– Почему? – пытаясь высвободиться, требовательно спросил он.
– Я знаю, что тебе страшно.
– Я хочу к маме.
– Знаю, малыш.
– Я хочу домой. Я хочу к маме!
– Мне жаль.
– Я хочу домой, дядя Хен. Я хочу к маме. Пожалуйста, дядя Хен, ну пожалуйста!
Он безуспешно пытался вывернуться. Куда, как он думал, понесут его ноги, я не знал. Наконец его лицо словно обрушилось, и он разразился судорожными всхлипами.
Вместе с ним я сел на бревно и притянул его поближе к себе. Его мучительные стоны уплывали в тишину леса.
– Я держу тебя. Дядя Хен с тобой, Иши. Все будет хорошо.
Он плакал навзрыд, уткнувшись мне в грудь.
Мы просидели так достаточно долгое время.
Сэм наблюдал за нами издалека. На его лице было выражение ужаса.
Наконец Ишмаэль отодвинулся и, вытирая слезы, спросил:
– Куда ушла мама?
– Мы не знаем, малыш.
– Но почему она ушла?
– И этого мы тоже не знаем.
– У нее все хорошо?
– Уверен, что у нее все в порядке.
– Но почему она не приходит домой?
– Я не знаю. Но пока она не вернулась, ты можешь остаться со мной и со своим дядей Сэмом. Хорошо? Нам будет весело вместе. Будем ходить с тобой на рыбалку. Запишем тебя в школу. Ты заведешь новых друзей. Вот увидишь… все будет хорошо. Для тебя в нашем доме всегда будет место. Мы станем настоящей семьей. Знаешь, другие дети тоже через это проходят. Иногда случаются вещи, которые можно лишь пережить. Этим мы и займемся. Переживем их.
Он глядел на меня своими узкими глазками-щелочками так, словно не доверял мне, словно не мог осмыслить, что я сказал.
– Все будет хорошо, малыш. Вот увидишь.
– Обещаешься?
– Обещаю.
– Ты не уйдешься?
– Ни за что, малыш. Я никогда не брошу тебя. Не волнуйся. Мы с Сэмом хотим заботиться о тебе. Мы станем твоими папами.
– Обещаешься?
– Обещаю.
– И не врешься?
– Не вру.
Он засунул большой палец в рот и склонил голову мне на грудь.
Глава 37
Мисс Стелла высказывается
Когда утром после воскресной мессы мы вышли в церковный холл за кофе и пончиками, я наткнулся на мисс Джейн Стэтлер, свою бывшую учительницу математики в начальной школе. Эта миниатюрная женщина, которая ныне ходила, опираясь на трость, прославилась своим язычком. Только Иисус со святыми знали, что слетит с него в следующий раз. Она всегда была прямолинейной, но, если раньше у нее имелась хоть какая-то сдержанность, то к старости она бесследно исчезла.
– Генри Гуд! – воскликнула она, когда мы встали возле кофе-машины.
– Мисс Джейн, как поживаете?
– Замаялась вконец, Хен, вот как я поживаю.
– О?
– Сегодня утром мне позвонила внучка и сказала, что завезет ребенка, чтобы я с ним посидела, – причем таким тоном, словно она делает мне одолжение! Завезет, нет, ты подумай! Даже не спросила, свободна ли я. Как будто мне больше нечем заняться, кроме как присматривать за ее сопляком.
– И что вы ответили ей?
– Что оставлю на пороге коробку, а она пускай положит его туда и гуляет, сколько ей вздумается, а весь мир пусть присматривает за ним – вот, что я ей ответила.
– Не может быть!
– Еще как может. Взгляни на меня. Я что, похожа на ясли? В общем, а маюсь я, потому что у меня кишки молчат с самого вторника – попробуй понянчи кого-нибудь, когда у тебя одно желание: сесть на толчок и выжать из себя все, что возможно. Господь испытывает меня, Хен, не иначе. Нормальная работа кишечника – разве я о многом прошу?
– Вы не думали записаться к врачу?
– В прошлый раз доктор Смитсон воткнул трубку мне в анус и вымыл оттуда всю чертовщину. Скажу тебе откровенно, сидеть с трубкой в заднице мне совсем не понравилось. Хоть бы Господь поскорее прибрал меня, пока я не пополнила список тех, кто умер верхом на толчке. Если на следующей неделе я пропущу мессу, ты знаешь, где я буду – у себя в туалете, мертвая, как дверной гвоздь. Умерла на своем посту! Казалось бы, от жизни можно ожидать и побольше. Немного достоинства в преклонном возрасте – разве я о многом прошу?
– Наверняка в аптеке есть лекарство, которое может помочь.
