Нона простонала бессловесный ответ и прижала руку к ребрам.

— У Ары столько неприятностей! — В голосе Клеры прозвучало благоговение. Ее полуулыбка отражала противоречивые чувства.

—Ч-что случилось?

— Ты разве не видела? Она вошла в транс безмятежности и пошла по Пути! — Клера наклонилась, чтобы смахнуть кусочки манекена с волос Ноны. Позади нее стояла стена спин послушниц, смотрящих на трибуны в конце зала. — Ара сделала по меньшей мере три шага, а может, и больше! Ты видела, как она шла?

Нона попыталась подняться, схватившись за бок. Сначала Клера попыталась не дать ей встать, но потом решила помочь. Нырнув под руку Ноны, она поставила ее на ноги. Гесса пыталась помочь, но в основном мешала.

— Твоя голова? — Нона увидела, что левая сторона лица Гессы была в ссадинах и кровоточила.

— Я чувствовала, как она била тебя, — пожала плечами Гесса, признавая связь между ними. — ...и я упала.

Вместе они подошли к концу шеренги послушниц Серого Класса. Нона заметила Зоул в двух девочках от себя, ее туника была порвана, мелкие раны усеивали лицо.

Ара стояла перед трибуной, Сестра Сало стояла рядом с ней, положив руку ей на плечо. Откуда-то появилась Сестра Колесо и остановилась у подножия лестницы, ведущей к сидениям. Первосвященник в сопровождении Шерзал и Настоятельницы Стекло вышел вперед и осуждающе уставился на послушницу.

Шерзал широко улыбнулась, перегнувшись через перила:

— Впечатляющее зрелище, юная Йотсис, — крикнула она вниз. — Но, похоже, оно нарушило все монастырские правила.

Ара молча уставилась на сестру императора.

— Послушница Арабелла, ты воспользовалась Путем без разрешения, без полной подготовки и подвергла опасности одного из моих личных гостей. По моему мнению, тебе следует дать двадцать ударов тростью, приговор должен быть приведен в исполнение немедленно. — Первосвященник кивнул Сестре Сало. — Госпожа Меч, исполните наказание.

Сестра Сало повела Ару обратно в зал, подталкивая ее, и Ара не протестовала, возможно, все еще ошеломленная.

Первосвященник сделал короткий жест.

— Может быть... — Шерзал растянула это слово, ее голос каким-то образом остановил всех, несмотря на кажущуюся небрежность. — Может быть, поскольку юная Арабелла, по слухам, Аргата, ее Щиту будет уместно принять на себя порку вместо нее? В конце концов, именно неудача ее Щита стала причиной неосторожности бедной девочки.

— Конечно, это был бы совершенно неправильный пример. И, кроме того, Зоул... — Настоятельница Стекло хотела еще что-то сказать, но первосвященник перебил ее:

— Это было бы необычно в контексте наших монастырей, достопочтенная Шерзал, хотя я вполне понимаю, что подобные обычаи распространены среди знатных семей. Сама Арабелла вполне могла быть воспитана с девочкой для битья, которая получала наказания вместо нее.

— Я знаю, что так было со мной. — Шерзал улыбнулась. — Мои наставники пороли бедную Сьюзи. Но, похоже, я так и не выучила их премудрость.

— Возможно, это было бы неуместно здесь, достопочтенная Шерзал. — Первосвященник Невис почти съежился, словно ему было больно противоречить сестре императора, в любой форме. — Даже если послушница королевского происхождения. Наши рекруты оставляют мирские привязанности позади, когда присоединяются к нам.

— Я сделаю это. — Нона повысила голос и шагнула вперед.

— Что? — Первосвященник, моргнув, отвернулся от Шерзал.

— Я сделаю это, — повторила Нона.

— Видите, — Шерзал развела руки. — Девочка готова понести наказание за свои ошибки. — Ее улыбка стала еще шире. — Если бы только все крестьяне были такими услужливыми!

— Хорошо… — Невис нахмурился. — Если послушница согласна... — Он взглянул на Настоятельницу Стекло, но слишком быстро, чтобы не дать ей возможность ответить.

Сестра Колесо отошла от лестницы и извлекла из складок своего одеяния длинный прут — черную полоску металл-ивы, достаточно тонкую, чтобы резать при каждом ударе.

— Я же говорила тебе, — тихо произнесла Зоул за спиной Ноны. — Что я заставлю тебя умыться кровью.

— Закуси вот это.

Сестра Сало протянула Ноне кожаный ремешок.

— Зачем? — спросила Нона.

— Тебе будет чем заняться.

