Шейх Бабекр аль-Бадри основал когда-то эту школу для своих многочисленных внуков, после того как не смог добиться у английских властей разрешения на открытие общественной школы. И поныне она остается единственной прилично оборудованной школой в Омдурмане, частной школой, о которой не смеют мечтать дети большинства населяющих город людей. А дети суданцев на большей части территории страны, равной по величине четверти Европы, даже не знают о существовании такой школы.

В 1924 году в Хартуме для молодых суданцев был открыт медицинский институт. Он носит английское название «School of Medicine». За четверть столетия, прошедшего с момента открытия института, через его аудитории прошли 185 студентов, окончивших курс обучения. Лишь 95 из них было присвоено звание и они получили диплом врача, какой выдают в европейских университетах. 95 врачей на восемь миллионов населения за четверть века!

Директор института доктор Р. М. Бьюкенен дал нам несколько сбивчивые пояснения:

— Суданская молодежь проявляет необычайный интерес к учебе в нашем институте. Однако, чтобы сохранить высокий уровень подготовки, мы должны выбирать лучших из способнейших. Ведь мы готовим врачей, выходящих от нас с университетскими дипломами, которые равноценны дипломам любого английского университета!

Мы побывали в аудиториях, в научной библиотеке, в лабораториях, в анатомическом зале. Здесь, в этих помещениях, воспитываются немногие привилегированные представители суданской молодежи, которые тянутся к высшему образованию, мечтают поднять родной народ на более высокую ступень культуры, науки и материального благосостояния. Их, однако, слишком мало.

— Какое у вас сложилось мнение о суданских студентах? — спросили мы декана.

— Лучшее, чем вы могли бы ожидать. Они необычайно понятливы. Студенты знают, зачем пришли сюда, их не нужно заставлять работать. Между прочим, вас, может быть, заинтересует, что в текущем году мы приняли на учебу двух девушек. Это первый случай в истории института.

В тот момент мы вспомнили девушек, исповедующих ту же веру и говорящих на том же языке, девушек, которые цепями суеверия и эгоистических традиций прикованы к четырем стенам и решетчатым окнам триполитанских домов, вспомнили женщин, которым разрешено смотреть на мир лишь одним глазком сквозь щель в традиционном «хаули» и которые понятия не имеют о культуре и прогрессе, женщин, чье достоинство задушено искаженными принципами того же корана, который исповедуют две первые студентки-медички в Судане…

Но мы вспомнили также и о тысячах суданских юношей и девушек, таких же умных и способных, как и счастливчики, ставшие хартумскими студентами. Вспомнили мы и о словах врача, который проверял наши медицинские справки в Вади-Хальфе, когда мы вступали на суданскую территорию. За время всего пути по Африке мы мало встречали таких образованных и вместе с тем таких простых людей, как этот врач. Умные, глубоко человечные глаза на его лице цвета черного дерева смеялись, когда он поверял нам свою мечту:

— Судан когда-нибудь будет здоровой, сильной страной. У него богатые природные ресурсы, способный народ, своя культура и традиции. Ему нужны школы, бесплатные, хорошие школы для всего народа. Тогда над нами не будут властвовать пришельцы, а друзей мы будем выбирать себе сами. Таких друзей, которые не будут вкладывать свои капиталы в Судане лишь для получения прибыли и укрепления своего политического господства, а будут сотрудничать с нами, как равный с равным…

Мы покинули медицинский институт Китченера, и перед нашими глазами снова возникли образы честолюбивых семилетних школьников из школы Ахфад в Омдурмане. Семь врачей выходят каждые два года из медицинского института с латинским дипломом «medicinae universae doctor». Когда подрастут маленькие черноглазые мальчики из омдурманской школы, может быть, уже настоящие суданские университеты будут выпускать сотни врачей ежегодно. Судану они нужны.

