Кажется, я прежде никогда не видела кукольных домиков. Я тут же забыла о сестренке и уселась рядом с этим волшебным бело-розовым домиком со сверкающей крышей из белой плитки, белыми колоннами и тремя белыми ступеньками к розовой входной двери. Рядом с ней висел крошечный медный дверной молоточек в форме львиной головы, которым можно было стучать, а на самой двери висел почтовый ящичек с прорезью для писем не больше ногтя. Дверь была на петлях, так что куклы могли стучаться и входить. Мне самой до ужаса хотелось войти в эту дверь. Я нагнулась до самого пола, чтобы заглянуть в решетчатое окошко и поглядеть, нет ли там кукол и не машут ли они мне розовыми пальчиками.

— Хочешь посмотреть, как там внутри? — спросил Марк, ассистент фотографа. И нажал на кнопочку сбоку. Домик распахнул передо мной все три этажа со всей обстановкой: тут кроватка, там половичок, на кухне печка, а в туалете — малюсенький унитаз с малюсенькой сидушкой.

Я принесла самого маленького медвежонка, не больше пальца, и провела его по дому, положила в кроватку, посадила на коврик, поставила к плите готовить овсянку и в конце водрузила на унитаз. Я совсем забыла про зубы. Я улыбалась до ушей.

Конфетка уже устала фотографироваться, няня (не Клаудия, а другая, то ли Рианна, то ли Агнешка, то ли Хильке) села ее кормить, и целых двадцать минут я могла играть одна. Моего медвежонка звали Пушинка (она девочка), и в семье медведей она всегда была самой младшей, зато в кукольном доме она быстро повзрослела и превратилась в миссис Пушиху, гордую хозяйку миниатюрного особняка. Я сделала ей фартук из кусочка ткани, и она суетилась по хозяйству, прилежно вытирая лапкой пыль.

Как только Конфетка поела, переоделась и снова была готова фотографироваться, я с большой неохотой отправила миссис Пушиху отдыхать в спальню и позировала на полу с сестрой, изо всех силой стараясь быть обаятельной. Но у меня ничего не получалось. Я все время забывала про зубы, склоняла голову набок и до того боялась закрыть глаза при вспышке, что не шевелясь и не моргая смотрела в объектив, и оттого глаза у меня сходились на переносице. А Конфетка, только-только родившаяся на свет, уже все умела. Улыбаться она еще не могла, зато до невозможности мило хлопала голубыми глазками, складывала розовые губки и сжимала мой палец, вовсю работая на камеру.

Когда наконец съемка закончилась и фотограф с ассистентом начали убирать все эти странные белые листы и серебряные экраны, а также бесконечные камеры, треноги, батарейки и провода, я вновь села возле кукольного домика. Я разбудила миссис Пушиху, и она с несчастным видом обошла каждую комнату, поцеловала каждый набалдашник у кровати, шерстяной край каждого коврика и все круги на плите. Она даже присела рядом с унитазом и тоже его поцеловала.

— Что она делает? Ее тошнит? — спросил Марк, подсев ко мне.

Я вспыхнула, испугавшись, что он решит, что я наказываю медведя.

— Она прощается с домом, — прошептала я.

— Она больше не хочет там жить?

— Это самый настоящий дом ее мечты! — ответила я, и он рассмеялся.

— Тогда скажи ей, что она может там остаться. Кукольный домик твой.

— Вы серьезно?

— Мы сначала хотели взять его напрокат, но аренда встала бы гораздо дороже, поэтому пришлось купить. А теперь что, тащить его в студию? Не вижу смысла. Так что, конфетка, оставь его себе.

На долю секунды у меня сдавило желудок, и я решила, что он хочет подарить домик не мне, а младшей сестре.

— Я не Конфетка, я Солнце! — упавшим голосом сказала я.

— Я знаю, дорогая. Я всех так называю. Тем более что ты настоящая конфетка!

И он нежно коснулся кончика моего носа.

Марк мне очень понравился. Я потом часто представляла, что мы живем вместе в бело-розовом домике, а миссис Пушиха служит у нас экономкой.