Нона покачала головой, не сводя глаз с Сестры Сало. Старуха ответила ей тем же взглядом. Трудно было представить, что ее лицо может выражать какие-либо эмоции, — маска из жесткой кожи, маленькие, тугие морщинки, ниточки старых шрамов, острые скулы и короткая и горькая линия рта. Нона всегда считала Госпожу Меч старой, хотя в ее движениях не было заметно возраста. Сестра Роза сказала, что хунски живут своей жизнью: возможно, Госпожа Меч и Отравительница когда-то учились вместе, но Сестра Яблоко все еще была сладкой и шла по дороге долгой жизни, в то время как свеча Сестры Сало горела с обоих концов и освещала ей путь к пыльной смерти.

Мысли Ноны занимали ее, пока Сестра Сало проверяла ремни, стягивающие ее запястья над головой. Кожа привязывала ее к самому низкому из пяти железных колец, вделанных в стену. Сестра Сало отошла, оставив Нону перед каменной кладкой, голой. С нее сняли рясу, чтобы прут мог достичь тела, а юбки и панталоны сняли, чтобы спасти их от крови. Многие из ее одноклассниц ахнули, когда она разделась — они впервые увидели темное и пестрое лоскутное одеяло синяков на ее спине, ребрах и бедрах. Работа не Зоул – хотя эта тоже скоро проявится, – а Дарлы, сделанная накануне.

— Готова? — спросила Сестра Сало.

— Да, — Нона не забыла Серость: два года монастырской жизни не отняли у нее этого чувства. Сестра Колесо по-прежнему называла ее крестьянкой, и если крестьяне что-то и знали, так это как страдать и как терпеть.

Металл-ива ударила. От левого плеча к правому бедру, не сокрушительный удар, как те, которые Первосвященник Джейкоб нанес Четыре-ноги, но режущий, шокирующе болезненный, оставивший на спине прожегшую кожу линию кислоты; из мышц и костей потекла кровь. Нона закричала. Она не собиралась молчать – она не придавала значения угрюмому вызову. Она выкрикнула смертную боль, бессловесное проклятие, обещание жестокого возмездия, клятву, что если Зоул или кто-то другой выступит против нее вне правил зала, она вырвет его сердце.

Следующий удар хлыста пришелся поперек первого, и Нона издала свой вызывающий рев, не девичий крик, а что-то глубокое и гортанное, звук, на который она сама не была способна. Еще один удар, и еще. В глубине глаз Нона видела все четыре удара как яркие, пересекающиеся линии. Пятый. Она снова зарычала, чистая угроза, звериная, без всяких сложностей. Колебание перед шестым, как будто она заставила даже Госпожу Меч остановиться.

Седьмой. Руки Ноны вцепились в камень, расшатывая ремни на запястьях и железное кольцо наверху. Восемь. Яркие линии сплелись в единую извивающуюся нить света, горящую алым и золотым поперек ее зрения. Девять. Десять. Нона уже не могла сказать, кричит она или нет: каждая новая линия, которую выжигала в ней металл-ива, перетекала в пылающий путь перед ней, превращаясь в единую веревку, скрученную из всех них. Веревка висела перед ее мысленным взором, обвиваясь и закручиваясь вокруг себя, петли ярких нитей виднелись здесь и там, словно шерстяные ниточки в клубке. Одиннадцать. Двенадцать. Спина Ноны словно расплавилась: она чувствовала, как кровь струится по ее ягодицам, вниз по бедрам, ощущала каждую каплю, как будто это был раскаленный металл, жидкий от нечеловеческого жара горна и кузницы. Но еще сильнее горели глаза ее врагов: Зоул и Шерзал. Ничто другое не имело значения, ни послушница, ни монахиня, ни первосвященник, ни Госпожа Меч, наносящая удары... только глаза ее врагов, отягощенные весом их удовлетворения.

Еще несколько ударов, счет исчез между ними, один удар такой резкий, что она запрокинула голову и открыла глаза. Стена перед руками была поцарапана, темные линии выделялись на бледном камне — глубокие и заполненные тенями щели в известняке, там, где в стену врезались когти ее ярости. Ее тайна раскрыта. Тело Ноны ударилось о стену, и ярость достигла нового накала, прогоняя все следы боли. Единственный путь, сплетенный из нитей дюжины и более ударов, внезапно обрел новую конфигурацию, превратился в узор, заполнивший ее взор: одинокая линия, проходящая через жесткие углы, угол, угол, еще один угол, поверхность, наполненная прямоугольниками, пространство, наполненное блоками, нарисованными одной яркой линией. Стена.