Первым предметом, которого коснулся луч, был телефон, следующим — медицинский словарь, затем камин, в котором горел огонь.

— Господи, — простонал Стюарт, — что же это такое!

Его оглушил сильный треск, и в комнате стало так жарко, как в печке. Затем раздалась серия глухих взрывов, ужасные вопли… и тонкий луч исчез. Ужасная тень, тень человека в рясе, возникла в лунном свете на лужайке и тоже исчезла.

Держась за щеку, которая горела так, словно ему дали пощечину, и чувствуя звон в ушах, Стюарт с трудом поднялся на ноги. В комнате стоял дым и пахло гарью и расплавленным металлом. Он с досадой взглянул на стол.

Телефон был изуродован!

— Господи, — простонал он опять и схватился за спинку стула.

От словаря медленно поднимался дым. В нем было аккуратное круглое сквозное отверстие в три дюйма диаметром! А пламя в камине разгорелось так, что доставало до дымохода!

Он услышал шум мотора в узкой улочке позади дома. В комнате нечем было дышать от дыма Стюарт стоял, ухватившись за спинку стула и пытаясь прийти в себя. До него донесся шум отъезжающего автомобиля.

Кто-то подбежал к задней калитке дома… перелез через живую изгородь… пересек лужайку!

В кабинет ворвался какой-то человек. Это был крепко сложенный мужчина, свежевыбритый и бледный. Синева от бритья вокруг рта и на щеках придавала еще больше выразительности его подвижному, но властному рту. Его темные волосы были с сединой, а темные глаза сверкали от волнения. Он был элегантно одет и носил светлые желто-коричневые перчатки. Внезапно незваный гость пошатнулся и схватился за стул, чтобы удержаться на ногах.

— Быстрее! Быстрее! — крикнул он. — Телефон! А! Что это!!

Он остановился, тяжело дыша и покачиваясь, у окна и уставился на аппарат.

— Господи! — воскликнул он. — Что случилось?

Стюарт изумленно уставился на незнакомца.

— Здесь был ад! — ответил он. — Вот и все.

— А! — воскликнул незнакомец. — Опять он сбежал от меня. Телефон был моим последним шансом. Pas d'blagui.1 Больше ничего нельзя сделать!

Он сел на стул, снял светло-серую шляпу и начал вытирать свой влажный лоб чудесным шелковым платком. Стюарт пристально и ошеломленно на него уставился. В комнате все еще стоял дым.

— Чтоб мне провалиться! — заметил незнакомец с явным уайтчепельским произношением. Он взглянул на телефон. — Это нокаут!

— Могу я спросить, — сказал Стюарт, стараясь собраться с мыслями, — откуда вы взялись?

— С дерева, — услышал он удивительный ответ. — Это было единственное место, с которого я мог за ним наблюдать!

— С дерева!

— Именно. Да, я допустил промашку, Я оказался слишком тяжел. Но что я мог сделать! Теперь мы должны опять начинать все с начала.

Стюарту начало казаться, что он грезит. Перед ним был какой-то необыкновенный человек.

— Могу я вас спросить, — сказал он наконец, — кто вы такой и что вы делаете в моем доме?

— А! — незнакомец весело рассмеялся. — А ведь мы встречались дважды! Неужели без усов и бороды я неузнаваем! Впрочем, меня это радует. Позвольте представиться: Гастон Макс к вашим услугам!

— Гастон Макс! — Стюарт недоверчиво на него взглянул. — Не может быть! Завтра я должен буду присутствовать на вскрытии тела Гастона Макса, чтобы…

— Доктор, не тратьте попусту время. Этот бедолага — не Гастон Макс, и он не был отравлен. Поверьте мне на слово. К несчастью, мне пришлось его задушить.

