— Ладно, — выдохнул он. — Похоже, все. Если там и есть еще золото, то пусть его сам сатана из ила выкапывает.

Бесс обняла Кинкейда, прижала к груди его голову. Изнеможение его было очевидно.

— Зря ты столько раз нырял, — мягко укоряла она шотландца, теребя его мокрые волосы. — Совершенно бездумно.

Пошел дождь. Кинкейд был все еще не в состоянии двигаться, поэтому Бесс так и сидела около него, пока не промокла насквозь.

— Ха-кобо собирается подать нам ужин. Он что-то там подстрелил, — сказала она. — Я не видела, но думаю, это…

Внезапно Кинкейд толкнул ее на землю и накрыл своим телом. Раздался какой-то хлопок, затем крик. Бесс подняла голову и увидела, что через прогалину, пошатываясь, бредет Тик Уордер, в руках у него пистолет, а из шеи торчит короткая, с легким оперением стрела.

Бесс ахнула. Внутри у нее все сжалось. Земля будто уходила из-под них.

— Карибы, — прохрипела она.

— Нет, — отозвался Кинкейд. — Ну-ка лежи, не поднимайся, — велел он и осторожно пополз к куче своей одежды, где оставил пистолет.

Уордер сделал несколько нетвердых шагов, упал на колени, а потом рухнул лицом вниз и больше не шевелился. Бесс посмотрела на проводника — куна, но тот даже не двинулся, просто наблюдал, как остальные матросы похватали все, что смогли унести из золота, и бросились в заросли. Когда они окончательно скрылись из виду, Ха-кобо встал и подошел к Бесс и Кинкейду, протягивая вперед руки. Оружия у него не было.

Шотландец предупреждающе поднял пистолет, но проводник скрестил на груди руки, покачал головой и, приблизившись к Кинкейду, отвел дуло его пистолета в сторону.

Бесс осторожно огляделась. Тишина. Ничто не шелохнется. Только шуршат в траве цикады да шелестит моросящий дождь.

— Я ему верю, — сказала она. — Кто бы ни убил Уордера, не думаю, что куна против нас.

Ха-кобо заулыбался. Сложив у рта ладони, он издал протяжный птичий крик. Секунду спустя из-за зеленой завесы кустарника вышел Че.

— Нет стрелять Че, — громко сказал он. В руках индеец держал полую трубку и пучок коротких стрел. — Англич плохо, — молвил Че. — Англич хотеть смерть желтая голова. Че остановить.

Бесс сглотнула комок страха и выдавила тусклую улыбку.

— Спасибо тебе, Че, — поблагодарила она. — Но почему? Почему они решили убить нас? — бросилась девушка к Кинкейду. — Мы же собирались поделить с ними золото.

— А они захотели забрать его все, — ответил шотландец. — Теперь их навеки поглотят джунгли. Без Ха-кобо далеко не уйдешь. Погибнут от голода или от укуса змеи. А может, попадутся в руки карибам.

— Че видеть все, — продолжал Че. — Кариб быть здесь. Че быть здесь, Че смерть кариб. — Он показал на пальцах «два». — Кариб плохой. Англич плохой. Жен-чи-на Звезд нет плохой. Желтая голова нет плохой. Друг куна. Да?

— Куна друг да! — Кинкейд протянул дружелюбному индейцу руки.

Че энергично потряс их, потом обнял шотландца.

— Можно от дождя где-нибудь спрятаться? — спросил Бесс.

За день она столько пережила, что была на грани срыва. Ей хотелось свернуться клубочком в объятиях Кинкейда, спрятаться от сырости и ни о чем не думать. Голова болела, тело горело, но по нему все время пробегали мурашки.

— Можно? — повторила она. — Ну, пожалуйста… Кинкейд обнял ее за плечи и повел к навесу-хижине.

Под плетеной крышей горел очаг.

— Снимай с себя все, — строго сказал Кинкейд. — Лихорадка начнется, если будешь сидеть в мокром.

Бесс округлила глаза.

— Здесь? Раздеваться здесь, перед всеми?

— Я тебя нагишом видел, пожалуй, не один раз. А на Че и Ха-кобо это вообще не произведет впечатления. Я сказал, раздевайся, живо!

— Вот еще! Жди! — выкрикнула девушка. — Обсохну у огня, но, черт меня побери, раздеваться догола перед дикарями я не стану.

— Меня ты тоже к ним причисляешь, а, Бесс? — хохотнул Кинкейд.

— Тебя самого первого! — парировала она. — Ты мог бы стать королем целого народа голых дикарей!

