Нет никаких сомнений в том, что не менее важной причиной безуспешности борьбы за изгнание из страны европейских колонизаторов является религия. Коран в странах ислама всегда был самым мощным союзником всех властителей, будь то французы, испанцы, англичане или итальянцы.

Философия корана, вероятно, слишком мистична, чтобы ее могли усвоить «неверные». Однако коран в наше время непонятен даже самым фанатичным приверженцам ислама. Они не понимают его текст, не говоря уже о содержании. С колыбели и до гроба находятся они в плену его догм, не смея в них усомниться. И все-таки мы встречали молодых арабов, которые понемногу начинали разбираться в истинных причинах своих бед. Они, хотя и осторожно, критиковали религиозные предрассудки, одевались по-европейски и не умели обращаться с пятиметровым куском шерстяной материи — «хаули», этой универсальной одеждой арабов в Триполитании. Украдкой обращают они свои взоры на восток, к Египту, который уже многого достиг в борьбе с религиозными предрассудками, осуждают многоженство и с усмешкой говорят о религиозных обрядах рамадана. Эта молодежь посещает кино и восхищается авиационными моторами. Но и она соблюдает строгий пост между восходом и закатом солнца в течение всего месяца рамадана, ибо боится главы арабской религиозной общины, который пользуется неограниченным правом налагать самые строгие наказания. Молодые арабы верят, что будущим поколениям удастся покончить с злополучными пережитками, поддерживаемыми исламом, но сами они не знают, как взяться за это дело.

Своих подрастающих сыновей арабские богачи обычно посылают учиться в Каир, в университет Аль-Азхар. Потратив там долгие годы на изучение буквы и духа корана, вызубрив его наизусть, они получают белый тюрбан и возвращаются домой, чтобы в частной школе вдалбливать в головы детей суры корана.

— Нам не нужны люди, знающие наизусть коран, — не раз слышали мы негодующую критику из уст восемнадцатилетнего Салима Шатани. — Нам не хватает врачей, инженеров, строителей, агрономов. Мы умеем ездить в автомобилях, но не умеем производить их. Мы умеем повернуть выключатель, но не знаем, почему зажигается электрическая лампочка. Нам нужны учителя, которые вместо корана рассказали бы нам о демократических конституциях или о технике производства цветного фильма…

Салим понимает все это. Но он боится подумать о том, почему его мечты остаются неосуществленными. Он боится искать конкретных путей к претворению в жизнь своих передовых стремлений, так как инстинктивно чувствует, что натолкнется на сопротивление европейских хозяев своей страны. А это пугает Салима. Он один из немногих счастливцев, которые получили от англичан не только школьное образование, но и приличное место на триполийском почтамте. Начальник обещал послать его, вероятно единственного триполитанского юношу, в Лондон, чтобы учиться в средней школе. Салим хочет учиться, хочет знать, хочет уметь, хочет постигнуть больше, чем другие, окружающие его невежественные юноши. Может быть, в Лондоне ему удастся попасть и в высшее учебное заведение. Он боится даже высказать вслух такую надежду, ибо сама мечта об этом кажется слишком неправдоподобной.

Салим хочет стать инженером или врачом, строителем или конструктором. Он хочет чему-нибудь научиться, чтобы помочь своей родине. Единственный человек, кто может послать его в школу, — это начальник англичанин. Но Салим еще не понимает, что англичанам не нужны в Триполитании ни техники, ни врачи. Они отбирают молодых и самых способных людей, которым становится невмоготу молчать и которые превращаются в потенциальную угрозу для колониального господства, задабривают их, внушают им чувство благодарности и, в конечном счете, воспитывают из них чиновников, чтобы с их помощью укрепить свое господство над колонией…

Ливийскую арабку вы никогда не увидите в кино или где-нибудь в обществе. В Триполитании мусульманский мир за пределами четырех наглухо закрытых стен дома принадлежит только мужчинам.

