Он пожал плечами:

— Я не хочу тобой делиться, Анита. Особенно сегодня. Но я видел твое лицо, когда Мика и Натэниел тебя обнимали. Со мной у тебя оно никогда не бывало такое мирное.

Я открыла рот — сказать что-нибудь утешительное, но он поднял руку, останавливая меня.

— Не надо, Анита, не отрицай. Я не злюсь, я просто… — Он мотнул головой. — Не знаю, что делать, но знаю, что сегодня тебя делить не могу. Скоро будет рассвет, и ты не захочешь, чтобы с нами был Жан-Клод. А он — единственный, с кем я готов был бы делить тебя в эту ночь. — Он снова пожал плечами. — Но тебе захочется чего-то потеплее. — Он попытался улыбнуться жизнерадостно, и это почти получилось. — Так что мне лучше сейчас уйти. А то я скажу или сделаю что-нибудь такое, что тебя расстроит, — в этом я не сомневаюсь. — На миг у губ появилась сардоническая складка. — Я благодарен за утешение, оно мне было нужно, но где-то в глубине души мне по-прежнему хочется, чтобы все ушли.

С этими словами он резко повернулся и вышел.

— Клей, — велела я, — пойди с ним.

Клей спорить не стал, и когда он догнал Ричарда, Ричард тоже не возразил. Я сочла это хорошим признаком. Во всяком случае, надеялась, что он хороший.

Жан-Клод прижал меня к себе:

— Прости, ma petite, мне очень жаль.

Ашер поцеловал меня в щеку:

— А мне не жаль, что он ушел.

— Веди себя прилично, — сказала я.

Он прижался ко мне, обняв Жан-Клода за плечи:

— Мы все вели себя идеально, а твой Ульфрик все равно ушел, вздыбив шерсть.

Натэниел встал передо мной, отвел у меня прядь волос с лица.

— Знаешь, Анита, мне тоже не жаль, что его здесь не будет. Я хотел бы сегодня ночью держать тебя в руках, а Ричард бы меня в кровать не пустил.

Оба они были правы. Так с чего ж это я решила, будто должна защитить честь Ричарда?

— Хватит, — сказал Жан-Клод. — Ma petite устала, оставим ее сегодня с Микой и Натэниелом.

Он поцеловал мое поднятое вверх лицо, ласково, и сам ничего на лице не выразил. Иногда он просил не отсылать его прочь, но сегодня даже не попытался. Выпустил меня и направился к двери рядом с Ашером.

— Как-то неловко выставлять тебя из твоей собственной кровати, — сказал Мика.

Жан-Клод обернулся:

— Ma petite неприятно, когда я умираю на рассвете. Уважим сегодня ее чувствительность. Ей хватило потрясений на одну ночь.

Ашер обнял Жан-Клода одной рукой:

— Мы будем у меня.

Сто раз я видела, как они обнимаются, десятки раз отсылала их ночевать в комнату Ашера. Но сегодня впервые подумала, чем же они там будут заниматься. Сексом? Будут делать друг с другом то, что мы с Жан-Клодом делали с Огги? А мне до этого дело есть? Я даже не знала.

Мика посмотрел на меня:

— Дамиан утром не умирает, если он с тобой. Может быть, стоит выяснить, не так ли и с Жан-Клодом?

— Не напирай, Мика.

Мне почти отчаянно хотелось сегодня чего-нибудь нормального. Только в моем голосе прозвучало не отчаяние, а злость.

— Он может спать с другой стороны от меня, так что, если утром он умрет, ты его касаться не будешь.

Я покачала головой:

— Почему это для тебя так важно? И именно сегодня?

— Я думаю, необходимо выяснить, не приобрел ли Жан-Клод какие-то из тех возможностей, что приобрел Дамиан. Но важнее, что Белль Морт труднее стало тебя контролировать, когда он к тебе прикоснулся. Я бы постарался сегодня держать его рядом — просто на всякий случай.

Я заморгала, глядя на него, потом вздохнула:

— Ох. Как всегда, практичен.

— Идеально практичен, — отозвался Ашер и отпустил руку Жан-Клода. — Пойду в свою одинокую постель.

— Ашер! — сказала я. — Пожалуйста. Хватит с меня на сегодня обид.

Он улыбнулся, подошел ко мне, обнял и почти братски поцеловал в лоб.

