— Марксизму, — стремительно говорит Слава. — Буду изучать общественные науки. Мне надо подковаться…

— Подковаться? — переспрашивает Шабунин. — Подковал кузнец блоху, та и вовсе прыгать перестала, прикипела к одному месту. Марксизму, брат, везде можно учиться, без марксизма ни землю не вспашешь, ни автомобиля не соберешь. Ты лучше скажи, кем ты собираешься быть?

— Как кем? Общественным деятелем!

— На мое место нацелился? — пошутил Шабунин. — Только на моей должности тычков достается еще больше, чем на твоей.

— Поступлю на исторический факультет. Может быть, на юридический…

— А иди-ка ты, брат… Иди-ка ты во врачи.

— Почему во врачи? — пугается Слава, — Какой из меня врач!

— Какой? — Шабунин засмеялся. — Да тебя сам бог слепил врачом. Ты к каждому нараспашку, готов все отдать, твое прекраснодушие гибель для политика, а для врача в самый раз! Врач без душевных порывов — это не врач, а политику нужно уметь сдерживать свои чувства. Перебери-ка в памяти свои ошибки… Ведь были ошибки? А будь ты врачом, твои недостатки сразу обернутся достоинствами.

Слишком неожиданно для Славы это предложение, он не знает, что сказать…

— Что молчишь? Из тебя получится доктор. Я тебе плохого не посоветую. Езжай-ка ты, парень, домой, впереди у тебя месяца два, поживи под крылом у матери, обдумай все, повтори пройденное в школе, а я обещаю через месяц-другой достать для тебя в губкоме путевку.

Что еще сказать?

— Прощайте, Афанасий Петрович…

Губы Славы кривятся. Как подумать, что все здесь для него кончилось!

Шабунин протягивает ему руку.

— Ничего, не расстраивайся. Будут еще и тычки, и щелчки, всего в жизни напробуешься. Но главное у тебя есть, а что главное, ты и сам знаешь. Выше голову, парень, не теряйся!

В последний раз глядит Слава на карту за спиной Шабунина. Вот они — Пьяные и Ясные Колодези, Черемуховые и Гнилые Плоты, и всякие — несть им числа — Выселки! Прости-прощай… Среди них прошла юность Славы Ознобишина. В последний раз видит он эту карту. Прости-прощай, Малоархангельск! В последний раз видит он Шабунина. Больше уже не увидимся, не встретимся…

Прости-прощай, моя юность!

44

Город одноэтажных домиков, зеленых лужаек, мягких дорог. В воздухе легкий запах горящего торфа. Борщи и супы, что варят малоархангельские хозяйки, тоже попахивают торфом. Но и цветами пахнет с полей, окружающих город…

Не хочется Славе отсюда уезжать. Идет он знакомой уютной улицей и только сейчас, вот в эту минуту, понимает, какой это милый городок.

Вот и дом, где живут комсомольские работники. Надо как можно быстрее закончить все дела. Навстречу метнулась Эмма Артуровна и исчезла. Знает или не знает? Хотя откуда ей знать! Впрочем, Эмма Артуровна всегда узнавала о том, что произошло, за две минуты до происшествия. А впрочем, ну ее к черту! Не знает, так узнает.

Слава прошел к себе в комнату.

На его кровати сидел Петя.

Вот уж кого Слава не ожидал!

— Откуда ты взялся?

— Мама…

— Что мама?

Слава испугался, не случилось ли чего с мамой.

— Прислала.

— Она не больна?

— Нет.

— А что же случилось?

— Да ничего…

Петя повел плечами. Он не знал, зачем нужно было его посылать. «Так дольше продолжаться не может», — сказала мама. Что продолжаться? Все шло, как и шло. «Поезжай к Славе, — сказала мама. — Попроси приехать, пусть вырвется на один день, мне необходимо с ним посоветоваться».

Слава чмокнул брата в щеку. Они дружны, но нежностей избегали — мужчинам они ни к чему.

Что-то насторожило Славу, Петя был не такой, как обычно.

— Что же все-таки мама велела передать?

— Просит тебя приехать, — повторил Петя. — Иногда она плачет… потихоньку от меня.

— Так в чем же дело? — добивался Слава.

— Марья Софроновна кричит на нее… — Петя исподлобья взглянул на брата. — Ты когда приедешь?

— А ты-то сам как отсюда? — поинтересовался Слава.

