— Какой? — молниеносно отреагировала Александра.

— Один из вас может быть моим тайным сообщником, поэтому, если он будет тем, кто останется сторожить меня, то мы вдвоём одолеем третьего, а если он будет тем, который скроется из города, то сможет сам инициировать собственную смерть, чтобы остальные мне поверили…

— Молчал бы лучше, — задумчиво вздохнула Маша, — ты усиливаешь нашу групповую манию.

— Поэтому я настаиваю на первом варианте: мы останемся все вместе. Это абсолютный способ, кто бы из нас ни был маньяком, он будет поставлен в тупик, атмосфера всеобщего подозрения заставит его бездействовать, а если будут попытки извне уничтожить нас, то общих сил хватит, чтобы дать должный отпор, — упрямо закончил я, взглядом блокируя попытки кого бы то ни было перебить меня.

— Мы перегрызёмся, — возразила Маша.

— Это будет означать, что мы тебе поверили! — возмутилась Саша.

— Дура, да ты уже ему поверила! Даже слишком, — осадила её Маша.

— Это патовая ситуация, — изрёк Олег. — Сколько так будет продолжаться?

— Всю жизнь, — ответил я, — вся жизнь есть патовая ситуация, в которой время работает против нас, мы можем решать нашу проблему бесконечно! Пусть мне развяжут руки! Они уже двадцать раз затекли, и ноги тоже. Я хочу в туалет!

Я потерял терпение:

— Сколько можно быть такими олухами? Я уже год твердил всё то, о чём мы говорили! Понадобилась смерть Виктора, чтобы события заставили нас тем или иным образом собраться и сообща разработать стратегию и тактику победы!

Олег, никого не спрашивая, развязал меня и громко предостерёг:

— Никаких сюрпризов, ты знаешь, я сильнее тебя.

Мы пошли в туалет, он не закрыл дверь и пялился на меня, пока я отливал.

Я шёпотом обратился к нему:

— Что нам делать, Олег?

Но он проигнорировал мой секретный тон, ответив во весь голос:

— Не провоцируй меня.

На этом разговор затух.

— Ну? — Александра поднялась, — что мы решили?

— Он прав, — кивнула Маша на меня, — мы в патовой ситуации: у нас нет хода, остаётся ждать.

— Он вам мозги запудрил! Идиоты! Я ухожу, вы мне никогда не верили, я же давно могла смыться отсюда, я-то не одна, — Александра кивнула в сторону окна, намекая на своих помощников. — Я ради вас старалась! Оставайтесь с ним, а я умываю руки! Пусть он с вами делает, что захочет.

Она метнула нож в дверцу шкафа — тот вонзился на одну треть длины. Саша выбежала вон.

— Остановись! — крикнул я, бросаясь вслед.

Олег удержал меня:

— Пусть уходит, другого выхода нет.

— Это напоминает мне твой отъезд тогда в Ленинград, — устало подвела итог Маша, намекая на тот, кажущийся необычайно давнишним эпизод, когда ещё все мы были живы, когда подозрения не подкреплялись ничем, кроме самих подозрений. Дверь захлопнулась, а я уставился в окно, пытаясь запечатлеть Александру: непокорную, обиженную, решительную.

Олег подошёл к шкафу, ухватился за рукоять ножа и дёрнул. Тщетно. Олег обхватил рукоять двумя ладонями и упёрся в дверцу коленом. Тщетно. Нож засел намертво.

— Какой норов! — изумился Олег. — Ты видел? Я не могу его вытащить. Я!

Изменения, произошедшие с Александрой впечатляли, за каких-то несколько недель она сколотила целую группировку, собрала всех нас и умудрилась организовать наше всеобщее обсуждение, но, как и я, потерпела фиаско. Если бы мы с ней были заодно!

— Да, — я хрипло согласился с Машей, — тогда я тоже остался один, мне никто не поверил, это тупиковый путь.

Я с тоской и обречённостью рыскал взглядом по заоконной вселенной в тщетных поисках избавления.

Увы, нам, как всегда, не хватает веры друг в друга.

Пора спать — утро вечера мудреней.

— Подъём, — коротко провозгласил Олег.

Я вскочил, как ужаленный, со словами:

— Что, уже?

— Пока нет, — ответил Олег, без уточнений понимая о чём речь.

