Но так только казалось. Внутренне, невидимо для окружающих, Белопольский был уже не тот. Глубокий надлом произошел в нем. И, как он хорошо знал, этот надлом был неизлечим. Больших усилий стоило ему казаться прежним. Его ослабевшие силы поддерживало только сознание, что, кроме него, некому управлять звездолетом. И он знал, когда “СССР-КС3” закончит свой рейс и приземлится на ракетодроме Камовска, пульт управления будет покинут им навсегда. Этот рейс был последним. Никогда больше не поведет он космический корабль по дорогам Вселенной. Он считал свою жизнь оконченной. Но опасения Пайчадзе были ошибочны: о самоубийстве Белопольский ни разу не подумал. Как бы сильно ни была потрясена его душа, малодушию в ней не было места. Была только бесконечная усталость…

Но сейчас надо было думать о другом. Приказ Камова должен быть исполнен, и Белопольский с обычной энергией приступил к его выполнению.

Пайчадзе пытался найти кольцевой корабль, но тщетно. Слишком слаб был рефрактор в обсерватории “СССР-КС3”, чтобы с его помощью можно было увидеть столь малый объект на подобном расстоянии. За трое суток звездолет отлетел от Венеры больше чем на десять миллионов километров.

Пришлось отказаться от визуальных наблюдений и целиком положиться на указания с Земли и математический расчет. Как уже было сказано, Белопольский решил повернуть обратно в наименьшее время. Сделав по полуокружности поворот в левую сторону, звездолет затем полетит прямо, повысив скорость до пятидесяти километров в секунду. Не доходя до орбиты Венеры, он снова повернет — на этот раз направо — и окажется позади планеты, в непосредственной близости у кораблю фаэтонцев. Тогда начнется выполнение самой трудной части плана. Нужно будет вплотную приблизиться к наружному кольцу, прицепиться к нему, чтобы внезапное увеличение скорости “фаэтонца” нес сорвало операцию, и, одевшись в пустолазные костюмы, проникнуть внутрь.

Таков был план.

Семь человек экипажа “СССР-КС3” горячо поддержали решение своего командира. Все одинаково стремились спасти друзей. Ставшая неожиданно для них реальной, эта задача целиком поглотила их, и они не думали, не хотели думать о том, какую тяжелую нагрузку предстоит им выдержать. Поворот на полной скорости по окружности сравнительно небольшого радиуса позволял сэкономить несколько драгоценных часов. Это было самое главное. Ведь могло случиться, что именно эти несколько часов сыграют решающую роль.

Начался первый поворот. Он должен был продолжаться почти три часа. Столько же времени потребует и второй.

При скорости в сорок километров в секунду центробежный эффект — грозная сила. Вес всего, что находилось на звездолете, сильно увеличился против обычного земного веса. Каждое движение требовало усилий. Предоставив автопилоту вести корабль по заданному курсу, экипаж отлеживался и сетках.

Но не все могли это делать. Полученный приказ обязывал непрерывно дежурить на радиостанции, и никому не пришло в голову нарушить этот приказ даже и на три часа. Именно в это время могло быть послано сообщение об изменении движения “фаэтонца”, и было крайне важно тут же наметить новый курс, рассчитать его и изменить путь “СССР-КС3”.

На помощь Топоркову пришел Князев. Сменяя друг друга, они сидели у приемника, готовые в любую минуту принять радиограмму и передать ее на центральный пульт, где безотлучно находились Белопольский, Пайчадзе и Зайцев. Но если трое последних могли дежурить лежа, очередному радисту приходилось сидеть. Повесить сетку возле рации оказалось невозможным, не к чему было прикрепить ее амортизаторы, а приварить к стенам хотя бы простые крюки не было времени.

Конструкторам и строителям “СССР-КС3” не могло прийти в голову, что может возникнуть необходимость дежурить на станции в условиях повышенной тяжести, да еще столь долгое время. Сидеть приходилось выпрямившись. Спинка кресла была жесткой и низкой, она едва достигала пояса. К концу дежурства у радиста начинались боли в позвоночнике, быстро возраставшие. Больше двадцати минут никто не мог выдержать этой пытки. И каждые двадцать минут очередной дежурный вылезал из сетки, подползал к люку и, перебравшись через его порог, добирался до лифта. Кабина быстро доставляла его в рубку. Тем же путем отправлялся на отдых сменившийся, чтобы через двадцать минут повторить все сначала.