— Чижов поехал за товарами для потребиловки, мама и попросила меня взять. Туда возьму, сказал, а обратно не рассчитывайте, товара много, не довезу. Обратно тебя как-нибудь Слава отправит, сказала мама.

— Да что с тобой? — перебил Слава брата. — Какой-то ты сонный. Не выспался?

— Просто болит голова, — пожаловался Петя. — И немного знобит.

Слава приложил руку ко лбу брата.

— Да у тебя жар! — воскликнул он. — Ты простудился!

— Нет, — сказал Петя. — Ехали ночью, и просто я очень замерз.

— Разденься…

Слава настоял, уложил Петю в постель, накрыл одеялом.

— Надо бы измерить температуру, да, по-моему, градусника нет ни у кого.

Он не помнил такого случая, когда кто-нибудь в общежитии измерял температуру, никто не болел, а если болел, старался этого не замечать.

— Сейчас принесу тебе чаю… Эмма Артуровна! Это мой брат…

— Знаю, знаю, он сказал, потому и пустила.

— Ему нездоровится, можно его напоить чаем?

Эмма принесла чай, у нее нашлось даже малиновое варенье, раздобыла где-то термометр, сбегала в аптеку за аспирином.

— Вы никогда еще так не хлопотали, — поблагодарил ее Слава. — Прямо как родной человек.

— В последний ведь раз…

Кажется, Эмма готова прослезиться.

— Почему в последний?

— Но вы же от нас уезжаете?

— А вам откуда известно?

Эмма потупилась.

— Франечка еще вчера сказала.

— Да, уезжаю, — подтвердил Слава и занялся братом.

Температура выше тридцати восьми, пьет с трудом, болит горло. Слава пытался выяснить, когда Петя заболел. Оказывается, ночью шел за телегой, разгорячился, напился из колодца холодной воды, замерз и вместо того, чтобы идти, залез на телегу и промерз окончательно. Ему становилось все хуже, он дремал, временами впадал в забытье…

Слава ходит по комнате, посматривает на Петю, собирает вещи. Вещей немного, верхние рубашки, смена постельного и нательного белья, куртка, валенки, валяющиеся с весны в углу, и книги; книг, правда, порядочно, то купит, то выпросит в Центропечати, набралось два свертка.

Еще одна ночь, и он покинет Малоархангельск!

И вдруг странное ощущение охватывает Славу. По вечерам он обычно работал. Читал, писал, готовился к следующему дню, а то шел в клуб или возвращался работать в укомол. А сегодня работы нет. Пустой вечер.

Можно бы посидеть и поговорить с братом, но Петя то дремлет, то постанывает.

— Прими-ка еще аспирину…

Однако Славу не оставили одного. Пришли Железнов и Ушаков. Как обычно, вошли без стука, такие церемонии у них не водились.

— Ну как ты, ничего?

— Ничего.

— А это кто? — спросил Железнов.

— Брат.

— Разве у тебя есть брат?

Мало они знали друг о друге, перебирались в Малоархангельск, отрывались от семей.

— А что с ним? — спросил Ушаков.

— Простудился. Напился холодной воды и остыл.

— Может, вызвать врача?

— Обойдется, я дал аспирина.

— Ты на меня не обижаешься? — спросил Железнов после некоторого молчания.

— Что ж на тебя обижаться, — сказал Слава. — Ни ты мне, ни я тебе не мешал.

— Я и сам только сегодня утром узнал, что тебя посылают учиться, — объяснил Железнов. — Ты не думай, я вовсе не стремился в секретари.

— А я и не думаю, — сказал Слава. — Зря вы только Соснякова избрали в президиум.

— Да нет, он парень способный, — виновато сказал Железнов. — Из него будет толк.

— Толк-то будет, — согласился Слава. — Да уж больно он…

Слава не сумел найти слова, которые выразили бы то, что он думал.

— Он хотел вместе с нами зайти, да постеснялся, — сказал Ушаков. — Может, пойти позвать, он внизу…

— Не надо, опять к чему-нибудь придерется.

— Напрасно, — сказал Ушаков. — Он парень неплохой, только чересчур старательный.

— Ты когда думаешь ехать-то? — поинтересовался Железнов.

Слава усмехнулся.

— Гонишь уже?

— Ну что ты? — Железнов сконфузился. — Я без всякой задней мысли.