В арабских домах можно увидеть два типа окон. Первые ничем не отличаются от европейских, зато вторые не имеют с окнами ничего общего. Их нельзя открыть, и в них нет стекол. Они больше похожи на деревянные клетки для домашней птицы или решетки тюремных камер для заключенных, совершивших тягчайшие преступления. Между оконными рамами крест-накрест набиты частые деревянные планки. Они напоминают скорее пирог с переплетами, чем окно.

И за такими решетками арабская женщина проводит всю свою жизнь. Никто, кроме мужа и нескольких выбранных мужем женщин, не должен видеть ее лицо. Маленькие ромбики между оконными планками — вот вся ее связь с внешним миром.

В Европе часто считают, что многоженство среди арабов все больше становится пережитком, который сохраняется только у нескольких примитивных и отсталых племен. Это неверно. Во всех частях исламского мира, вероятно лишь с некоторыми исключениями в Турции и Египте, вы встретитесь с этим обычаем, узаконенным кораном. Число жен зависит лишь от богатства мужа.

Мы напрасно пытались найти факты, которые указывали бы на то, что арабская женщина в Триполитании имеет хоть какие-нибудь права в европейском или даже турецком понимании этого слова. Бесправие арабских женщин признают и сами арабы, но при этом они ссылаются на коран.

В арабском доме женщина полностью изолирована. Она даже обедает отдельно от членов семьи мужского пола. Прежде чем войти в арабский дом, нужно подождать немного, чтобы все женщины могли удалиться в укромное место. Хозяин дома никогда не представит их вам. В разговоре, проявляя учтивость, вы можете осведомиться о здоровье хозяина, об его овцах, верблюдах и ослах, но ни в коем случае нельзя задать вопроса, касающегося его жены. Это было бы непозволительным нарушением приличий.

В возрасте 10–12 лет всех мусульманок постигает проклятие «хаули», которое типично именно для Триполитании. «Хаули» — это широкая накидка из пятиметрового куска тяжелой шерстяной ткани. Вуаль, закрывающая нос и рот женщин Танжера или Марокко, по местным понятиям, оставляла бы слишком открытым лицо ливийской женщины. Ей разрешается смотреть на мир лишь одним глазом через узкую щель в «хаули», да и то в том случае, если муж соблаговолит выпустить ее из дома. Запрет выходить из дома, который обычно распространяется на большинство молодых женщин, так строг, что они и в мыслях не держат нарушить его.

Вся проблема невежества ливийских арабов — это естественное следствие рабского заточения женщины, в котором она пребывает всю свою жизнь. Нельзя требовать от неграмотной матери, никогда не прикасавшейся даже к элементарным источникам знаний, чтобы она была хорошей воспитательницей своих детей. Арабы держат в своих руках ключ к лучшему будущему, но они до сих пор не знают, как с ним поступить, ибо бороться с собственной религией им так же тяжело, как и с европейскими властителями. Арабы до сих пор не понимают взаимной связи обоих фронтов. Они знают, что их главный враг — это иностранцы, которые расхищают богатства арабских стран, низведя их до уровня колоний, доминионов и протекторатов. Понимают они также, что бессмысленные и изжившие себя догмы корана надламывают силы народа. Но арабы все еще не понимают, что коран в настоящее время — это одно из мощных средств, используемых иностранными поработителями, и что, сбросив путы корана, они лишат колонизаторов их самого сильного оружия, освободят и разовьют такие творческие силы народа в области экономики, политики и культуры, которым не сможет противостоять ни одна экспедиционная армия какой бы то ни было империи.

Однако прежде всего арабам нужно покончить с заточением женщины. Для этого необходим глубокий перелом в сознании мусульман. Им уже неоднократно приходилось с оружием в руках бороться против империалистических армий, бить их и выгонять из своей страны. Но для освобождения триполитанской женщины от духовного и физического порабощения требуется значительно больше мужества, чем для жестокой борьбы против вооруженных современным оружием захватчиков.