– Я уже все перепробовала, но там внизу все зажато плотнее, чем ноги Девы Марии. Я сказала внучке, что со вторника не могу сходить в туалет. А она ответила, что заедет помочь мне. И как же ты мне поможешь? – спросила я у нее. Возьмешь садовый шланг и сделаешь мне промывание? Прочистишь меня граблями? Ей-богу, у этой девчонки в голове и пары извилин не наберется. Помогать она мне собралась! Я тебя умоляю. Идиоты, Хен! Кругом одни идиоты. Бог знает, сколько я выучила их за все эти годы, так один теперь возомнил себя мэром. Если я кого и не выношу, так это добросовестных идиотов, и это чистая правда. Так, там не вдова Руби? Прошу прощения, Хен. Мисс Руби!
И мисс Джейн устремилась навстречу вдове Руби.
На протяжении всего разговора Ишмаэль стоял возле меня и крепко держался за карман моих брюк, словно боясь, что я могу его бросить.
– Хочешь пончик? – спросил я.
Он кивнул.
Пока мы мучились, не зная, какой пончик нам выбрать, рядом внезапно появилась мисс Стелла. На ее губах играла странного рода улыбка.
Стелла Кросс была худой, точно рельса, костлявой и красивой классической, суровой красотой женщиной. Она родилась в богатой семье, вышла замуж тоже за деньги. Любые сомнения на сей счет были призваны развеять унизывающие ее пальцы бриллианты и жемчуга вокруг шеи. В приходском совете она заседала не первый год и считалась одной из самых уважаемых, самых добропорядочных жительниц Бенда, однако обладала невыносимо назойливым нравом.
– Как поживаешь, Генри? – спросила она.
– Хорошо, – ответил я озадаченно. У мисс Стеллы нечасто возникало желание поговорить с «практикующим гомосексуалистом», коим являлся я. В тех редких случаях, когда это происходило, она никогда не использовала мое прозвище, но всегда звала меня Генри, словно формальность этого обращения удерживала меня на расстоянии вытянутой руки, а то и дальше.
– Я слышала о Саре, – сообщила она.
– О.
– А это, видимо, ее сын Ишмаэль.
– Да. Это он. – Знакомить их я не стал.
– Есть новости о том, где она?
– Пока нет.
– Поверить не могу, что она бросила…
– Я тоже.
– Она всегда была немного распущенной, да?
Я ничего не сказал.
– Как ты намерен поступить с Ишмаэлем?
– Пока не знаю, – ответил я, не желая обсуждать эту тему.
– Знаешь, – конфиденциальным шепотом заговорила она, – есть учреждения, где о нем смогут нормально заботиться. Позор, конечно, но там он, по крайней мере, будет в хороших руках.
– Где, в детском доме?
– Там умеют управляться с детьми. Там проследят за его образованием и за здоровьем… Кто знает, Генри, может, его усыновят хорошие люди. Господь обязательно за ним приглядит. Судя по тому, что я слыхала о Саре, его жизнь только улучшится.
– Действительно, – сказал я. – Оказаться в приюте – разве не мечта любого ребенка?
– Все не так. Сейчас для таких детей существуют очень неплохие дома.
– Мисс Стелла, у меня тоже есть дом.
– Но он не может остаться с тобой.
– И почему нет?
– Ты сам знаешь, почему нет. Это неприлично. Если он останется у тебя, бедам не будет конца.
– Каким, например?
Она поджала губы, словно вдруг поняла, что по-хорошему со мной не получится.
– Генри, я не сужу тебя за сделанный тобой выбор, но не тыкай нас в него носом. Существуют правила, и этим правилам следует подчиняться. Есть пристойные вещи, а есть непристойные, и растить ребенка в таком доме, как ваш… Это неправильно. Он заслуживает лучшей жизни. Нормального, достойного дома с нормальными матерью и отцом. Что вы с Сэмом понимаете в детях?
– Извините, не знал, что это, оказывается, ваше дело.
– Генри, когда ты приводишь ребенка к нам в церковь, то дело автоматически становится нашим. Я слышала, ты собираешься записать его в школу. Уму непостижимо! Чем ты занимаешься у себя дома, это одно, но втягивать сюда и ребенка… о чем только ты думаешь? Я спросила у шефа Калкинса, когда ты собираешься передать Ишмаэля властям, а он ответил, что ты планируешь оставить его. Ты подумай – и хорошенько, – прежде чем так поступать. Ты что, всерьез веришь, что в штате Миссисипи найдется судья, который передаст заботу о мальчике в твои руки? Ты думаешь, тебя сочтут подходящим на роль отца после того, что сотворили твои родители? Серьезно, подумай хорошенько, прежде чем что-то решать.
