На исходе седьмого часа полета появились признаки близости новой впадины. Все больше и больше попадалась растительность оазисов на желто-буром фоне пустыни. Потом местность стала понижаться, появились озера.

Солнце стояло уже совсем низко над горизонтом, когда Камов принял решение прекратить полет.

Скорость стала замедляться. Корабль описывал широкие круги, постепенно опускаясь все ниже и ниже. Гул двигателя становился все тише. Мы почувствовали содрогание корпуса корабля.

Наступила решительная и самая опасная минута полета. Звездолет весом в десятки тонн, на малой скорости, с трудом держался в разреженной атмосфере Марса. Каждую секунду он мог рухнуть вниз.

Камов не отрывал глаз от перископа. Его руки уверенно оперировали рукоятками и кнопками пульта.

Вот мы уже в пятидесяти метрах от поверхности.

Внезапно скорость увеличилась. Притяжение планеты преодолело инерцию полета. Планируя на крыльях, корабль плавно пошел вниз. Двигатель прекратил работу. Раздался скрежещущий звук. За стеклами окон заклубились тучи песчаной пыли, и космический корабль, пролетевший более четырехсот сорока миллионов километров межпланетного пространства, остановился.

Мы достигли цели. Мы на Марсе!..

В едином порыве мы все бросились друг к другу и горячо обнялись.

— Сергей Александрович! — спросил Пайчадзе. — Когда вы думаете выйти из звездолета?

— Только с наступлением утра, — ответил Камов.

— На какой широте мы находимся?

— Примерно на экваторе.

Значит, ночь продлится целых двенадцать часов[6] . Как ни трудно было ожидать так долго, но никому их нас не пришло в голову спорить с нашим командиром. Все понимали, что им руководит чувство ответственности за нас и за судьбу всей экспедиции. Кто знает, что ожидает нас за стенками корабля, на чужой земле? Быть может, под низкими растениями ползают неведомые звери — ящеры или другие неизвестные на нашей планете пресмыкающиеся. Выходить из корабля в темную, таящую опасности ночь было неразумно.

А она уже наступила. Быстро, как бывает в тропиках, день сменился ночью.

— Доказательство, что мы действительно находимся недалеко от экватора, — заметил Пайчадзе.

— Лучше всего, — сказал Камов, — разойтись по каютам и отдохнуть до утра. Завтра предстоит нелегкий труд. Правда, сила тяжести на Марсе меньше, чем на Земле, физическая работа будет легче, но мы все успели уже отвыкнуть от нее.

Я отправился за Пайчадзе в нашу каюту. Движения были легки, и во всех членах тела чувствовалась какая-то необычайная сила. Причина этой иллюзии заключалась в слабом притяжении Марса. Передвигаться по кораблю было очень неудобно. Его переходы и небольшие круглые люки-двери не были приспособлены для “весомых” условий.

В каюте только шкаф занимал, относительно нас, естественное, “земное” положение. Глядя на стол, прикрепленный ножками к боковой стене, трудно было поверить, что совсем недавно я сидел за ним с полным комфортом. Наши постели-сетки, в которых так удобно и мягко спалось, висели по сторонам окна, недосягаемые и бесполезные для нас, ставших такими тяжелыми и неповоротливыми. Вместо них в каюте висели два гамака, в которые мы забрались не без труда, посмеиваясь друг над другом.

Арсен Георгиевич решительно отказался от разговора и, улегшись поудобнее, тотчас же закрыл глаза.

Сейчас он крепко спит, а я кончаю свою запись. Она получилась очень короткой, но все основное записано.

Завтра примемся за работу. Программа составлена еще на Земле и имеет три варианта, в зависимости от того, что мы найдем на этой планете. Боюсь, что придется сократить даже самый последний вариант, рассчитанный на тот случай, если Марс окажется совершенно необитаемым. Судя по тому, что мы видели из окон корабля, планета — сплошная пустыня. Собрать образцы растений недолго. Завтрашний день будет посвящен подготовке, а затем мы совершим четыре экскурсии с целью исследования местности в радиусе ста километров от стоянки звездолета. Первую совершат Камов и Пайчадзе, а следующие — Белопольский и я. Такой порядок — был установлен потому, что на корабле всегда должен оставаться Камов или Белопольский, а также кто-нибудь из наших астрономов, на случай, если участники экскурсии погибнут. Корабль при всех обстоятельствах должен вернуться на Землю. Это наш долг перед наукой!

