в чем-то мы согласились. — Бесс села, подогнув колени. — А как же сокровища?

— Нарисуй мне карту. Если клад возможно найти, я найду его. И привезу тебе — в «Дар судьбы».

— В лавровом венке победителя! — фыркнула Бесс. — Ты что же, думаешь, я полная дура? Ты думаешь, что, переспав с тобой, я тут же позволю тебе без меня искать сокровища? Скорее всего, я больше никогда не увижу ни тебя, ни золота.

— Думаешь, я обману тебя?

— Думаю, да.

Гнев охватил Кинкейда.

— Тогда ты плохо меня знаешь, — сквозь зубы процедил он, засовывая за пояс пистолет. — Жди меня здесь, в гостинице. Я иду в доки искать переправу на юг. — Он швырнул ей кожаный кошелек с деньгами. — Вот тебе доказательство, что я вернусь за тобой. Сиди здесь и не высовывайся.

Сбегая вниз по узкой деревянной лестнице, он кипел от ярости. Да если бы он хотел отделаться от нее, то уж давно бы выполнил это. Лучше бы он не соглашался ехать с ней за этими сокровищами. Тревога и ответственность за эту женщину подведут его к той грани, которую нельзя переступать, если хочешь выжить. Бесс затронула его сердце, как ни одной женщине — даже Жильен — не удавалось. И он не мог избавиться от ощущения, что она втягивает его все глубже и глубже в игру, из которой невозможно выйти победителем… даже если у тебя все козыри на руках.

В одиночестве ожидание всегда мучительно, и этот день для Бесс казался просто нескончаемым. После завтрака горничная принесла чистенький и душистый «гардероб» — пару юбок, кое-что из белья, воротники и прочую мелочь. Бесс разобрала все свои вещи, аккуратно их сложила, навела порядок в сумке. Это заняло у нее — о ужас! — всего полчаса. К полудню она спустилась вниз, чтобы поесть. За столом она сидела с одним-единственным посетителем — пожилым галантерейщиком. Они поболтали, а потом девушка внимательно рассмотрела его товары и выбрала для себя пару мальчишечьих башмаков — как раз на свою небольшую ножку, плотные нитяные чулки, узенькие бриджи и белоснежную батистовую мужскую рубаху с широкими рукавами и кружевной отделкой.

После этого «события» она вернулась в свою комнату и стала ждать. Солнце медленно катилось по горизонту, жар его рыжего шара пропекал дома до треска. Бесс ходила из угла в угол, садилась у окна, через ромбовидные стеклышки которого видна была проезжая дорога, снова вставала, прохаживалась, ложилась на постель, вставала… Кинкейд все не возвращался.

К беспокойству ожидания примешивались печальные раздумья и сомнения.

То, что произошло между ними этой ночью, в этой комнате, было неизбежно. И Бесс нисколько не жалела об этом. Неважно, что произойдет с ней дальше, она всегда будет с трепетом и радостью вспоминать сладкие минуты их близости.

После того как Ричард изнасиловал ее, она несколько недель провела в мучениях — ведь она могла забеременеть. А сейчас это удивительным образом ничуть не заботило ее. Конечно, ребенок во чреве усложнит вояж в Панаму, но дело не в этом. Главное, что мысль о беременности от Кинкейда не смущала и не коробила.

Если она вернется на Залив с «прибавлением в семействе», ничего страшного. Можно выдумать, что во время поездки ее мужа постигла преждевременная смерть. Соседи, конечно, начнут судачить у нее за спиной, но никто не сможет доказать, что она лжет. А если она добудет дедово сокровище, тогда тем более нечего опасаться. Богатая вдова есть богатая вдова. А ребенок ее, девочка ли, мальчик ли, станет законным и долгожданным наследником «Дара судьбы».

Бес была слишком мудра в житейских делах, чтобы не понимать: от Кинкейда нельзя ждать большего, чем краткий взрыв страсти. Сокровища будут найдены, шотландец получит волю — и все. Он не принадлежал миру, где жила она, Бесс; а она не отважится броситься в бездны его жестокого мира.

Ночь тянулась час за часом. Бесс проваливалась в сон, пробуждалась, снова засыпала. Тревога не отпускала. А вдруг Кинкейд действительно бросил ее и сбежал? А вдруг его арестовали? А вдруг он ввязался в драку и его убили? При свете дня эти страхи казались глупыми и надуманными, но ночью, влажной, душной, бесконечной ночью они атаковали ее, как стая назойливых кровососов.

Вторые сутки шли еще тяжелее. Бесс уже хотела идти в Чарльстон на поиски Кинкейда, остановила ее только мысль, что они могут разминуться по дороге. За гостиницу потребовали плату. На Бесс начали косо и враждебно поглядывать.

— У нас пристойное заведение, — наконец, не скрывая угрозы, заявила хозяйка. — Мы не потерпим здесь брошенных шлюшек.

— Мой муж вернется за мной, как только закончит дела в Чарльстоне, — сдерживаясь, объяснила Бесс, не забывая при этом скрывать свой благородный выговор.

— Муж! Как же! — фыркнула хозяйка. — Видела я, как ты, задрав юбки, на коне скакала. Ляжки так и сверкали. Так что не дури мне голову, подруга.

Весь день Бесс провела, закрывшись в своей комнате. Близился вечер, и девушка, изможденная зноем, духотой и мухами, вышла на улицу. Побродив по двору, она решила выбраться за ворота. Гостиница стояла прямо на площади, где недавно гремела и кипела ярмарка. Теперь здесь было тихо и пусто.

Бесс стала прохаживаться, чтобы размять ноги. И тут она увидела, что через площадь едет верхом на лошади негр, а рядом с ним тащится мул. Бесс повернулась, чтобы избежать встречи, но, к ее удивлению, негр направлялся именно к ней.

— Бесс! — услышала она знакомый голос. — Это ты? Девушка всмотрелась в лицо всадника.

— Руди? Руди! — узнав его, воскликнула она. — Неужели это ты! Господи Боже, Руди, я думала, ты утонул!

Она разволновалась от неожиданной встречи. Ведь чернокожий моряк в ту страшную бурю стоял на самом носу шлюпа. И она помнит, как оборвался его крик.