Три часа до предела измотали силы двух молодых и сильных людей. Андреев, Коржевский и Романов горько каялись, что не научились радиоделу, как настоятельно рекомендовал Белопольский всем членам экипажа. Они думали, что никогда не придется им стать радистами, и вот теперь… Пять человек могли бы дежурить только по одному разу.

“Тяжелый урок, — думал Андреев, — полезный не только нам, но и всем звездоплавателям”.

Сорок километров в секунду для “СССР-КС3” была расчетная рейсовая скорость. При необходимости можно было увеличить ее до пятидесяти, затратив на это резервный запас энергии. Этот запас считался неприкосновенным, но теперь настало время пустить его в ход. Белопольский решил увеличить скорость только тогда, когда корабль полетит прямо. И без того скорость при повороте была слишком велика. Если бы не угроза смерти, нависшая над Мельниковым и Второвым, он никогда не решился бы на маневр, ставящий под угрозу здоровье членов экипажа. Но выбора не было.

Двигатель, создающий отклоняющую струю, работал в таком режиме, что вся его энергия уходила на поворот, не влияя на скорость корабля в целом.

Самое ужасное для экипажа звездолета заключалось в том, что не было полной гарантии в успехе. Все было основано на предположении, что кольцевой корабль будет продолжать движение к Венере еще, по крайней мере, двое суток с той же скоростью. Стоило ему повернуть в другую сторону — а это много раз случалось с того момента, как он был замечен Субботиным, — и пришлось бы, в свою очередь, менять курс без малейшей уверенности, что “фаэтонец” снова не повернет. “СССР-КС3” не мог совершать подобные маневры до бесконечности. Кроме того, преследуемый звездолет менял скорость в широких пределах. Кто мог поручиться, что пятьдесят километров в секунду для него “потолок”? Возможно, что он полетит еще быстрее, а тогда нечего и думать догнать его.

Мысль, что Мельников и Второв навсегда останутся блуждать в пространстве или исчезнут в объятиях Солнца, приводила в отчаяние их товарищей. Во что бы то ни стало надо спасти от такой участи если не их, то, по крайней мере, их тела.

На корабле с волнением ожидали каждого сообщения с Земли. Но пока что угрожающих признаков не было.

Наступил вечер 11 августа. (Вечер, разумеется, на Земле, в СССР, а не на звездолете). Измученные люди с нетерпением ожидали восьми часов. Чем ближе подходила стрелка к желанному часу, тем труднее казалось им переносить становившуюся невыносимой тяжесть. Тело, словно налитое свинцом, отказывалось повиноваться.

“Скорее! — хотелось крикнуть каждому. — Не все ли равно, минутой раньше, минутой позже”. Но они хорошо знали, что Белопольский не остановит двигатель даже на секунду раньше.

Чуть заметно вздрогнул корабль… Вздох облегчения вырвался у всех. Невесомость волной блаженства прошла по телу. Как хорошо не чувствовать тяжесть!

Впереди сорок часов спокойного полета по прямой. Нарастание скорости до пятидесяти километров будет происходить с ускорением всего в один метр в секунду за секунду. Это вызовет тяжесть в одну десятую земной. Мелочь!..

— Сообщение с Земли, — раздался голос Князева. Репродукторы, включенные в каждой каюте, разнесли его слова по всему кораблю. — Экстренное сообщение!..

Никто не двинулся с места. Только Топорков поспешно отправился в радиорубку сменить Князева. Он поступал так каждый раз при возникновении связи с Землей, жертвуя отдыхом.

Экстренное сообщение! Что-то случилось! В подавленном настроении все ждали, что скажет Земля.

Но вот засветились экраны. Суровое лицо Белопольского появилось на них.

— Товарищи! — сказал он. — Звездолет фаэтонцев начал поворот. В настоящий момент нельзя сказать, куда он направится. Это выяснится часа через два или три. Отдыхайте! Новый поворот нашего корабля неизбежен.