— Я бы с удовольствием, дорогая, но ты же знаешь, я не разбираюсь в грамматике и со счетом у меня туго.

— Зато ты лучший в мире эксперт по Дэнни. Ты бы на раз-два защитила диплом по его творчеству, и мне нужна твоя помощь. Я пообещала спеть «Сладкая ты моя доля» на тупом школьном концерте. Можно я с тобой порепетирую?

— Девочка моя!

Ну наконец-то отвлеклась!

— Тебя выбрали для участия в концерте!

— Нас всех выбрали, всех до единого.

— Но учитель, наверное, решил, что у тебя прекрасный голос. Тем более что это так и есть.

— Голос у меня какой-то не такой. Мисс Беллинг в Лэтчфорде говорила, что я пою так громко, будто хочу всех оглушить.

— Неудивительно для такой дурацкой школы. Они там дальше своего носа ничего не видят, а настоящий талант тем более не разглядят. Тем лучше для Байлфилда! Как же здорово, что ты будешь петь твою песню! Я так тобой горжусь. И Дэнни тоже бы гордился. Ты ему еще покажешь, моя дорогая.

Я все думала об этой девочке, Доле. Неужели она и правда моя сестра? Мама так сильно разозлилась, как будто ей есть что скрывать.

— Не смей даже заикнуться об этом твоему отцу!

А я посмею. И расскажу ему, что мама меня ударила. Я дотронулась до щеки. Давно уже не больно, и следов не осталось, но я до сих пор чувствую эту пощечину. Иногда мне кажется, что мама меня ненавидит. А я иногда ненавижу ее.

Подожду до вечера. Я же не совсем дура — к папе по утрам лучше не лезть, тем более в воскресенье. За стол мы сели поздно. Конфетка и Ас болтают без умолку, а я как воды в рот набрала. И мама тоже почти не говорит, только беспокойно посматривает на меня. Она ковыряет маленький кусочек курицы, откусывая от него по чуть-чуть. Зубы у нее идеальные.

Наконец она ушла вместе с Клаудией, Асом и Конфеткой. Папа спустился с воскресными газетами к бассейну. За обедом он тоже почти ничего не говорил. Не пойму, в каком он настроении. Но у меня созрел коварный план. Доля мне его подсказала.

Я отправилась в бар, взяла красивый хрустальный бокал и приготовила виски с содовой, ровно так, как это любит папа, — очень много виски и чуть-чуть содовой. На талии завязала полотенце, поставила бокал на поднос и осторожно пошла к бассейну.

Папа просматривал желтую прессу в поисках снимков со вчерашней премьеры. Мама давно уже проглядела таблоиды: никаких снимков с Дэнни Килманом, только фото ребят из «Милки Стар».

— Как тебе «Милки Стар», Солнце? — спросил папа, почесывая в затылке.

Он еще не расчесывался как следует, и бандана повязана небрежно, виднеется лысина, розовая на фоне черных волос. Мне его даже стало немного жаль.

— Не особенно, — поморщилась я.

— Я вот тоже не пойму, чего с ними так носятся, — подхватил папа. — Они слишком нежные и скучные. Я их всех путаю. Ты их отличаешь? Кто тебе больше нравится?

— Говорю ж тебе, пап, они мне не особенно. Я тоже не знаю, кто из них кто, — соврала я. Это поднимет ему настроение. Надо просто повторять за ним все, что он говорит, только немного менять слова местами.

— Это в честь чего? — спросил папа, кивнув на поднос и полотенце.

— Я Солнце, ваша официантка, сэр. Ваш коктейль, сэр. Не желаете ли выпить? Виски с содовой — моя специальность. Сэр.

— Выпить — с удовольствием. Ну ты даешь.

Я подала ему бокал и села рядом. Сбросила шлепанцы и опустила ноги в бассейн.

— Я так горжусь, что ты мой папа.

Это я уже подлизываюсь по полной.

Он улыбнулся и отхлебнул из бокала.

— Конфетка и Ас тоже.

Я поболтала ногами в воде. Помолчала немного. Надо дождаться, когда бокал станет наполовину пустым.

— А Дэнни Младший и Топаз небось раздуваются от гордости, что они твои дети.

Не смотрю на папу. Болтаю ногами. Мы никогда не говорим о первой папиной семье. У папы была еще одна жена, Эшли, задолго до мамы. Я никогда с ней не встречалась. Но Дэнни Младший и Топаз приезжали к нам в гости, до рождения Конфетки. Дэнни Младший очень много пил, а Топаз ничего не ел. А я им была совсем не интересна.

Папа только хрюкнул и ничего не сказал. Допил свой виски.

— Разрешите принести вам еще один коктейль, сэр. Слушаю ваши дальнейшие распоряжения, сэр, — выпалила я и бросилась в гостиную.

