— Молоко съешь, а что останется, помажь руки. И лежи, уж больно тебя солнышко обожгло.

Только она ушла, как тихо приоткрылась дверь, и в щель просунулась голова Кати.

— Володя, — громким шепотом позвала она, должно быть ничего не видя после яркого солнца. — Где ты, Володь?

— Здесь я, иди ко мне, — позвал Володька.

Катя проскользнула в сарай и села на солому возле Володьки.

— Ты что, Володь, захворал?

— Ага, а ты откуда узнала?

— Петр Петрович сказал. Взял, говорит, на свою голову дохляка, теперь вот нянчись. Он злой, говорит, кормить тебя не будет. На, вот тебе я пирожка принесла.

В это время со двора донесся крик:

— Катька! Где ты пропала, окаянная, не слышишь, ребенок плачет.

— У, какая, — буркнула Катя и убежала.

После обеда Володька вышел на работу. А на следующее утро до завтрака ребята поливали помидоры. И опять труднее всех было Володьке. Воду носили ведрами из озера. Он то и дело задевал утором за землю, расплескивал воду, и крутой берег, по которому приходилось подниматься, стал скользким. Володька упал, разлил воду и совсем испортил дорожку.

А потом друзьям поручили совсем легкое дело — поливать клубнику. Вся их обязанность заключалась в том, чтобы с помощью мотыги направлять воду. В одном месте запрудишь воду, в другом пустишь в нужную канавку.

…Так день за днем и пошла работа: то на прополке, то на поливке, то ягоду собирать. Хуже всего, оказалось, собирать клубнику. Попробуй-ка побыть целый день наклонившись. На прополке хоть можно стать на колени, иной раз сесть и даже лечь на бок. А здесь на клубнику не сядешь. Так и ходишь весь день согнувшись.

Но вот, наконец, и суббота. Работали только до обеда. Потом управляющий дал на всех кусок мыла, велел всем хорошо вымыться и постирать рубашки и штаны. Денег за проработанные дни не дал, сказал, что в следующую субботу сразу за две недели отдаст. И домой-де нечего ходить: далеко, как-никак семь верст в один конец.

«Забастовщики»

Прошла еще неделя. И снова наступила суббота, а с ней и расчет. Первой получила тетя Марфуша. Она села за обеденный стол и с просиявшим лицом медленно пересчитала деньги. Потом, все так же довольно улыбаясь, спрятала их за пазуху.

От управляющего с пачкой денег отошел Ванча. Пересчитав деньги, он побледнел.

— Как же так? Нанимал по десять рублей в день, а уплатил по пять, — сказал он Максиму.

— Как так? — Максим подошел к управляющему. — Петр Петрович, почему вы рассчитываете по пять рублей, ведь уговаривались по десять? — Ты, милой, что-то напутал. Это взрослым по десять, а вам-то за что? Вон Марфе я заплатил по десять, а вам по пятерке.

— Так мы же наравне с ней работали.

— Ну это ты сказки сказываешь. Разве такой шпингалет, как ты, может сравниваться со взрослыми?

— Мы пойдем в Совет жаловаться.

— Жалуйтесь хоть самому господину Керенскому. Где это видано, чтобы детишки получали наравне со взрослыми?

— Ребята, не получайте деньги, будем бастовать! — крикнул Максим.

— Ах, сопляки! Ну, ну, побастуйте.

Управляющий закрыл сундучок с деньгами и ушел. Ребята пошумели, пошумели и отправились на озеро. Решили караулить хозяев — доктора Воронина или Гусакова и пожаловаться им.

Уже перед самым заходом солнца из-за кустов появилась пролетка. В ней сидел Гусаков. Максим бросился к нему. Рассказал.

— Я в дела управляющего не вмешиваюсь, — небрежно бросил Гусаков, — у меня и без того забот хватает.

И уехал. У Максима от досады подступили злые слезы к горлу.

— Может быть, получить что дают? — сказал один из слободских.

— Ты что, уже струсил? — оборвал его Газис. — Если будем крепко стоять друг за друга, управляющий сдастся.

— А что ему сдаваться?

— Чудак, у него ягода поспела, кто собирать будет? Никуда он не денется, заплатит.

— А он других наймет.

— Так мы их уговорим не работать. А будут работать, отлупим.

