Перед восходом солнца было 26 градусов!

Мы увязали спальные мешки и стали ждать рассвета, чтобы продолжить путь. Предстоял новый бой с пересохшими руслами. Едва мы выбрались из сети глубоких хоров, как их сменили песчаные наносы, прорезанные острыми скалами и каменными глыбами, а затем открытая местность с кочками высохшей травы, над которыми образовались твердые конусы из песка. Продвигаемся с большим трудом. Острые камни и песчаные наносы не позволяют ехать быстро. Стрелка приближалась к 10 часам, когда впереди из песка вынырнула группа чахлых деревьев и несколько строений. Наша первая цель — Абу-Хамид.

Пока мы доливали бензин из запасных канистров и добавляли масло в картер мотора, к машине сбежались люди. Местный шейх приглашает нас на чашку арабского чая. Отказаться нельзя. Суданцы дают нам ценную информацию. Двое из них пытаются начертить примитивную карту четырех больших вади, которые нам нужно пересечь, чтобы попасть в Абу-Дис. С большим вкусом расписанные чашки, наполненные густым арабским чаем, пустеют вторично. Из любопытства мы переворачиваем блюдца и с удивлением читаем надпись: «Made in Soviet Union». Русский фарфор в Судане! Хозяин араб с вниманием прислушивается к чешской речи, пока мы совещаемся над раскрытой картой. Сообщаем по телефону в Бербер о том, что проехали Абу-Хамид и после двухчасового отдыха продолжаем путь.

Быстро расстаемся мы с обозначенной колеей и выезжаем на открытую местность. Через 40 километров появляются первые препятствия. На твердой песчаной поверхности, укатанной бурями, поперек дороги вырастают длинные полосы острых скал. Их становится все больше и больше с обеих сторон. Острые, как бритвы, торчат они из мягких наносов, образуя ряды, похожие на зубья пил. Это выветрившиеся края косо залегающих под песком твердых пластов, проходящих на расстоянии всего лишь нескольких метров друг от друга. Проезжаем одну пилу за другой, охваченные страхом за шины.

Другого пути вперед нет, как нет и возврата. Вылезаем из машины и расходимся в разных направлениях на поиски проходимой дороги. Нам кажется, что мы попали в зеркальный лабиринт Петржинского парка: поворачиваем налево, потом направо, шаг вперед, два назад, пока не находим выхода на открытую местность через пересохшее русло. На 45 километре минуем Гебель-Гассари, и вскоре нас уже ведет более надежный ориентир — скалистые вершины Гебель-Бург-эль-Анага. Через час мы уже находимся у его подножья.

Это была самая высокая точка на местности — могучие черные скалы, на которые с наветренной стороны нагромождены до самой вершины стометровые дюны. Искушение слишком велико. Делаем попытку подняться с камерами к вершине. Зыбучий песок поддается под ногами, осыпается, и мы съезжаем вниз. По голым обочинам скал мы все же взбираемся на вершину. Кругозор между скалами расширяется, завеса падает. Какие красоты открываются вдруг у наших ног!

На запад убегают мягкие очертания бархатистых дюн. Между ними виднеются низкие скалистые хребты, а вдалеке — узкая полоска растительности, посреди которой блестит зеркало Нила. Чарующая симфония красок и форм. Это уже не мертвая пустыня. Как нежное кружево, переливаются песчаные волны по стройным склонам дюн. Игра света и тени ежеминутно меняет их форму и очертания.

Далеко под нами блестит маленький серебряный жучок — «татра». И снова нас охватывает чувство беспредельного одиночества, которое порождает пустыня, жестокая и враждебная ко всем, кто вторгается в нее из другого мира.

Колея, которая хоть иногда подтверждала правильность избранного нами направления, исчезла за Гебель-Бург-эль-Анага под твердым слоем песчаных наносов. Проезжаем по идеальной поверхности не то 10, не то 20 километров, не видя далеко вокруг ни одного ориентира. Равнина в конце концов превращается в море щебня, который становится все крупней. Ровная поверхность расчленяется скалистыми хребтами, и они вздымаются все выше и выше. На смену щебню приходят каменные глыбы. За каждой каменной волной — хор. Осматриваем местность с самого высокого пригорка, но куда ни кинешь взгляд — везде одна и та же картина. Сюда колея не могла привести.

