АЛИ ШОГЕНЦУКОВ

Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - i_028.jpg

Али Асхадович Шогенцуков родился в 1900 году в селении Старая Крепость, Баксанского района, Кабардино-Балкарской АССР, Первые знания Али получил в начальной сельской школе, где преподавали русские учителя. В дальнейшем Шогенцуков учился в Баксане у известного просветителя Нури Цагова, преподававшего естествознание и кабардинский язык; потом в Темирхан-Шуре (ныне Буйнакск) и Бахчисарае, откуда за отличные успехи его послали в Стамбул для завершения педагогического образования. Для того чтобы окончить училище и не умереть с голоду, Шогенцукову пришлось работать грузчиком в порту. В годы учебы в Стамбуле Али Асхадович начал свою поэтическую деятельность, написав в 1917 году стихотворение «К матери» («Нана»).

В 1919 году Шогенцуков вернулся на родину, он целиком отдается работе, много пишет. В 1920 году Шогенцуков — сотрудник газеты. После окончания «Восточно-политических ударных курсов» в Баку едет в Дагестан на работу в органах ЧК. Вернувшись в Кабарду, он стал журналистом, затем перешел на педагогическую работу.

До начала Великой Отечественной войны Али Шогенцуков выпустил несколько книг стихов и поэм, помогал молодому кабардинскому театру и ансамблю песни и пляски, вместе с учеными-лингвистами разрабатывал проблемы кабардинского языка. Его перу принадлежит первый кабардинский роман «Камбот и Ляца», несколько рассказов. В 1939 году за выдающиеся заслуги в развитии кабардинской художественной литературы Президиум Верховного Совета Кабардино-Балкарской АССР присвоил А. Шогенцукову звание заслуженного деятеля искусств. В 1941 году А. Шогенцуков пошел на фронт, попал в плен и умер в фашистском концлагере в ноябре 1941 года.

532. МАТЕРИ

Нана, что знаешь теперь ты о сыне?
Дремлет, тоской убаюкан, у моря…
Мальчик твой малый — один на чужбине,
Жаждет увидеть родные нагорья.
Здесь и денек такой выпасть не может,
Что показал бы Эльбруса вершину.
Жизнь моя здесь матерей не тревожит,
Не твоему улыбаются сыну.
Порт… И суда… И чужая столица…
В громе и грохоте грузчиков много.
Грязными фесками потные лица Вытрут…
И снова с поклажей в дорогу.
Слышишь, родная? Лишь грузчики эти
Душу мне лаской неловкою лечат.
Да, сироте, мол, несладко на свете!..
Грубые руки погладят — и легче.
Мне заскорузлые их ладони
Нежными кажутся в эту минуту…
Пусть я от родины всё отдаленней,
Ближе становишься ты почему-то!..
Ах, хорошо бы мне было, я знаю,
Если б ты вовсе меня не родила…
Бросить тебя я не мог бы, родная,
Если б взяла меня в детстве могила…
Чем согрешил я, о боже? Тобою
По миру пущен разутым, раздетым!
Мать неповинную метишь судьбою
Плакальщиц, связанных вдовьим обетом.
Крепко ты спрятался в райских палатах,
Если не слышишь рыданий дитяти.
В мусорной куче он спит, а богатых
Зрелищем этим ты радуешь кстати!..
Жди меня, мама!.. В труде неустанном
Выйдет из мальчика сильный мужчина.
В старом ущелье над нашим Баксаном
Снова увидишь любимого сына.
1917

533. ЛИСТОК

Высо́ко, под самые тучи,
Поднявши верхушку свою,
Раскинуло дерево сучья
И теплую ловит струю.
Дрожит на нем лист пожелтелый,
Один-одинешенек он.
Покинутый, осиротелый,
В дремоту листок погружен…
Степные задорные птицы
На ветках нашли свой приют;
Чуть станет заря золотиться —
Щебечут они и поют.
Тоскует листок одиноко —
На что ему гомон пичуг?
Но вот от ствола недалеко
Увидел он бабочку вдруг.
Как будто бы с ним она схожа:
На крылышках тонкая сеть…
Листок и подумал: я тоже,
Наверно, могу полететь.
Сорви меня, буду красивым,
Как ты, золотой огонек!
Тут ветер внезапным порывом
Сорвал недовольный листок.
И тот, что на ветке родимой
Томился, к чужому стремясь,
Холодным дыханьем гонимый,
Упал в придорожную грязь.
1920

534. САТАНЕЙ

Пройденный путь озирая,
Девушка, серне под стать,
Горы родимого края
К сердцу готова прижать;
Тает печаль вековая,
Стоит лишь песню начать.
Два проницательных глаза
Мерят простор Кабарды:
Сгинь, суеверий зараза!
Буйно цветите, сады!
Могут ли жить по старинке
Юный иль старый земляк?..
Светлым трудом кабардинки
Изгнан невежества мрак —
В школу по новой тропинке
Дети направили шаг.
Даже седому Баксану
Радостно, что Сатаней
Путь преградила туману,
Призракам горестных дней.
Сестры, как пчелы к тюльпану,
Жмутся доверчиво к ней…
Хмур был удел материнский,
Слезы текли по горам,
Крыльев размах исполинский
Ныне сужден дочерям.
Если по нивам несжатым
Осень дождем прошуршит —
Гневным где надо раскатом
Голос горянки звучит.
Так же в труде расторопны,
Разумом так же горды,
Сердцем на подвиг способны,
Волей окрепшей тверды,
Пусть же ей будут подобны
Дочери всей Кабарды.
1924