Управляющий делал вид, что к забастовке относится как к ребячьей затее. В субботу и в воскресенье, как и было уговорено при найме, ребят накормили.

Но вот наступило утро понедельника. Как всегда, на рассвете раздался крик тети Марфуши: «Ребяты, вставайте!» Ванча, за ним еще кое-кто из ребят повскакивали.

— Вы куда, ведь бастуем же! — остановил их Максим.

Через полчаса в сарай влетел управляющий.

— Вы что дрыхнете? Солнышко уже всходит. Марш на работу!

Ребята молчали. Управляющий хлопнул дверью и нарочито громко отдал кухарке распоряжение: завтрак для артели не готовить.

Ребята повалялись еще часа два. Ждали, что управляющий придет и рассчитается с ними по-честному. Не дождавшись, пошли на озеро.

— Есть охота. Когда работали, так не хотелось, — буркнул Ванча.

— Потерпи, — ответил Максим, — всем охота.

— Сейчас позавтракаем, — сказал Газис, и все обернулись к нему. — В лесу да быть голодными. Вот смотрите.

Газис сорвал несколько липовых листьев и съел. Ребята попробовали — съедобно. Еще вкуснее оказались столбунцы — сладкие. Даже стебли майской полыни, если с них снять горькую пленку, можно есть. Но от всей этой «вкусной» пищи бурлило в животе, а есть все же хотелось.

Перед обедом пришел управляющий:

— Ну, вот что, ребята, выходите на работу. С нынешнего дня будут платить вам по десятке. Дурачки, я ведь сам хотел вам прибавить. Вы же научились работать. Раз повысилась квалификация, то и оплата должна быть выше. Все по совести. Пошли.

— А за прошлые дни заплатите по десять рублей? — спросил Максим.

— Ну, что прошло, то, как говорится, быльем поросло. Я уж вам сказал свое слово.

— Тогда мы не выйдем на работу.

Но вот встал Ванча, за ним один за другим и все слободские. Пряча глаза, они тихо пошли за управляющим.

— Стойте! — крикнул Володька. — Смотрите, почему он стал добрым. — Володька показал на две подводы с торговками. — Ему надо скорее ягоду продавать.

Но слободские не послушались Володьку. После их ухода Володька предложил сходить в город и привести сюда Никиту Григорьевича. Но друзья отвергли это предложение: у Немова поважнее дел полно.

Ребята стояли в раздумье, пока не увидели направляющегося к ним кучера. Он бросил на землю ребячьи мешки с пожитками и хмуро сказал:

— Приказано вам отсюда убираться.

— Пусть нам заплатят что положено, и мы уйдем, — ответил Максим.

— Вы, ребятки, меня не подводите, ведь мне приказано вас прогнать с поместья.

— А куда мы пойдем?

— Да вон хоть на тот берег озера. Там уже земля казенная, не гусаковская.

— Ну нам еще лучше. Скажи, что прогнал, а мы сейчас уйдем.

Когда кучер ушел, из кустов выбралась, таинственно озираясь по сторонам, Соня. В руках у нее был какой-то сверток.

— Катя сказала, вы голодные, вот, — протянула она сверток, — я стащила.

— Разве воровать можно? — засмеялся Максим, разворачивая газету, в которую было завернуто полбуханки хлеба.

— Какое же это воровство? В своем доме не воруют. Я просто взяла.

Ребята не стали вдаваться в подробности Сониной философии, разломили хлеб на три части и начали уплетать его.

— Вот что, Соня, — сказал Газис, — принеси нам топор, а?

— А зачем вам топор, защищаться, да? Вы убьете управляющего?

— Да ты что? Нам надо шалаш построить.

— Шалаш? Вот замечательно! Сейчас принесу.

Дождавшись Сони с топором, ребята отправились в лес. Выбрали среди зарослей терновника маленькую полянку и принялись за постройку шалаша. Газис с Максимом рубили и устанавливали колья и жерди. Володька и Соня рвали траву. Когда шалаш был готов, Соня забралась в него и заявила:

— Я здесь буду жить.

— Ты что? Да тебя искать будут, и ты нас подведешь.

— Это правда. Ну я буду к вам приходить каждый день.

— Ладно. Теперь иди домой.