Ах ты черт, мама вернулась. Увидев меня, она так же, как и я, вздрогнула. Вид у нее виноватый. Она что-то смотрит в мобильном телефоне. Но это не ее маленький и розовый. Это папин. Он бросил его в куче мелочи и ключей от машины на большом кофейном столике. Мама читала его сообщения и чуть не выронила телефон, когда я вошла.

— Привет, мам.

Она посмотрела на меня отсутствующим взглядом и вдруг пристально оглядела меня с головы до ног.

— Что это за тряпку ты нацепила? Какой-то ужас, живот выпирает. Сними это немедленно, Солнце. Представления о стиле у тебя не больше, чем у обезьяны в зоопарке.

Я что-то быстро ей ответила и даже в шутку почесала в подмышках, чтобы не выдать обиды, хотя она сильно меня задела.

— А полотенце! Господи боже, зачем ты нацепила мое кухонное полотенце?

— Фартук, мэм. Коктейли на выбор к вашим услугам! Джентльмену у бассейна я подношу напитки, но и вам приготовлю водку с тоником — в правильной пропорции — или, если хотите, бокал отменного белого сухого.

— Тебе всего десять. Ты не должна разбираться в алкоголе. Хватит!

— Я же его не пью. Я только наливаю. Мэм.

— Тогда хватит наливать. Дурацкая игра.

— Я обещала принести джентльмену коктейль. Он ждет свой виски.

Мама вздохнула:

— Ладно. Иди, но потом поиграй во что-нибудь другое. Что с тобой творится? У тебя собственная плазма, эппловский компьютер, приставка «Нинтендо», я бы в детстве за такие игрушки все отдала. А ты играешь в дурацкие детские игры или запрешься в шкафу и что-то там себе бормочешь. Все-таки ты малость того.

Я покривлялась для нее, быстро налила виски с содовой и убежала. Папа по-прежнему в шезлонге с закрытыми глазами. Уголки губ опущены: к общению он явно не расположен. Но я не собираюсь сдаваться. Я погремела бокалом, и он приоткрыл один глаз.

— Вы просили повторить, сэр, — я протянула ему поднос.

Он приподнялся и слегка покачал головой.

— Артистка ты, Солнце, — он взял бокал.

— Знаю. — Я присела рядом на корточки. Взяла пустой поднос и с серьезным видом начала его крутить, чтобы не смотреть отцу в глаза. — Папа?

— А?

— Пап, помнишь, мы с тобой о твоих детях говорили?

— Когда?

— Сколько их у тебя?

— Что?

— Сколько у тебя…

— Зай, давай без загадок, я не в настроении.

Говорит он резко, хоть и назвал меня заей. Но мне надо гнуть свою линию.

— Это не загадка, папа. Сколько у тебя детей?

— Трое.

— А всего?

— Ну хорошо, пятеро. Ты же сама знаешь.

— А ты уверен, что других детей у тебя нет? — спросила я севшим голосом, потому что в горле пересохло.

— Других?

— Я тут с девочкой познакомилась, Доля зовут, как в одной твоей песне поется. Так вот она говорит, что ты ее папа.

— От меня многие без ума, ты же сама знаешь, — сказал папа. — Бедняжка придумала, что я ее отец.

— Нет, она говорит, что это правда. И ее мама тоже так говорит.

— Что за мама? — спросил папа, сделав большой глоток виски.

— Кейт Уильямс, худая такая, волосы темные. Говорит, встречалась с тобой, еще до мамы. Говорит, Доля — твоя дочь. Доля старше меня, мы с ней похожи, но она, конечно, круче. Представь, у нее даже зубы как у меня!

— Солнце, не части, сделай передышку. И прекрати выдумывать, — перебил папа, залпом допил свой виски и с шумом поставил стакан на поднос.

— Я не выдумываю.

— Хватит! Иди играй. Надоела мне эта чушь, понятно?

Что ж тут непонятного? И все-таки. Он не ответил «да», но «нет» тоже не сказал. Впрочем, он больше не будет со мной говорить на эту тему. И мама тоже.

Дальше день бы просто ужасный. На чай мы пошли в гости к знаменитому теннисисту, который только-только переехал в Робин-хилл. И его семилетняя дочка захотела поиграть со мной в теннис. У меня не было ни малейшего желания с ней играть, потому что я вообще не сильна в спорте, но мама чуть не убила меня взглядом и сказала, что я не должна портить другим настроение. Это был какой-то кошмар. Эта дочка не больше Конфетки, но отменно играет в теннис, а я даже мяч как следует послать через сетку не могу. Я грохнулась на землю, содрала коленку и чуть не разрыдалась у всех на глазах.