— Никому из вас я сегодня не доставлю огорчения. Но я бы не против был на себе проверить эту вашу теорию о дневных вампирах. Если получится у Жан-Клода, может получиться и у меня.

— У Дамиана получается только в одной комнате с Натэниелом. Боюсь, без Ричарда у Жан-Клода тоже не получится.

Ашер шагнул назад, пожал плечами этим поразительным галльским жестом и направился к двери. Нам он помахал легко и небрежно, но слишком много столетий воспоминаний накопились у меня о языке его жестов. Ну, не у меня, у Жан-Клода, но я их видела. Ашер был задет, и его можно понять — его одного выставили из комнаты. Но окликнуть я его не окликнула. Мне и один-то труп в кровати не нужен, а два — так и подавно.

Я обернулась к указанному трупу. Он был одет в свой элегантный халат, и виднелся треугольник груди, бледный-бледный, обрамленный чернотой лацканов. А волосы — пена кудрей мягче моих.

На меня волной накатила опустошенность. Не только оттого, что я беременна, тут все сразу было. Слишком много произошло в эту ночь.

Мика обнял меня сзади, Натэниел смотрел мне лицо, приподняв мне подбородок и глядя в глаза. Очень нежно улыбнувшись мне, он сказал:

— Ты вымоталась.

Я кивнула; его пальцы остались у меня на подбородке.

Он поцеловал меня в губы, все еще ласково, без настойчивости. Взяв за руку, он повел меня к кровати. Мика убрал руки с моих плеч, но взял за другую руку, и Натэниел вел нас обоих.

Кровать сегодня была декорирована красным. Алым — от балдахина на четырех стойках до груды подушек. Простыни под покрывалом тоже будут гармоничного или резко контрастного цвета. Когда-то Жан-Клод использовал в убранстве только черный и белый цвета. Я пожаловалась, что мне это не нравится. И до сих пор помню ту первую ночь, когда кровать была декорирована красным. Я тогда перестала жаловаться на монохромность, испугавшись, что он еще чего-нибудь придумает.

Натэниелу пришлось отпустить мою руку, чтобы отвернуть покрывало с горы подушек. Простыни оказались черные — как мазок темноты на красном фоне. Еще подушки поменьше громоздились на двух креслах возле фальшивого камина. Благодаря современным технологиям там действительно могло гореть пламя, но всегда, когда я бывала у Жан-Клода, я там видела только старинный веер за стеклом.

Натэниел и Мика стали сновать туда-сюда как муравьи, пока кресла не оказались завалены подушками, и на кровати их тоже еще много осталось.

Жан-Клод подошел и встал по ту сторону кровати от меня, и мы глядели друг на друга поверх разлива красного и черного шелка. Разлива — это точное слово, кровать была куда больше двуспальной. Я ее называла «кровать оргийного размера», но на самом деле мы с Жан-Клодом такого здесь не устраивали, и не хотелось бы намекать, что без меня нечто подобное происходит. Просто я никогда такой большой кровати не видела. Нет, не совсем верно — у Белль была кровать такого размера. Черт, зря я об этом подумала. Сразу какой-то холодок пробежал по коже.

— В чем дело, ma petite? — спросил он.

Я покачала головой. Сообщать о своих наблюдениях насчет сходства кроватей мне не хотелось — будто от этого факт стал бы еще более реальным.

Мика и Натэниел вернулись к кровати, Мика остановился и посмотрел на нас обоих. Натэниел стал расстегивать рубашку.

— Может, подождать стоит, — сказал Мика, все еще глядя на нас по очереди.

Натэниел продолжал расстегиваться.

— Разберутся, — сказал он.

Потом снял рубашку и подошел к большому гардеробу — темное дорогое дерево в тон кровати. Гардероб был пуст, если не считать нашей запасной одежды — Натэниела, Мики и моей. У Жан-Клода есть особая комната размером с небольшой склад, набитая одеждой. Время от времени он вешает оттуда в гардероб какой-нибудь наряд, но большей частью здесь бывает чисто и пусто — такую привычку Жан-Клод приобрел, когда ему приходилось регулярно принимать незнакомых. В комнате, где устраиваются свидания на одну ночь, ценных вещей не держат. Сейчас Жан-Клод не устраивал свиданий на одну ночь ради кормежки или траха, но старые привычки держатся долго. А вампиры, как я когда-то выяснила, если заведут себе привычку, от нее уже не отказываются. Поговорка есть на эту тему, насчет старой собаки и новых штук.