Такой предсказатель невозможно было переоценить. Он буквально развязал ученым руки.

Белопольский немедленно распорядился изготовить несколько таких барометров, и они были установлены на пульте управления, в радиорубке и в выходных камерах.

Теперь звездоплаватели всегда знали о приближении грозы. Как только барометр начинал показывать повышение ионизации, с корабля давали предупреждающий сигнал, и все бывшие на берегу спешили укрыться в выходной камере.

Страшный ливень ни разу никого не захватил вне звездолета. Температура наружного воздуха неуклонно повышалась. На пятые сутки термометр показал плюс семьдесят градусов. Легкая дымка, поднимавшаяся от воды, постепенно превращалась в туман. Звездоплаватели были вынуждены одеться в охлаждающие костюмы.

Интересно отметить, что легкостью и простотой устройства эти костюмы были обязаны наличию на Венере большого количества углекислого газа. Именно он служил хладагентом. Понижение температуры внутри костюма достигалось компрессионным методом от испарения углекислоты. Конечно, если бы техника не знала еще полупроводниковых батарей, дающих значительное количество электроэнергии при малом объеме, устройство компрессорной установки, могущей уместиться в небольшом наспинном ранце, было бы невозможно. Но достижения науки всегда тесно связаны с уровнем техники.

Белопольский торопил с устройством аэродрома, желая осмотреть остров сверху и попытаться разыскать континент. На берегу острова были обнаружены явственные следы высокого прилива, и это, по мнению Баландина, служило доказательством близости материка. В открытом океане, вдали от других берегов, прилив не мог быть таким высоким.

Устройством площадки занимались Пайчадзе, Второв, Романов и Князев, — под руководством Зайцева.

Взлетным полем мог служить залив; реактивные самолеты, имевшиеся на борту “СССР-КС3”, все были гидросамолетами, но возникая вопрос, где их собирать, а главное — держать? На воде первый же грозовой фронт разломал бы крылья аппаратов. Решили построить защищенный ангар и снабдить его приспособлением для спуска самолета на воду и обратного подъема после возвращения из полета.

Это было тяжелой задачей, учитывая высоту обрыва и обилие “кустов” —губок и коралловых “деревьев”. Но упорство и изобретательность победили.

Пламенем огнеметов и мощными ультразвуковыми аппаратами уничтожили все, что было на берегу на пространстве трехсот квадратных метров. Кусками коралловых “деревьев” засыпали многочисленные ямы. Над этой площадкой устроили крепкий навес, прикрепив его к оставленным специально для этой цели стволам. Направленные взрывы разрушили часть берега, образовав пологий склон. Когда установили электролебедку, аэродром был готов. Оставалось перетащить сюда один из самолетов и собрать его крылья.

Несколько раз потоки ливня ломали навес, и приходилось делать все заново, но, когда он, наконец, был установлен, то самые мощные грозы уже не были ему страшны.

Доставить гидросамолет в ангар было нетрудно. Спустив на воду, его отбуксировали к берегу и лебедкой подняли на площадку. В сборке и установке крыльев участвовали почти все члены экипажа корабля.

На шестой день, 15 июля, самолет был готов в любую минуту подняться в воздух. Белопольский поручил Мельникову совершить первый полет вместе со Второвым, который должен был заснять остров с высоты на кинопленку.

Баландин и Коржевский все эти дни тщетно пытались выловить из воды каких-нибудь ее обитателей. Ничто не попадало в их сети, а вместе с тем было несомненно, что в океане Венеры имеются плавающие живые существа, так как иначе трудно было объяснить поведение “актиний” и других организмов на берегу. Оставалось предположить, что все эти существа с наступлением отлива уплывали в открытый океан.

Но, несмотря на неудачу “рыбной ловли”, звездоплаватели могли быть вполне довольны результатами своей работы. За шесть дней были сделаны такие открытия, которые переворачивали все прежние представления о жизни на сестре Земли, по крайней мере, о жизни в ее океане. Кораллы, губки и оставшиеся пока загадочными “ленты” были уже не зародышами, а вполне сформировавшимися живыми организмами со сложной структурой. А служившие им пищей неизвестные рыбы должны были стоять еще выше на эволюционной лестнице.