Дне трети нашего пути пришли благополучно. Будем надеяться, что и последняя треть пройдет так же!

10 июля 19… года звездолет Чарльза Хепгуда, готовый к старту, стоял на специально построенной для него площадке в центре обширного ноля, выбранного Хепгудом для ракетодрома.

В последние дни перед стартом американская пресса подняла большой шум вокруг полета на Марс. Хепгуд с трудом спасался от бесчисленных корреспондентов.

Бейсон в своих многочисленных статьях, посвященных полету, всю честь предоставлял одному Хепгуду, и честолюбивый конструктор испытывал к нему за это большую симпатию. Это не мешало ему подсмеиваться над Ральфом, который с присущим ему апломбом не стеснялся писать о науке звездоплавания, пичкая читателей таким вздором, что Хепгуд с недоумением пожимал плечами, не понимая, как могли редакторы пропускать такую чушь.

— Наш полет сейчас в моде, — говорил Бейсон. — Почему вы сами не пишете? Публика хочет читать о звездоплавании.

— У меня нет времени, — отвечал Хепгуд.

Он с головой ушел в подготовку рейс?.. Чем ближе был назначенный день, тем сильнее захватывала его чисто спортивная предстартовая лихорадка.

10 июля огромные толпы народа плотной стеной окружили поле с самого утра. Местность вокруг ракетодрома была мало заселена, и подавляющую часть толпы составляли те, кто приехал из различных городов страны, не исключая даже Нью-Йорка и Вашингтона, чтобы присутствовать при старте звездолета.

Во многих местах реяли американские флаги, привезенные патриотически настроенными зрителями. Конная полиция следила за порядком, не подпуская любопытных близко к кораблю.

Старт был назначен на восемь часов утра.

Спортивные комиссары, специально приглашенные Бейсоном, в последний раз осмотрели печати, наложенные на приборы пульта управления, и, простившись с обоими звездоплавателями, покинули корабль.

Хепгуд и Бейсон остались одни. Оба были одеты в резиновые костюмы, так как предстояло погрузиться в воду, чтобы ослабить вредное влияние на организм пятикратного увеличения тяжести при взлете, ускорение которого должно было составить пятьдесят метров в секунду за секунду.

Хепгуд наглухо закрыл двери. Звездоплаватели находились в единственной тесной каюте, загроможденной баллонами, резервуарами жидкого кислорода и прочим имуществом экспедиции. Свободного места почти не оставалось.

Хепгуд посмотрел на часы.

— Ложитесь! — сказал он.

Бейсон нерешительно поднес к голове резиновую маску, продолжая со страхом смотреть на длинный алюминиевый ящик, неприятно похожий на гроб.

— Но если с вами что-нибудь случится, — сказал он, — как я вылезу оттуда?

— Если со мной что-нибудь случится, то вам и незачем будет вылезать из ящика, — ответил Хепгуд. — Не все ли равно, как умереть? Без меня вы все равно погибнете, так как управлять звездолетом не умеете.

Бейсон тяжело вздохнул и покорно надел маску. Всеми силами стараясь побороть страх, он с помощью Хепгуда влез в ящик. Он слышал, как Хепгуд соединил шланги подачи воздуха, завинтил крышку ящика, почувствовал, как вода наполнила его “гроб”.

Итак, он замурован и не сможет сам выбраться отсюда. Воздуху, как он знал, хватит на сорок минут, и если его не вытащат к этому сроку, то он неизбежно задохнется.

А мало ли что может случиться с Хепгудом. Вдруг он потеряет сознание или просто забудет о своем спутнике…

А может быть, этот человек намеренно захочет погубить его? Так легко, по возвращении на Землю, придумать какую-нибудь историю, чтобы объяснить причину его смерти. Кто сможет проверить? И вся честь полета, все выгоды достанутся на долю одного Хепгуда. Как он раньше не подумал об этом? Конечно, именно так и случится! Почему Хепгуд не стучит в крышку ящика, чтобы узнать, все ли в порядке, как они об этом договорились? Стоит закрыть кран воздухопровода — и все сразу закончится… Вот уже дышать становится все труднее… Журналист заметался в тесном ящике, пытаясь выбраться. Но тут он услышал три четких удара по крышке.