Во время нашего пребывания в Омдурмане там происходило интересное событие. Праздновалась свадьба молодых представителей двух знатных суданских семей. Нас пригласили на вечернее свадебное празднество. Уже в сумерках остановились мы у стены дворца, внешне ничем не отличавшегося от соседних глиняных зданий. Лишь праздничные фонари окаймляли арку входных ворот. Нам интересно было ознакомиться с бытом и свадебными обрядами, о которых мы слышали много туманных намеков, но которые никто из европейцев не мог, а никто из арабов не хотел нам объяснить.

Входим в празднично украшенный двор. Ряды столов, мягкие кресла и диваны, толстые персидские ковры на песке и холеном газоне. На большой открытой веранде играет военный оркестр. Однако всюду вокруг видны лишь европейцы. Здесь хартумский окружной комиссар, представители различных ведомств, военные, журналисты, торговцы и «туристы», то есть почти все те, кто представляет в Судане английское колониальное господство, как экономическое, так и политическое. Среди них лишь отдельные представители из суданских правящих кругов. Вечер был точной копией официальных приемов в европейском стиле. Только европейская музыка звучит как-то неестественно на инструментах арабских солдат.

В течение вечера мы узнали, почему вокруг нас так мало суданцев. Сама свадьба празднуется даже в самых богатых семьях очень тихо и в узком семейном кругу. Но свадебному обряду предшествует обручение, на котором родители жениха и невесты подписывают брачный договор. По этому случаю устраиваются пышные празднества, продолжающиеся зачастую две, а то и три недели. Каждый вечер собирается другой круг людей. На эту свадьбу в первый вечер были приглашены местные жители. На второй вечер собрались представители знатных суданских родов из Хартума и Ом-дурмана. А третий вечер, на котором мы побывали, был устроен для английских властей и европейцев, проживавших в Судане. Прием кончается в 10 часов. После него только женщинам разрешается мельком взглянуть на невесту. Молча, недвижно сидит она в празднично убранной комнате в доме своего отца, не смея обменяться ни единым словом ни с одной из посетительниц.

На самих торжествах, которые продолжаются до ночи и связаны с характерными национальными танцами и обрядами, европейцам нельзя присутствовать. Судан лишь приоткрыл нам свое новое, незнакомое лицо.

В омдурманском халифском музее рядом с дневником Гордона, описывающим период его пребывания в Китае, ультимативным письмом халифа Абдаллаха английской королеве Виктории и неограниченным выбором суданского оружия вы увидите рельефную карту окрестностей Омдурмана. Карту тех мест, где в утренние часы 2 сентября 1898 года развиралась историческая битва, положившая конец правлению дервишей и фанатичному сопротивлению Судана и давшая начало суданскому кондоминиуму под англо-египетским управлением.

Битва бушевала лишь три с половиной часа, но за это короткое время пало свыше 10 тысяч дервишей, а 5 тысяч было взято в плен. Англичане и египтяне потеряли 49 человек.

Одним из офицеров кавалерийского полка и военным корреспондентом, посылавшим сообщения о суданском походе, был не кто иной, как Уинстон Черчилль, английский премьер-министр в период второй мировой войны. Тот самый Черчилль, который за год перед этим участвовал в качестве английского офицера в «карательной» экспедиции против мятежных индусов, который перед Пешаварским перевалом жег урожаи, уничтожал оросительные сооружения, засыпал колодцы и разрушал дома восставших индийских племен и который год спустя воевал против буров в Южно-Африканском Союзе. Тот самый Черчилль, через всю жизнь которого, с ранней молодости и до глубокой старости, тянется непрерывный ряд военных авантюр или подготовки к ним, который и поныне считает весь мир ареной, где люди — это лишь пушечное мясо, пешки, расставляемые на шахматной доске для защиты или нападения на английского короля. Мы видели номера английских газет с репортажами Черчилля. А рядом лежала его толстая книга «The River War»[72], последняя страница которой поставила точку на надеждах фанатичных борцов за свободу Судана.