Я, Гастон Макс, составляю в двух экземплярах следующий отчет для сведения тех лиц, которые продолжат расследование дела «Скорпиона», начатое мною. Один экземпляр будет доставлен комиссару полиции в Скотланд-Ярде. Так как я опасаюсь, что могу быть неожиданно убит, то я решил записать все, что узнал относительно серии убийств, которые, я полагаю, ведут к определенному лицу. В случае моей смерти мои французские коллеги вскроют этот запечатанный конверт, содержащий мой отчет, а помощник комиссара специальной службы в Англии, занимающейся международными делами, получит инструкции вскрыть конверт, который я отправлю в Скотланд-Ярд.

Собственно говоря, это дело началось с посещения инкогнито Парижа Великим князем Иваном, этим знаменитым военачальником, на которого возлагались большие надежды. Я лично отвечал за его безопасность во время пребывания во французской столице (тоже, как понимаете, инкогнито), поэтому я завязал дружбу с Казимиром, камердинером Великого князя. Нет ничего в жизни господина, во что бы не был посвящен его слуга, и от Казимира я рассчитывал узнать действительную причину, которая привела это титулованное лицо в Париж в такие смутные времена. Поскольку мне было известно, что Великий князь — галантный кавалер, то я с самого начала попытался обнаружить в этом деле женщину, и я не ошибся.

Действительно, в этом деле была замешана женщина, и — nom d'un nom!2 — она была прекрасна.

В Париже много красивых женщин, и во времена международных раздоров нам, правда, приходится расстреливать некоторых из них.3 Что касается меня лично, то с удовлетворением могу заявить, что я никогда не был связан ни с одним подобным делом. Возможно, я сентиментален, это — слабость французов, но в тех нескольких случаях, когда я разоблачал женщин и они были очаровательны, — pardeau4 — им удавалось скрыться. Возможно, я поступал так потому, что рассчитывал, что в дальнейшем они будут держаться подальше от подобных дел, и никогда никто из них по моей вине не был расстрелян. Вот так-то.

От старины Казимира я узнал, что некая танцовщица, появившаяся недавно в одном из театров на Монмартре, написала Великому князю письмо, умоляя его выслать автограф, и прислала ему свою фотографию.

У-фф! Этого было достаточно. Неделю спустя она получила автограф и приглашение отобедать с Великим князем в его гостинице в Париже. Да, он приехал в Париж. Я уже отмечал, что он был поклонником прекрасного пола, а она была красива. Мнение об этом света было однозначно. Богатый глупец и хитрая интриганка. Ничего нового. Перейдем теперь к этой истории.

Конфиденциальные сведения, передаваемое мне Казимиром, представляли интерес по различным мотивам. Во-первых, у меня были особые причины для того, чтобы подозревать каждого, кто попытается получить доступ к Великому князю. Это было связано с высшими интересами нашей международной политики. И во-вторых, я подозревал Зару эль-Хала по причинам профессионального характера.

Да, ее звали Зара эль-Хала, что по-арабски означает «цветок пустыни»! По ее словам, она была египтянка, и действительно, у нее были продолговатые миндалевидные глаза жителей Востока, но ее выдавала белоснежная кожа, и я сразу понял, что, несмотря на несомненное присутствие в ее жилах восточной крови, она все же ближе к Европе, чем к Африке. Это — моя профессия, отмечать все необычное, вы понимаете; заметил я и то, что в то время, когда весь Париж восторгается этой красивой и изысканной женщиной, она уже в течение нескольких недель продолжает оставаться в маленьком театре на Монмартре. В ее манере исполнения танцев не было ничего вызывающе пикантного, что было необычно для того заведения, где она выступала; по этой же причине ее, вероятно, и не приглашали куда-нибудь еще.

Это было тем более подозрительно, о чем я уже говорил. В качестве представителя варьете я навестил этот театр на Монмартре, но в дирекции мне сообщили, что Зара эль-Хала никого не принимает, в том числе и по вопросам, связанным с ангажементом. Небольшой, но дорогой автомобиль ожидал ее у служебного входа. Мои подозрения окрепли. Я ушел, но на следующий вечер вернулся снова, одетый уже по-другому, и из укромного местечка, выбранного мной предыдущим вечером, наблюдал за отъездом этой танцовщицы.