Правильная дорога проходила, вероятно, куда-нибудь на восток, вглубь пустыни. Но не заблудимся ли мы, если уйдем слишком далеко от Нила и углубимся в такие места, откуда, возможно, не выбраться на машине и не дойти пешком до воды? Пробиваемся между скалами метр за метром. Перед заходом солнца в последний раз ориентируемся, поднявшись на самый высокий холм. Далеко на западе виднеется узкая полоса растительности, а на юге, не то в 30, не то в 60 километрах, сверкает излучина Нила, около которой, наверное, и проходит дорога к Абу-Дису. Быстро делаем набросок местности и уже в сумерках определяем примерное направление на завтрашний день: курс 155. Недалеко от Нила между прибрежными скалами проходит старая караванная тропа. Если в этом будет необходимость, мы дойдем до самой реки, чтобы пополнить запасы воды и произвести более точную ориентировку. В данный момент мы находимся примерно на 18? 50? северной широты.

Рано утром подсчитываем запасы воды и вводим ограниченную дневную норму. Вопрос о еде нас не волнует, так как при такой жаре нам и смотреть не хочется на мясные консервы. Снова с большим трудом начинаем пробираться по труднопроходимой местности. Иногда кажется, что «татра» дальше не пойдет, что она застрянет между скалами. Расчищаем дорогу, пробираемся через пересохшие русла и песок, лавируем между скалами и песчаными дюнами, чем дальше, тем больше теряем ориентировку, инстинктивно стремясь лишь держаться поближе к западу, к водам Нила.

Во время одной из коротких остановок мы с ужасом заметили, что из смятого брезентового мешка течет ручеек. Наши последние запасы воды исчезали в песке. От непрерывной тряски мешок протерся об острые края отверстия, которое мы просверлили в кузове, находясь в Каире, чтобы прикрепить скобы для значков автоклубов. Остаток воды быстро переливаем в фляги и кипятим. Затем подводим печальный баланс — две банки фруктового сока и два неполных литра чаю. А на какое время их должно хватить?

В глубоком песке подкладывание поясов под колеса уже не помогает. Каждый раз, как машина увязает, ее приходится вытаскивать с большим трудом. Узкая пята домкрата проваливается при каждом повороте. Выручают лишь пустые канистры из-под бензина. Около 4 часов наталкиваемся на широкое русло с высоким сухим кустарником. На одном из кустов машина застревает безнадежно. Полчаса выгребаем из-под нее центнеры песка. Глаза болят, ноздри и губы горят, как в огне, язык прилипает к небу.

Наконец, машина поставлена на свертывающиеся пояса. Неподвижно лежим рядом с «татрой» и набираемся сил. Голова кружится от истощения, однако при одной мысли о еде выворачивает желудок. Трогаемся и уже в следующий момент снова увязаем в песке. Работаем уже чисто автоматически, не думая ни о чем. Только сгустившаяся тьма категорически заставляет нас выключить мотор. За целый день от восхода до заката солнца мы проехали всего лишь 73 километра. Однако это было высшим достижением «татры» за весь пройденный путь.

Измученные, с руками, распухшими от непрерывного откапывания машины, улеглись мы на песок около «татры». Впервые в жизни у нас совершенно пересохло во рту, язык прилип к небу. Мы разделили две последние бутылки чаю…

Перед глазами проходят скалистые ущелья, песчаные вади, следы машины перекрещиваются на звездном небосводе и возвращаются обратно к горизонту, над которым начинает разливаться красное зарево. Мысли причиняют боль. Они жгут, как будто зажженные отблеском диска, появившегося над горизонтом и понемногу поднимающегося по вспыхнувшим искрам звезд. Тишина. Тяжелая, осязаемая, причиняющая физическую боль тишина.

Что будет завтра? Что — послезавтра? Приедут ли аскеры на верблюдах или над нашими головами покажется самолет? Расплавятся ли подшипники в моторе или лопнут рессоры перегруженной машины? Или, может быть, мы изрежем протекторы шин на все более труднопроходимой местности и останемся без помощи посреди пустыни? Какой, в конце концов, толк от того, что нам не нужно жертвовать последние капли воды для охлаждения мотора, как это должны были бы делать другие автомобилисты на обычной машине?..