— Зачем же так пугать? — разозлился я.

— Идём на кухню, — он поманил за собой.

В коридоре я столкнулся с посвежевшей после душа Машей, завёрнутой в полотенце. Мы оба опустили глаза, но после секундной паузы неловкости наши взгляды встретились.

— Здравствуй, — молвила она, уголки её губ дрогнули.

— Взаимно, — со значением отозвался я.

Олег фальшиво кашлянул, подтолкнул меня в ванную и бросил Маше:

— Мы завтракаем через десять минут, — и продолжил, когда она скрылась во мраке коридора, — ну, вы даёте, оба.

— Что ты имеешь в виду? — не понял я.

Он не уточнил, указал на умывальные принадлежности. Млея в горячем душе, я осознал, что Олег хочет нам сообщить из ряда вон выходящие новости. Я тут же замёрз под жаркими парящими струями воды!

Когда мы втроём собрались на кухне, уже ни у кого не оставалось сомнений в значительности наступившей минуты. Мы неловко молчали, не зная, как начать.

— Ты собрал нас этим шикарным утром, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие, — попытался я преодолеть барьер паузы, отделявшей нас от новой информации.

Олег вдохнул, обвел нас взглядом, заговорил:

— Сначала, Маша, я должен ввести тебя в курс дела.

Она вся подобралась, ожидая предательства, посмотрела на меня, я успокоительно кивнул головой.

После первой заминки Олег продолжал:

— Речь пойдёт о записях Виктора.

— Так они существуют? — не сдержала удивления она. — Я думала, это миф, уловка Ивана, повод держать тебя около себя.

— Тебе знаком почерк Виктора? — скорее утверждал, чем спрашивал Олег.

Маша возмущённо фыркнула.

А я подумал, что до сих пор не могу представить себе масштабы их отношений, то есть я каждый раз решаю раз и навсегда, что степень их близости была такой-то и такой-то, но приходит час, и я понимаю, что снова ошибся, и та степень сродства, которую я представил, слишком слаба.

Например, уж, казалось бы, кто как ни я знаю всё о нас всех, но, когда Олег спросил про почерк, я покопался в памяти и обнаружил, что не знаю, какой почерк у Олега, Маши, Виктора, Александры.

Учитывая это, остаётся удивляться, как она хорошо держит себя после потери, степень которой я, боюсь, ещё долгое время не осознаю полностью.

Олег сводил Машу в комнату и ознакомил с тайными шифрами Виктора.

— Да, это его, — подтвердила побледневшая Маша.

Пока Олег рассказывал ей дальнейшее, я всматривался в него. Одного я раньше не замечал — трагичность познания таилась в его движениях, взглядах, словах. Ни о чём подобном он пока не сообщал, но это сквозило во всём, похожее на ледяной сквозняк в жарком помещении или на холод земли в обманчивом майском солнце.

Остальное — синяки под глазами, бледность, умело скрываемая вялость движений, еле заметная дрожь пальцев, красные жилки на белках глаз — вселяло подозрения об очередной проведённой бессонной ночи: наверняка, разгадывал ребусы, от которых его оторвала Александра со своей бандой.

Олег, догадываясь, что я витаю в собственных мыслях, дал знак вернуться на землю, а после изрёк прокурорским тоном:

— Ночью я расшифровал записи Виктора.

— Как? — дёрнулся я: ибо наступило мгновение, которого я ожидал многие дни, потому что это был конечный пункт блуждания впотьмах, конец необоснованным подозрениям и чаяниям. Вот она — отправная точка надежды или её отсутствия, окончательный диагноз ситуации, приговор, откровение вселенной.

Наступает последний круг противостояния.

— Как? — повторил я.

— Я предположил, что сегодня Александра умрёт, — кратко пояснил он.

— Допустим, это бабушка надвое сказала, — возразил я.

— Иначе шифр не имеет смысла.

— Погоди, Ваня, пусть он расскажет, — попросила Маша.

— Итак, графики. На каждом из них изображена линия жизни одного из нас. Горизонтальная красная линия — это грань созревания. О ней надо упомянуть особо. Виктор назвал её фактором божественности. Он рассчитал его для каждого из нас, — Олег разложил на столе перед нами картонные квадратики синего цвета с нашими именами и цифрой рядом с каждым.