Мама купила мне двух кукол в новый домик, но они мне совсем не понравились. У них были фарфоровые головы и неподвижные тела из белой ткани. Сидеть как следует они не умели, и мне приходилось их чем-то подпирать либо класть на пол, будто они внезапно упали в обморок. Наряды у них были викторианские: дама в фиолетовом платье с кринолином, а ее кавалер в темно-сером сюртуке и брюках в тонкую полоску. Мама сказала, что я должна их назвать Викторией и Альбертом. А мне этого совсем не хотелось. Поэтому куклы стали нравиться еще меньше, и я перестала с ними играть. В ночных кошмарах мне являлись двухметровые великаны с разрисованными кукольными головами и немигающим взглядом, готовые прибить меня одним движением туго набитой руки. В итоге я отправила Викторию и Альберта в ссылку на самое дно ящика для носков и трусиков.

Я пригласила в кукольный домик медвежонка побольше, чтобы миссис Пушиха не скучала. Его звали мистер Толстопятый, это был пузатый медведь с широкой улыбкой, он любил рассказывать всякие байки, особенно пропустив стаканчик, который я наливала ему из кукольной фляги.

Я решила, что миссис Пушиха и мистер Толстопятый хотят детей, и я дала им крошечную китайскую киску по имени Ням Ням, которая всем махала лапкой, потом Балетку, розовую стеклянную лошадь, и еще малышку Арахису, которую я специально сделала из розового пластилина.

Мама страшно разозлилась, увидев, как я играю с новой семьей:

— Ты зачем забила этот чудный кукольный домик мусором? Я купила тебе подходящих кукол. А это что? Это же не куклы! Они не смотрятся вместе! Они все разного размера! Да еще и пластилин! Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда ты с ним играешь, потом от него везде пятна.

И она чуть не раздавила Арахису в руке.

Я ответила, что мне стыдно, я вела себя глупо, и выставила из домика всю семью. Но как только мама вышла из комнаты, я снова их туда вернула. Я попросила миссис Пушиху приготовить для всех мое самое любимое блюдо: пюре из запеченных бобов и сосиски. Мистер Толстопятый завалился на диван и раскрыл крошечную газету. Ням Ням села играть в «шарики» с крошечными бусинами. Балетка исполняла балетные па, нацепив балетную пачку из розовых перьев. Я опять аккуратно слепила Арахису и положила ее в спичечный коробок. Что бы ни случилось, мои домашние должны быть живы-здоровы и каждый на своем месте.

Прошло несколько лет, а они все до сих пор живут в кукольном домике. У меня появились новые куклы, маленькие и крепкие, с улыбкой на лице, пять крошечных фетровых мышек, все в разных костюмчиках, но все они только друзья и родственники моей медвежьей пары. В доме теперь намного больше мебели: кровать с пологом на четырех столбиках и к ней набор простыней из розового шелка, потом еще телевизор, малюсенькая птичка в белой клетке, в каждой комнате ковры, на стенах картины, на всех окнах занавески, но та мебель, которая была с самого начала, все равно моя любимая. У миссис Пушихи теперь целый набор кастрюль, и обед она подает в специальных миниатюрных тарелках с узором из ивовых листочков. У мистера Толстопятого на диване бархатные подушки с маленькими кисточками. У Ням Ням, Балетки и Арахисы в комнатах полно малюсеньких игрушек, и есть даже миниатюрный кукольный дом. У него крючок сбоку, и его можно разложить. Там живет точная копия моей семьи, я вылепила ее из пластилина, у них тоже есть кукольный домик-крохотулька. Я часто представляю, как в той крохотульке еще кто-то и еще один дом, не больше крошечки, а внутри него — еще и еще, и так до бесконечности, пока не закружится голова.

Кукольный дом — моя любимая игра, хотя я, наверное, уже слишком взрослая для кукол. Конфетка тоже хотела с ним поиграть, как только научилась ползать, но вместо игры только жевала мебель. Она даже как-то раз чуть Арахису не проглотила.

Я хотела ее отвлечь, но она еще сильней тянулась обратно. Домик теперь ей стал вместо опоры, она все время хваталась за козырьки окошек и ломала их. Однажды я не выдержала и шлепнула ее по цепким пальчикам. Это увидела мама и раскричалась: я плохая сестра, ревнивица, эгоистка, я должна делиться игрушками с Конфеткой! А я была готова отдать Конфетке любые свои игрушки, но только не кукольный дом. Я перетащила домик в шкаф и закрыла дверь, чтобы Конфетка не достала.