Кораллы и губки Венеры были подобны земным, но это, на первый взгляд странное, обстоятельство не удивляло ни Баландина, ни Коржевского. Вода в океане оказалась обыкновенной водой, такой же, как в земных океанах. На таких близких друг к другу планетах жизнь должна была зародиться примерно одинаковым путем и в низших формах могла оказаться идентичной. Очень слабый раствор формалина в воде Венеры не мог служить препятствием для развития жизни.

Самой значительной загадкой, не поддающейся пока научному объяснению, оставались странные свойства пунцовых “лиан”. Они, безусловно, принадлежали к растительному миру, но “сознательной” реакцией на прикосновение к ним напоминали животных. Исследователям удалось снять со ствола две “лианы”, не разрезая их на части, и целиком заключить в бак со спиртом. На Земле загадочные растения-животные будут основательно изучены.

Не приходилось говорить, что таинственная линейка продолжала занимать мысли членов экспедиции и служить темой горячих споров. Ее искусственное происхождение не могло вызвать сомнений, а значит, нельзя было сомневаться и в том, что на Венере есть разумные существа или что таковые посетили планету до прилета на нее “СССР-КС3”. Последнее предположение поддерживали Мельников и Коржевский. Профессор Баландин утверждал, что линейку сделали и потеряли жители Венеры.

— Мы найдем их на континенте, — говорил он.

Белопольский не высказывал своего мнения, и оно оставалось никому не известным.

Всюду, где побывали звездоплаватели, они старались найти какие-нибудь следы разумных существ, но ничего не находили. Остров, по-видимому, никогда не был обитаем, по крайней мере в той его части, где стоял корабль. Сторонники идеи обитаемости Венеры возлагали свои надежды на воздушную разведку. Может быть, сверху удастся заметить следы разумной деятельности, сохранившиеся после очередного затопления острова океаном. Линейка не могла упасть с неба, кто-то сделал и потерял ее, пусть год тому назад, но это произошло и неоспоримо свидетельствовало о разуме.

— На острове не может быть никаких построек, — разубеждал их Коржевский, — не может быть потому, что он периодически скрывается под водой. Венера, судя по всему, не приспособлена для развития на ней разума. Я вполне убежден, что разумного населения на планете нет. Линейку потеряли звездоплаватели.

— Тогда здесь должны быть следы стоянки звездолета.

— Он мог опуститься далеко отсюда.

— Как же линейка попала в залив?

— Ее принесли волны прилива и ветер.

— Если бы на Венеру действительно прилетал звездолет из другой планетной системы, — говорил Баландин, — то он посетил бы и нашу Землю.

— Это далеко не обязательно, — возражал Мельников, — не так просто найти планету, да еще такую маленькую. Случайно найдя Венеру, они могли не заметить Землю и улететь к себе на родину.

Все эти споры были, в сущности, совершенно бесцельны. Обе стороны с равным основанием могли считать себя правыми. Загадку линейки нельзя было разгадать, пока планета не будет детально исследована.

Пайчадзе, подобно Белопольскому, предпочитал отмалчиваться. Когда его прямо спрашивали, он отделывался ничего не значащими ответами, вроде: “Возможно, что так”, или “Трудно допустить”.

Шестнадцатого числа был назначен первый пробный полет над островом. Выждав относительного прояснения погоды, самолет спустили на воду.

Мельников занял место пилота, Второв устроился на пассажирском сиденье, взревел мотор, и, прочертив пенную полосу по глади залива, серебристая птица поднялась в воздух.

По просьбе Второва, Мельников сделал круг над заливом. Геннадию Андреевичу хотелось запечатлеть на пленке вид корабля, стоявшего у берега. Длинная стальная сигара звездолета, с возвышавшейся над его носовой частью сложной конструкцией направленной антенны, была как на ладони. Топорков ежедневно посылал радиограммы, адресованные Земле, и антенна не убиралась внутрь.