Ни слова не говоря, они направились к кровати. Йен помог Бьянке раздеться, но не позволил ей снять массивный камень, висящий на груди. Они легли на огромное, грубо сколоченное ложе и медленным, исполненным нежности и неги любовным актом закрепили свое право на него. Затем они долго лежали обнявшись и обсуждали впечатления о прошедшем бале, как давно привыкшие к телесной и духовной близости любовники. Идиллия несколько нарушилась, когда Бьянка рассказала Йену о своем разговоре с Джулио Креши, и Йен вскочил, чтобы немедленно послать ему вызов на дуэль. Однако при помощи ласковых увещеваний и нескольких поцелуев ей удалось переключить его внимание. Последние красные угольки потухли в камине, и они заснули, крепко обнявшись. Их обнаженные сплетенные тела умиротворенно расслабились под стук дождя в оконное стекло.

Что-то тяжелое стукнуло Бьянку по носу, и она открыла глаза. Впрочем, даже если бы этого не случилось, она проснулась бы через минуту от крика. Он был слабо различим и скорее напоминал какой-то странный шум. Но исходил он от человека, лежавшего рядом. Он откинул руку во сне, уронил ее Бьянке на лицо, лишив возможности дышать.

— Йен, — позвала она его сначала тихо, потом громче. Она вывернулась из-под его руки и перевернулась на бок, чтобы потрясти и разбудить его. Но как только она прикоснулась к нему, он оттолкнул ее и сбросил с кровати. — Йен! — закричала она во всю мочь и, схватив его за плечи, принялась трясти. — Йен, проснись!

Йен сел на кровати, зевая и щурясь спросонья. Он посмотрел на женские руки, лежащие у него на плечах, затем перевел взгляд на Бьянку и только тогда понял, где он находится и что случилось. Ночной кошмар на этот раз был реальнее и оттого ужаснее, чем обычно. И виной тому Мора, которая проникла к нему в комнату и наполнила ее своим запахом, возродившим болезненные воспоминания с невероятной отчетливостью. Он непроизвольно поежился, когда Бьянка влезла в постель, обняла его за шею и прижалась лбом к груди.

Ее присутствие успокаивало, и Йен понемногу пришел в себя. Она гладила его по волосам, осторожно массируя затылок, а потом спросила:

— Почему вы не расскажете мне о своих кошмарах?

Йен вдруг насторожился и попытался отстраниться, но Бьянка не отпускала его от себя. Ей так хотелось понять его, узнать, отчего он так невероятно холоден и жесток, проникнуть в его тайны, помочь ему залечить кровоточащие сердечные раны. Этой ночью, преодолев неуверенность в себе и прочие сомнения, она решила, что больше не позволит ему отдалиться от себя.

— Вы должны кому-нибудь рассказать о них. Если вы будете держать свой страх в себе, вы никогда от него не избавитесь.

Дождь хлестал по стеклам, и тишина в комнате стала напряженной. Руки Бьянки по прежнему обвивали его шею, а голова Йена теперь покоилась у нее на груди. Ее грудь была так восхитительно нежна и мягка, что он, проведя по ней щекой, возбудился. Он решил, что сейчас они снова займутся любовью, потом заснут, и она больше не станет донимать его назойливыми расспросами. Йен чувствовал, что поступает неправильно, но предпочел отогнать от себя это ощущение и отдаться во власть женщины. Он снял ее руки и провел ими вниз по груди и талии.

— Я хочу любить вас, дорогая. Примите меня в себя, — прошептал он срывающимся голосом, обещавшим наслаждение, которому, он знал, она не сможет противиться.

— Нет. — Она решительно покачала головой и прямо взглянула в его затуманенные страстью глаза. — Сначала вы должны рассказать мне о своем кошмаре. Я хочу знать, что причиняет вам такую боль. Я хочу помочь вам избавиться от нее.

Она не ожидала, что Йен вдруг демонически расхохочется. В этом смехе не было ничего веселого, а выражение его лица повергло ее в ужас. Йен не переставал смеяться. Он понимал, что она не подпустит его к себе до тех пор, пока не узнает правду о его кошмарах, но при этом знал наверняка, что его рассказ надолго отобьет у нее тягу к нему. То, что Бьянка оказалась в ловушке, веселило его пуще всего: ей некуда деться, она его пленница — преступница или невеста, — у которой нет пути назад. Ей придется остаться, и он будет любить ее, наблюдая, как она съеживается от страха и отвращения, избегая его ненавистного прикосновения. Таким образом, страшные предсказания Моры сбудутся.

Йен хохотал. Она хотела быть к нему ближе, узнать его лучше? Прекрасно, у нее появится возможность увидеть его таким, каким он сам себя видит.

— Вы будете любить меня! Сейчас! — изменившимся до неузнаваемости голосом приказал он. — Так будет лучше. У вас появится причина меня ненавидеть. Поверьте мне, дорогая, так лучше.

С этими словами он попытался раздвинуть рукой ее плотно сжатые ноги. Она хотела оттолкнуть его, но Йен заломил ее руки за голову. Теперь он протиснул между ее ног колено и раздвинул их, несмотря на то что она изворачивалась под ним. Он схватил оба ее запястья одной рукой, а другой ввел член внутрь. Он увидел, как исказилось в страхе ее лицо, и поспешил закрыть глаза, чтобы не замечать отвращения, которое должно было последовать за страхом. Она вырывалась, извивалась всем телом и кричала, словно заразившись его безумием.

— Нет! Йен, нет! — кричала она, пока он старался овладеть ею. — У вас ничего не выйдет. Вы не заставите меня презирать вас!

Ее слова вызвали усмешку на его лице, и он открыл глаза.

— Заставить? Мне казалось, что вы уже презираете меня. Если не ошибаюсь, вы сказали мне об этом несколько дней назад в этой самой комнате.

— Я ошибалась. Вы оскорбили мои чувства, и я говорила необдуманно, — извиняющимся тоном вымолвила Бьянка.

— На этот раз я намерен оскорбить не только ваши чувства, дорогая, — хмыкнул Йен, вернее, тот человек, который совсем недавно был Йеном.

В зверином остервенении он усилил попытки сломить ее сопротивление и овладеть ею. Но Бьянка не сдавалась и боролась с удвоенной силой.

— Назовите меня мерзавцем, — свирепо шептал он ей на ухо, все сильнее сжимая запястья, поскольку она отказывалась подчиниться. — Скажите, что я трус, насильник, скотина.

— Нет, — упрямо простонала она. — Нет, нет, нет. — Это заклятие помогало ей переносить боль в руках.