— Но ты ведь все равно любишь меня! — проказливо поддел ее шотландец.

— Да, — вдруг посерьезнев, ответила Бесс. — И ничего не могу с этим поделать.

После ужина, который Бесс и Кинкейд разделили с Че и Ха-кобо, индейцы молча поднялись и нырнули в пропитанную дождем ночь. Кинкейд растянулся около огня, Бесс устроилась у него под крылом.

— Чего это они? — сонно удивилась она поведению куна.

— Мне кажется, они неуютно себя чувствуют в компании ведьмы, — усмехнулся Кинкейд, — а Че, наверное, боится, что ты превратишь его в лягушку.

Он устал до смерти. Веки щипало, будто в них бросили горсть песка, но он понимал, что сейчас не до сна. На индейцев — куна, конечно, можно было надеяться. Но в сущности все зависело от него. И прежде всего жизнь Бесс.

Она поднесла к губам его ладонь, один за другим поцеловала пальцы. Ее прикосновения-пушинки щекотали кожу, но они же вызвали в его теле тихую дрожь восторга.

— Я ведьма, по-твоему? Только честно? — спросила она шепотом.

Кинкейд смотрел на ее бледное лицо. Глаза девушки были опущены, он не видел их, но чувствовал жар этой лазурной синевы.

— Ты можешь видеть недоступное, предсказывать, это верно, — признал Кинкейд. — Но ведьма — это что-то злое. В тебе же, девочка, я вижу только добро и любовь. Твоя душа чиста и невинна, так же как моя черна и порочна.

Девушка вздрогнула в его объятиях.

— Не говори так о себе. Ты хороший человек. Все, что было в прошлом, не лишает тебя права на свою долю счастья. Мы еще сможем начать новую жизнь.

— Ну, опять… — сквозь зубы произнес он.

— Да опять. И опять. Я ведь люблю тебя, бестолковая твоя шотландская голова. И ты любишь меня. И знаешь это. Так?

— Признать, что я люблю тебя, легко и приятно. Вся сложность в том, что ты ждешь от меня, милая.

— Чтобы ты женился на мне. — Бесс повернулась к нему лицом. — Ты отныне не нищий наемник. Золото, которое ты извлек из-под этого водопада, делает тебя богатым и независимым.

Ну где, где еще он найдет такую женщину? Нигде. Она особенная, совершенно удивительная, одна на миллион. Он всегда будет тосковать по этим шелковистым локонам, по низкому хрипловатому голосу…

— Ах, Бесс, — выдохнул Кинкейд. — Ах ты, моя Бесс.

Склонившись к ее лицу, он нежно коснулся мягких губ, вкусил их яблочную сладость.

Лишь на несколько секунд он представил себя мужем Бесс, хозяином «Дара судьбы»… Что за жизнь будет у него — рубить леса, возделывать землю… встречать весны, зимы… любоваться на Бесс… растить детей… видеть любимую с младенцем у груди… Нет!

— Нет, Бесс, — повторил он вслух, убеждая скорее себя, чем ее. — Мы с тобой опоздали. Я доставлю тебя к родному порогу. Живи на своей прекрасной земле. А я… Пройдет время, и ты забудешь обо мне. Ты встретишь хорошего человека, который будет достоин тебя.

— Не говори так, — ответила Бесс. — Разве ты недостоин меня? Да ты обманываешь самого себя, утверждая это!

— Почему интересно?

— Потому что ты трус, потому что ты боишься позволить себе любить и быть любимым. Твоя первая жена предала тебя. Конечно, легче от всего отказаться, чем рисковать еще раз! — с жаром сказала Бесс.

Проглотив горькие, резкие слова, рвавшиеся с языка, Кинкейд вскочил, схватил пистолет и вышел на дождь. Тот хлестал, пропитывая одежду, волосы, но какое это имело значение! Он понимал, что глупо, опасно вот так разгуливать, подставляясь под стрелы дикарей-карибов, дразня голодных хищников, но ему просто необходимо было побыть одному, подальше от Бесс. И подумать. Он понимал, что если расстанется с Бесс, то, конечно же, никогда не купит и не возделает ни клочка земли, ни на шаг не отступит от жестокого своего промысла. Он найдет себе врага, он найдет себе клинок и мушкет, он найдет себе войну одну, другую, пятую… Свою долю золота он промотает в кабаках и борделях. А когда наконец удача изменит ему, на могиле его некому будет поплакать, некому будет даже начертать на надгробном камне имя.